— Да ты все правильно сделала, — ответила Ксюша.
— Думаешь? А почему тогда он так быстро ушел? И не посмотрел сайт?
— Ну, наверное, просто понял, что на такой ремонт денег ему не хватит. И не захотел позориться. А вообще знаешь что? Тебе нужно найти себе нормального парня.
— В смысле найти? — удивилась Надя.
— Ну, начать с кем-нибудь встречаться.
— А это еще зачем?
— Должен же кто-то помочь тебе с ремонтом.
Надя встречаться с парнем не очень хотела. Уж если нужно обязательно с кем-нибудь встречаться, то она предпочла бы встречаться с Ксюшей Лебедевой. Та была понятней и ближе, чем все остальные сверстники. И у нее были красивые желудевые глаза — гораздо красивее Надиных. Но Ксюша, по всей видимости, не была настроена так же. Она встречалась с каким-то «нормальным парнем». И советовала Наде последовать ее примеру.
А однажды в ноябре Надя пришла на школьную дискотеку. Конечно, не по собственной воле. Дискотеки она не любила: на них играла мучительно громкая музыка, и все больно толкались. Но Ксюша заявила, что если Надя не будет тусить вместе со всеми, то ее будут считать ботанкой и лузершей.
— Ты и так совсем нас забросила со своим домом престарелых, — сказала Ксюша накануне. — Только туда теперь и ходишь.
— Я туда не хожу. Я туда езжу на пятом автобусе. И я вас не забросила… Просто у меня концерты.
— Какие, на фиг, концерты? Ты от концертов отказалась. Проебала такие гастроли…
— У меня концерты в актовом зале дома престарелых. По вторникам, пятницам и воскресеньям.
— А завтра суббота. Так что отмазки у тебя нет.
Надя опустила глаза и заметила, что стоит от Ксюши на расстоянии не трех, а двух с половиной линолеумных ромбиков. И сделала маленький шаг назад.
— Я даже не знаю, как нужно танцевать… И вообще, что нужно делать на этой дискотеке.
— Ничего особенного. Просто перетаптывайся с ноги на ногу. Как будто ждешь на сильном морозе своего пятого автобуса.
Надя пока еще ни разу не ждала пятого автобуса на сильном морозе. Потому что после бабушкиного переезда в дом престарелых настоящих морозов еще не случалось. Но все же несколько дней выдались достаточно холодными. Так что в принципе представить себе морозное ожидание пятого автобуса было возможно.
Она принесла с собой на дискотеку наушники и включила Второй концерт Рахманинова. Включить пришлось на полную громкость, чтобы хоть немного заглушить болезненный грохот динамиков. Полная громкость в наушниках — это очень вредно. Так не раз говорила бабушка. Но выбора не было. Надя встала подальше от общей толкотни — в углу, рядом с окном, — и принялась переминаться с ноги на ногу. Внизу, под окном актового зала, какие-то люди торопились домой. Ветер выворачивал их зонты наизнанку, и люди горбились от колкого снежного дождя. Наде тоже было неуютно, тоже хотелось домой, в укрытие. Внутри все словно продувалось, и в уязвимую сердечную мякоть больно вонзались вывернутые сломанные спицы. Даже Рахманинов не помогал. А тут еще Ксюша Лебедева выдернула наушники из Надиных ушей.
— Завьялова, я придумала, с кем тебе встречаться.
Ксюша сказала это громко и прямо в ухо. Подошла почти вплотную, не соблюдая дистанции в девять прямоугольников линолеума под паркет «елочка».
— Тебе, Завьялова, нужно встречаться с физруком.
Надя нервно оторвала от губы еще не совсем засохший кусочек кожи. И тут же слизала набежавшую кровяную каплю.
— Ладно, расслабься. Это шутка. Я думаю, ты могла бы обратить внимание на Рому. Павловского. Нормальный парень. Симпатичный, не слишком тупой. С ним, кстати, многие хотели бы встречаться. А он, кажется, запал на тебя. Видишь, пялится?
Надя внимательно посмотрела в сторону Павловского, но так и не сумела определить, куда он пялится.
Ксюша остро толкнула ее в позвонок:
— Давай, иди, поговори с ним.
— О чем?
— Да о чем угодно. Только не о классической музыке. Это никому не интересно.
— Ты же говорила, что тебе было очень интересно, когда я тебе рассказывала про роль Зилоти в рецепции творчества Баха?
— Я врала, Завьялова. Извини.
Надя машинально сделала несколько шагов в сторону Павловского. Казалось, будто он и правда смотрит на нее. Еще она подумала, что Павловский, возможно, похож на Виталия Щукина. По крайней мере у него тоже очень темные кудрявые волосы и родинка на щеке. (Впрочем, оказалось, что нет, не похож. На следующий день Надя попросила Маргариту Владимировну снова показать его фотографию. И даже немного удивилась внутри себя, когда посмотрела на снимок. Потому что человек на снимке не напоминал Рому вообще. Несмотря на кудри и родинку.)
— Не ожидал тебя здесь увидеть, — громко сказал Павловский, когда Надя остановилась в девяти прямоугольниках от него.
— Почему не ожидал? — спросила она.
Голоса прорывались сквозь дискотечную музыку с большим трудом. Отчаянно хотелось куда-нибудь в тишину. Например, на пустырь за поликлиникой № 2. В легкий стеклянистый туман и полное безветрие. Правда, в тот момент это было невозможно. Потому что на улице давно стемнело и шел мокрый снег. К тому же на пустыре, возможно, уже началась стройка. А если так, то ходить туда вообще больше не имело смысла.
— Ну… Тебе ж вроде как не очень нравятся подобные мероприятия. Нет, неправда?
— Правда. Но если я не стану в них участвовать, меня будут считать изгоем.
Павловский почему-то улыбнулся. Надя стеснялась смотреть ему в глаза и смотрела на подбородок. На редкие точки щетины.
— Ну, ясно. А как твои фортепианные конкурсы? Поедешь еще куда-нибудь?
Надя ничего не ответила. Говорить про классическую музыку было нельзя.
— Как твои конкурсы? — повторил Павловский еще громче и наклонился прямо к Надиному уху.
— Нормально, — испуганно ответила Надя, сделав шаг назад. — То есть никак. Их пока больше нет.
— С тобой все в порядке?
— Да, в порядке.
— Не хочешь разговаривать?
— Хочу, только не здесь. Здесь очень громко.
— А где хочешь?
В Надиной голове из пестрого мелькающего шума выросла тихая и родная комната. Около стены очертились и уплотнились черные линии «Красного Октября». А за окном сквозь беззвучную густую ночь поплыл корабль «Пятерочки».
— Можно пойти ко мне домой, — предложила Надя.
Павловский замер на две секунды. Затем потер левую щеку — около родинки.
— А у тебя дома кто-нибудь есть?
— Есть. Дядя Олег.
— Думаю, дядя Олег не очень обрадуется моему внезапному вечернему появлению, нет?
— Да, наверное, он не очень обрадуется. У него всегда много работы. И он не любит гостей.
— Ну… тогда можно пойти не к тебе домой, а в какое-нибудь другое место?
— Нет, я хочу пойти именно к себе домой.
— Хорошо… Давай я тогда хотя бы тебя провожу?
— Не надо. Я люблю ходить одна.
— Даже в такой поздний час?
— Да, в поздний час тоже.
— Ну… Это опасно.
— Да, я слышала от многих, что возвращаться одной в поздний час — опасно. Но мне кажется, что опасность преувеличена. Так что провожать меня не надо. Пока.
Рома Павловский, видимо, хотел прикоснуться к Надиной руке. Но Надя вовремя сделала еще один шаг назад.
— Ты уверена?
— Да, я уверена. Я часто возвращаюсь вечером одна. Из дома престарелых, где живет бабушка. Иду до остановки пятого автобуса пешком. И потом, когда выхожу из автобуса, иду от остановки до своего дома. И я нигде не встречаю никаких опасностей.
Это было правдой. Гуляя в одиночестве по вечерним улицам — да и не только по вечерним, — Надя никогда не чувствовала, что во внешнем мире ей что-то активно угрожает. Ни от чего и ни от кого не исходило обжигающе враждебного дуновения. Или тревожно ледяного. Внешний мир словно плыл параллельно Наде в своей огромной тепловатой капсуле. До Нади ему не было никакого дела. «Ты ни холоден, ни горяч». Эту фразу из Библии как-то вспоминал дядя Игорь. И Наде казалось, что она относится к миру в целом, а не только к лаодикийцу. На улицах было не страшно. Было просто никак.
Придя в тот вечер домой, Надя сразу легла на кровать. Люстру зажигать не стала. Целых сорок семь минут Надя смотрела в плотный комнатный полумрак и слушала, как в голове звенит нахлынувшая тишина. Подушка немного промокла от снежинок, стекших с волос. Наверное, следовало бы вытереть волосы и перевернуть подушку другой стороной. Но Надино тело словно обмякло, расползлось по кровати и никак не могло собраться с силами.
Надя думала, как ей хорошо и спокойно лежать в своей комнате. И что встречаться с Ромой Павловским она не хочет. И не будет.
Однако позже, а именно на следующий день, Надя изменила свое решение.
Когда она рассматривала в холле второго этажа фотографию Виталия Щукина, бабушка спросила, кто это.
— Это знакомый Маргариты Владимировны, — ответила Надя. — То есть не просто знакомый, а друг. Близкий друг. Скорее всего, даже любовник. Но он уже умер. Много лет назад.
Надин голос слегка царапался хрипом. Словно в горле похрустывали невидимые крошечные осколки скорлупы грецкого ореха. Все из-за вчерашнего перекрикивания дискотечной музыки.
— А зачем тебе его фотография?
— Я просто хотела понять, похож ли он на Рому Павловского. Теперь я четко вижу, что не похож. И в самое ближайшее время верну фотографию Маргарите Владимировне.
— Подожди, Надюш, на Рому Павловского? Из класса «В»? — удивилась бабушка. Задумчиво посмотрела на фотографию. — Действительно, не похож… А почему ты вдруг про него подумала?
За окном распухший солнечный шар опускался все ниже между деревьями. Надя подумала о распухшем комке в воспаленном горле и сглотнула слюну. Решила больше не смотреть за окно — чтобы осипшее горло не разболелось — и стала разглядывать само стекло, трещинку внизу справа.
— Просто я вчера думала, что, возможно, буду с ним встречаться. То есть находиться в близких отношениях.
— С Ромой? — Бабушка зачем-то снова задумчиво посмотрела на снимок Виталия Щукина. Хотя Виталий Щукин не имел к Роме никакого отношения. — Ну а что… Рома хороший мальчик. Из приличной интеллигентной семьи. Умный. Сочинения мне по Гончарову писал неплохие. И по Тургеневу тоже. Не блестящие, конечно, как Вероника Зябликова, но вполне добротные. Почему бы и нет, Надюша.