— Куда она поехала? — аж подскочила на месте Лилия.
— Не знаю. — голос Тамары упал почти до шепота. — Лиза, я сейчас за ее фоткой съежу. Ты нам все скажешь.
— Нет! — вне себя от волнения, я вскочила на ноги. — Почему никому не жаль меня? Я не хочу больше общаться с покойниками! Я не хочу предсказывать чью-то смерть! Мне страшно!
— Кэти, я вас понимаю. — грустно сказал Моргунов. — Мне тоже было страшно… когда это началось.
Он немного помолчал.
— Я был обычным мужиком. Школа, армия, работа на стройке. Женился на девушке, которая еще из армии ждала. А сны, которые по ночам видел… ну, сны к делу не пришьешь. Но они были такие странные… я переносился в другую страну. Говорил на другом языке. То есть, конечно, на английском, по которому в школе был твердый трояк. У меня там было много детей, верная жена, путешествия, приключения. А тут — кирпичи, цемент и тесная квартира. Я просыпался по утрам и звал ту, английскую жену: «Джинни, май дарлинг!» Но она не отзывалась. А сны становились все ярче.
Закрывая глаза, я словно проваливался в другую реальность. Там танцевали феи. Маленькие фигурки кружились под прекрасную музыку, которую я никогда не слышал. Иногда я думал, что стоит сделать надо собой усилие, и я переселюсь туда, в мир моих грез. Но… поверьте, я боялся, как и вы. Мне казалось, что я все ближе подхожу к краю бездны. И, если туда заглянуть, случиться непоправимое. Я все чаще просыпался не от радости, что встречусь с любимой, а от страха, что сорвусь, не вернусь к привычной жизни.
Поэтому так бы, наверное, все и шло, своим чередом. Хотя я даже пить с тоски начал. Жизнь проходила, словно не моя, чужая чья-то жизнь, не нужная никому, даже мне.
А потом попал в аварию. Сильную, сшивали меня после нее по частям. Очнулся в больнице, вкололи мне что-то, и тут… Я понял, что сижу в полутемном каминном зале. Потрескивали дрова в большом камине…
Глава 16
Англия, 1917 год
Сэр Конан Дойл сидел в полутемном каминном зале. Потрескивали дрова в большом камине, открытый огонь завораживал, давал ощущения уюта и тепла. Но, несмотря на горячие трубы центрального отопления и камин, в комнате царила промозглая, подвальная сырость, пробиравшая до костей.
В полутьме писатель не видел большинства собравшихся в зале, но слышал негромкие перешептывания журналистов. Возможно, они обсуждали спиритизм или медиума, но ему казалось, что тихий шепот сливается в слово-приговор: «Убийца!»
Тяжелая дубовая дверь в залу медленно, бесшумно распахнулась. В комнату вплыла тонкая фигура в белом одеянии. Ее лицо нельзя было толком разглядеть в сполохах пламени, а легкие плавные шаги наводили на мысль, что ноги вошедшей не касаются пола.
Фигура в белом остановилась в середине зала и повернулась к стулу, на котором сидел Конан Дойл.
— Меня послал сюда Флетчер. — тихо сказала она. — Он просит у вас прощения за то, что вы пережили по его вине. В легенде о собаке, которую он вам рассказал, не было ничего секретного. Свою повесть вы написали сами. Он просто позавидовал вашей известности.
— Минуту! — встал на ноги солидный джентльмен в сером костюме. — Я Роджер Люис Стилет, журналист «Дейли газет». У меня к вам вопрос. Вы — призрак дочери пирата Кэти Кинг?
— Да, это я. — прошелестела девушка, разворачиваясь к журналисту.
— Как вы докажете, что вы не Флоренс Кук, юная девица, проживающая в доме сэра Крукса?
— Флоренс — мой проводник в мир живых. — спокойно отвечала девушка. — Вы лично связали ее недавно в комнате наверху.
— Но она могла развязаться.
— Нет. Она спит. — возразил призрак. — Вы причинили ей боль, слишком туго завязав веревку. Но сейчас она не чувствует боли. Синяки на ее тонких руках появятся завтра.
На секунду журналист смешался, но тут же заговорил вновь:
— В любом случае, даже если вы настоящая Кэти Кинг. Почему мы должны вам доверять? Откуда мне знать, что вы передаете послание Флетчера, а не то, что вас попросил сей джентльмен? — и, повернувшись в сторону Дойла, он склонился в издевательском поклоне.
— Вы мне не верите? Но мертвые не прощают насмешки. — с ледяным, каким-то пугающим спокойствием произнесла Кэти. — Я сумею вызвать ваше доверие. В течение месяца вы тяжело заболеете, и через пару дней тяжкой агонии попадете сюда, ко мне.
Собравшиеся в зале дружно ахнули. Журналист побледнел так, что это стало заметно даже в слабых отблесках огня. Призрак отвернулся от него и поплыл было к двери, но был остановлен выкриком:
— Кэти, стойте! Ну остановитесь же, плиз! Я погорячился, и хочу извиниться!
Кэти медленно повернулась к журналисту:
— Я вас слушаю!
— Ну вот… я извиняюсь.
— Этого мало, чтобы загладить вину. — Кэти почти шептала, но эхо от ее слов странным образом разносилось по зале. — Вы должны делом доказать, что отреклись от неверия.
— Ка-каким делом? — прошептал журналист.
— Вы напечатали гнусный пасквиль, оскорбивший честь мертвого. Вы должны публично извиниться перед ним.
— Да, конечно… — заторопился журналист. — Я напишу, что на сеансе я узнал от медиума, как обстояло дело.
— Сделайте это. — призрак снова направился к дверях, и снова его остановили:
— Но я… не заболею?
— Я ничего не могу вам обещать. — не останавливаясь, прошелестел призрак. — Я вас прощаю, а остальное зависит не от меня.
Опровержение статьи о том, что писатель сэр Конан Дойл украл рукопись у Флетчера Робинсона, а потом убил друга, появилось в «Дейли газет» через неделю.
Еще через три недели журналист Роджер Люис Стилет заболел странной нервной горячкой. У него внезапно отнялись ноги, затем перестали повиноваться руки, и через пару дней агонии он скончался, не приходя в сознание.
Наверное, в другое время рассказ Моргунова произвел бы на меня сильное впечатление. Но в тот день я была слишком угнетена, чтобы вообще думать об этом. Мне не хотелось думать о переселении душ, мне не хотелось участвовать в «Битве экстрасенсов». Единственное, чего я желала в тот момент — это избавиться от такого ненужного мне дара.
Выпроводив гостей, я выпила снотворного и благополучно проспала до конца дня. А после полуночи резко проснулась, и до самого утра вертелась в постели, как на раскаленной сковородке. Почему-то мне было жаль не Веру, не пропавших девушек, не своего непутевого муженька — я жалела себя. Мужа нет, денег нет, репутация сына под угрозой… Зато мне дали ясновидение, которым я пользоваться вовсе не хочу. Вот Моргунов — он так уверен в своем даре, в том, что он — не обычный мужик, а избранный, что в него вселилась душа великого писателя… Ему бы мой дар — и он был бы просто счастлив. Но, похоже, никаким ясновидением бедный глава паранормальщиков не наделен. Зато фантазия работает отлично.
Под утро я слегка забылась, и тут же затрещал телефон. Я с досадой схватила трубку, готовясь обматерить тех настырных личностей, которые никак не хотят оставить меня в покое.
— Гражданка Клементьева? — я аж вздрогнула от холодного тона следователя. — У меня появились новые данные. Я прошу вас как можно быстрее приехать ко мне в управление.
Всю дорогу я гадала, какая муха укусила Поливанова. Позавчера он ехидничал, но держался вполне дружелюбно. Что случилось за вчерашний день?
— Гражданка Олеся Грицук обвиняет вас в том, что вы совместно с мужем участвовали в убийствах девушек. — Следователь говорил сухо, словно видел меня впервые.
— Серьезно? — удивилась я. — А она стояла в сторонке и наблюдала?
— Вы зря все шутите. — Поливанов избегал моего взгляда. Он сидел за своим столом, мрачно перелистывая какие-то папки, и, если отрывался от них на секунду, то глядел строго на пол. — Она уверяет, что понятия не имела об убийствах. Просто Владимир Клементьев все время говорил, что не может развестись, поскольку вместе с женой делал что-то противозаконное, и у жены есть компромат. Тогда гражданка Грицук думала, что речь идет об укрытии от налогов. Но теперь, после ареста Клементьева и информации об убитых девушках, она считает, что речь шла именно об этих преступлениях. Тем более, Владимир Клементьев часто приносил из дома мотки веревок, и говорил, что его жена их закупает.
— Потрясающие улики. — выдохнула я. — А почему вы так ей верите? Может, не я, а она закупала мотки веревок, и похищала девушек вместе с моим мужем? Опросите продавцов магазинов, где эти мотки продаются. Уверяю вас, в последний раз я покупала веревки… дай Бог памяти, лет 15 назад.
— Вас понял. — мне показалось, что следователь слегка расслабился. — Что вы можете сказать об исчезновении Веры Тихоновой? Каким образом вы его предсказали?
— Вы обвиняете меня в похищении Веры? — удивилась я. — Насколько я поняла, тут у меня железное алиби. Причем, один из свидетелей защиты — вы сами. Она пропала в то время, пока вы, Тамара, Михаил и Вадим находились у меня дома.
— Не совсем так. — покачал головой следователь. — В то время у вас дома была одна Тамара. Остальные действующие лица пришли примерно через час после исчезновения Веры Прохоровны.
— Хорошо. Значит, мое алиби обеспечивает только Тамара. Впрочем, можете опросить соседей — я в тот день из дома не выходила вообще.
— Вы могли заранее договориться с вашим сообщником.
— Так если маньяк — мой муж с мотками веревок, о каком еще сообщнике вы говорите? — я стала терять терпение. — Вы уж как-то определитесь, кому я помогала убивать.
— Лизавета Петровна, все это совсем не смешно. Вы же понимаете, я не вызвал бы вас к себе, если бы у меня не было серьезных подозрений в ваш адрес.
— А я и не смеюсь. У меня истерика сейчас начнется.
— Давайте вместе подумаем. — Поливанов заговорил со мной мягко, как с тяжелобольной. — Откуда вы могли знать о том, что Тихоновой грозит опасность? Вы где-то что-то услышали? От кого?
— Услышала от призрака. — тяжело вздохнула я. — Неужели вы никак не можете понять, что я не придуриваюсь? Вас в этом вообще ничто не убедит?