Маруся внимательно слушала.
Приостановив свои дела, Нина тоже незаметно прислонилась к косяку двери.
– И знаешь, что случилось? – продолжил рассказывать Слащев. – Из королевского дворца ушла вся прислуга. Даже все повара, лакеи, садовники. Захотел король, к примеру, есть, хлопнул в ладоши – такая у них привычка: в ладоши хлопать, когда есть хотят – но никто не явился, ничего не принес… Тогда он громко распорядился принести ему обед. Но, сама посуди, кто станет прислуживать какому-то самозванцу? Тогда он стал угрожать. Он объявил, что за неповиновение половину жителей королевства он повесит, а половину утопит. Он, конечно, не собирался никого ни топить, ни вешать, потому что был добрый. Но и добрый, понимаешь ли, может озвереть, когда хочет кушать. Народ ему не верил, все над ним только потешались. И в конце концов стража просто выгнала его из дворца. Такие вот печальные дела! Только ты, Маруська, не хнычь, пожалуйста. Это все же сказка. А в сказках все обязательно хорошо кончается
Нина, стоя у двери, улыбалась.
– Так вот: однажды вор вышел из дому и по рассеянности вместо шапки надел на голову украденную корону. И все стали ему кланяться. Он шел по улице, и все жители кричали: «Король вернулся! Какая радость! У нас опять есть король!»
И вор поселился теперь в королевском дворце, к нему тут же вернулись все лакеи. Хочешь спросить: почему? Потому что они лакеи. Лакей – это ведь не профессия, а свойство характера. Не понимаешь? Когда-нибудь, когда подрастешь, сама все это узнаешь. Ну вот! Вор стал жить-поживать во дворце и постепенно даже стал забывать, что он – вор.
А настоящий король жил теперь под мостом и голодал. Питался он тем, что ему как нищему что-то подадут. И больше он никогда и никому не говорил, что он король. Наверное, стал со временем даже забывать, что он когда-то был королем.
Такие вот дела, Маруся!
Ты, конечно, хочешь у меня спросить: а как же жители? Ты не поверишь! Они стали жить намного лучше, чем прежде. Потому что вскоре не стало в королевстве ни бедных, ни богатых. И знаешь почему? Воровство больше не стало преступлением. Воровать стали все.
Вор-король даже учредил награды и знаки отличия: «Главный вор королевства», вор первой, второй и третьей гильдий, а также поощрительная медаль «Начинающий вор королевства». Выпущен был даже обязательный к ношению знак «Вор-неудачник», но его пока никому не вручили, поскольку неудачливых воров пока не было: богатые воры воровали у бедных, а бедные у богатых. Постепенно все жители королевства стали одинаково бедными или одинаково богатыми – это уж как посмотреть.
Слащев посмотрел на Марусю. Она тихо лежала, прикрыв глаза.
– А ты, подруга, спишь? Ну ладно. Я тебе в другой раз все доскажу, – и он смолк.
Но Маруся снова открыла глаза и что-то нечленораздельно сказала.
– Что, настаиваешь, чтобы продолжал? А я не знаю, что там было дальше. У сказки ведь должен быть хороший конец, правда? А какой может быть конец у такого воровского королевства, я даже ума не приложу, – и он решительно сказал: – Ладно! У нас ведь сказка? А в сказке, да будет тебе известно, можно кое-что присочинить, чтобы добро обязательно победило зло. В жизни чаще всего наоборот, но это ты тоже узнаешь позже, когда вырастешь. А пока… Слушай, что было дальше.
Был жаркий день, даже намного жарче, чем сегодня. Вор-король выехал со своего ворованного дворца и поехал по городу. Когда он переезжал мост через реку, ему очень захотелось искупаться. Так сильно, что он остановил карету и бултыхнулся в воду. Плавал, кувыркался.
А под мостом, как ты, наверное, помнишь, жил наш настоящий король. Он жил там потому, что его отовсюду прогоняли и только здесь его никто не трогал. Так вот, бывший король тихонько спустился к реке, и, что ты думаешь, он увидел лежащее на траве что-то блестящее и красивое. Это была королевская корона. Та самая, его корона. Он надел ее на голову, и все проходящие мимо жители тут же узнали его. И сразу же повезли во дворец. Там его встретила жена-королева и его маленькая дочь-принцесса, которая родилась тогда, когда король жил под мостом. А королева пряталась в королевском дворце, в котором было сто комнат, а может быть, и тысяча. Поэтому ее никак не могли там найти. Я там не был, не знаю. Во всяком случае, там было где спрятаться.
Как заканчиваются сказки? Стали они жить-поживать и снова добро наживать. Прежнее добро-то было разворовано.
Вот и все. Тут и сказке конец.
– Нет. Неправильно. Ты забыл рассказать, что стало с вором. В сказках зло должно быть наказано, – войдя в комнату, сказала Нина. – Иначе какая же это сказка?
– В моей сказке никто никого не наказал, – не согласился Слащев. – Вор не стал спорить, что-то доказывать, судиться, что у него украли корону. Он ведь знал, что он вовсе не король. Правда, ему иногда все еще снятся сны, что он снова украл корону и опять стал настоящим королем. Такой конец сказки тебя устраивает?
– Нет.
– Иной конец я тебе предложить не могу. Потому что в моей сказке этот вор был вполне приличный человек. Бывают и приличные люди – воры. Ну те, которые воруют у воров и возвращают ворованное обворованным. Правда, это случается очень редко, и то – только в сказках.
– Нет! Мне не нравится такой конец, – решительно сказала Нина. – Чему в таком случае учит эта твоя сказка?
– Ничему. Это ведь неправда, что сказки чему-то учат. Учит жизнь. И то, если больно учит.
Иногда по старой памяти к Слащеву заходил Жихарев. Он как-то незаметно вошел к нему в доверие. И хотя едва сводил концы с концами, почти всегда приносил с собой какой-то дешевенький подарок, игрушку ли для Маруси или гроздь винограда, апельсин или кусочек рахат-лукума для Нины Николаевны. Ему льстило, что он знаком с самим Слащевым и имеет возможность иногда его навещать.
Когда однажды Маруся заболела, Слащев вызвал из посольства врача. Тот сказал, что ребенок ослаблен, ему нужно усиленное питание, и посоветовал включить в ее рацион куриный бульон.
Узнав об этом, Жихарев принес двух живых кур.
– Вы уж, пожалуйста, одну зарежьте, – попросил Слащев.
– А что ж вы сами? – удивился Жихарев.
– Не могу.
– Как это? – не понял Жихарев.
– А так. Я за всю свою жизнь ни одной курицы не зарезал. Боюсь крови.
Жихарев отошел к связанным курам, возле которых уселась и наблюдала за ними добела отмытая Зизи. Трогая их лапой, играла с ними.
Зизи в доме никого не признавала, ни хозяина, ни хозяйку и как привязанная постоянно ходила следом за Пантелеем, и он всегда находил для нее на кухне что-нибудь вкусненькое. Она любила конфеты, и у Пантелея в кармане всегда лежало для нее какое-нибудь угощение. Даже конфеты, которые Пантелей покупал для нее на базаре, выкраивая для этого несколько копеек из семейного бюджета.
– Скажите Пантелею, пусть зарежет курицу! – распорядился Слащев.
– Да чего там! – Жихарев вынул из кармана складной, слегка похожий на ятаган нож и, прихватив одну из связанных куриц, скрылся с нею за сарайчиком. Вскоре вернулся, положил у ног Слащева мертвую курицу и стал травой протирать нож.
– Пантелей! – окликнул Слащев денщика. – Тебе работа!
Пантелей унес зарезанную курицу на кухню, следом за ним последовала и Зизи.
Жихарев присел на скамейку рядом со Слащевым, задумчиво закурил. После долгого молчания сказал:
– Я, конечно, извиняюсь, а что ж большевики в газетах писали: «Слащев – кровавый палач», «Слащев – вешатель»? Я сам читал.
– Они дураки, – ответил Слащев. – Генералы не расстреливают и не вешают. Они отдают приказы. Всего лишь. Расстреливают и вешают другие.
– А не жалко людей? – спросил Жихарев.
– Людей?.. Ну, вот завелись у тебя вши, блохи или клопы. Жалеть их будешь?
– Ну, вы скажете! Мы – о людях.
– А чем эти твари отличаются от тех, кто ворует, грабит, убивает ни в чем не повинных?
– Все равно он, хоть и плохой, но человек.
– Ошибаешься. Такой – не человек. И цена ему такая же, как той же блохе. Человек – это тот, кто живет на пользу людям. Или хотя бы думает, что живет им на пользу.
– По-вашему выходит, что красные, они вроде как и не люди.
– Ошибаешься. Они думают, что создают новый мир, полезный человечеству. Они – люди. Возможно, заблуждающиеся, но люди, – и, помолчав немного, Слащев добавил: – Это, брат, сложные материи. Я и сам не до конца в них разобрался. Но изо всех сил пытаюсь.
После возвращения Врангеля в Константинополь начальник штаба Шатилов пришел к нему с докладом. Ничего заслуживающего внимания главнокомандующего в первые пасхальные дни не произошло.
– Правда, дважды заходил в штаб и хотел с вами встретиться господин Юренев, – сказал Шатилов.
– Что за Юренев? – удивленно спросил Врангель. – Кто такой?
– Помните, в рождественские дни заходил к вам господин? Назвался Юреневым. Сказал, что представляет в Константинополе российских общественных деятелей.
– Что ему было нужно?
– Просил вас походатайствовать насчет помещения для общества.
– Что-то припоминаю. Там у них, в этом обществе, всякие политики, адвокаты, журналисты. Шайка дезертиров. И что же?
– Вы попросили нашего посла Нератова помочь. Кажется, им выделили комнату в здании посольства.
– Оказывается, я иногда по доброте своей совершаю большие глупости, – скупо улыбнулся Врангель. – И что ему надо на сей раз?
– Он оставил письмо. Думал, срочное. Распечатал. Это что-то вроде доноса.
– На кого?
– На вас, ваше превосходительство. К ним обратился Яков Слащев, вменяет вам в вину все наши военные неудачи. Осторожный господин Юренев ответил Слащеву, а вам пересылает его копию.
– Интересно, – Врангель взял особняком лежащее на столе письмо, углубился в чтение. Прочтя, поднял глаза на Шатилова: – Ну, и что вы по этому поводу думаете?
– Не обращать внимания. Их много теперь таких, ваше превосходительство.
– Каких?
– Ну, уверенных в том, что они могли бы разгромить красных. Всем языки не укоротишь. Как это говорится: собака лает…