– Ты начитался много глупостей. Выбрось их из головы.
– Подумаю.
Кольцов решительно встал. Продолжать разговор дальше не имело смысла. Зерно вброшено. Предложение вернуться в Россию Слащев никогда и ни от кого не получал и, соответственно, не рассматривал. Ждать сейчас от него большего, чем он уже сказал, не следовало. Спустя несколько дней он наведается к нему еще раз, чтобы узнать, какие новые мысли родились в его голове. И тогда примет какое-то решение
– Уходишь? – спросил Слащев.
– Если пригласишь, еще зайду.
Он проводил Кольцова к калитке. Шли медленно.
– Да, бывает ведь такое, – с некоторым удивлением задумчиво сказал Слащев.
– Ты о чем?
– О тебе, о себе. Скажи мне кто, что мы с тобой еще встретимся… Такое и во сне не приснится. А может, это и правда сон?
– Один человек мне как-то сказал: в жизни такое бывает, чего не может быть, – вспомнил Кольцов слова Деремешко. – Ну, будь здоров!
И, уже на улице, когда Кольцов отошел от калитки, Слащев окликнул его:
– Слушай, комполка!
– У меня есть имя – Павел Андреевич. Фамилия не обязательна. И комполка я тогда был по несчастью: друга убило.
– Догадываюсь, ты по другому ведомству. Хоть скажи мне, где тебя искать, если в моей дурной голове вдруг возникнет мысль еще раз повидать тебя?
– Не нужно искать. Если ничего не случится, я еще зайду к тебе, – пообещал Кольцов.
– А если случится?
– Тоже узнаешь.
– Ничего не случится. Зайди обязательно.
Кольцов еще издали увидел сидящего в конце улицы под чьим-то забором Красильникова. Тот встал, давая знать, что увидел, и неторопливо пошел обратно. Теперь, по их уговору, Кольцову надо было обогнать Красильникова и уйти вперед.
Он оглянулся. Слащев все еще стоял у калитки.
Уже перевалило за полдень. Стало оживленнее. Даже по этой тихой улице шли одинокие прохожие.
Кольцов шел неторопливо, анализировал встречу. Что это? Неудача? Провал? Но тогда что бы могли означать эти его последние слова «Зайди обязательно»? Видимо, эта встреча как-то его «зацепила», что-то всколыхнула в душе.
Идя по улице Де-Руни, Кольцов снова и снова перебирал в памяти этот только что состоявшийся разговор, реакцию на те или иные слова Слащева. Он был настолько углублен в этот анализ, что совсем не заметил человека, который шел ему навстречу. Они поравнялись. Незнакомец вдруг резко отвернул голову, словно чего-то испугался, и какое-то время шел так, словно боялся, что его узнают. Но, занятый своими размышлениями, Кольцов ничего этого не заметил.
И, когда они поравнялись с Красильниковым, тот встревоженно спросил:
– Паша, ты ничего не заметил?
– А что?
– Мужика, шел тебе навстречу.
– Ну и что?
– Шут его знает. Или я уже сильно напуган. Мне показалось, что я его уже где-то видел. И даже недавно. И никак не могу вспомнить, – и с сомнением Красильников добавил: – Может, и правда: примерещилось?
– Бывает такое. Может быть, просто похожий на кого-то из знакомых?
– Нет, тут другое! Мне даже показалось, что я его знаю. Откуда, как? Но точно: знаю!
Они разом повернули головы. Но улица была пустынна – нигде ни души.
– Ну, и где он? – скептически спросил Кольцов.
– Может, в переулок свернул или в дом зашел?
– Может, и так, – согласился Красильников.
Если бы Кольцов не был углублен в свои размышления, он наверняка бы узнал этого человека. И, возможно, все дальнейшие события развернулись бы совсем по-другому.
Но случилось то, что случилось. Эта встреча была неизбежна уже хотя бы потому, что этот человек часто посещал Слащева. И сейчас он тоже шел к нему.
Это был Жихарев.
Жихарев шел к Слащеву без определенного дела. Просто у него это вошло в привычку: с тех пор как он поселил Слащева у Мустафы, он время от времени стал наведываться к нему. Ему льстило общение с прославленным генералом и всячески пытался ему понравиться, предполагая, что такая дружба в будущем не будет ему лишней. Случись какая беда, глядишь, генерал своим авторитетом прикроет его, придет на помощь.
Появлялся он у Слащева не слишком часто и лишь тогда, когда его жена Нина Николаевна находилась на работе. Своими разговорами он старался не обременять генерала, понимая разницу не только в образовании, но и в их общественном положении. Большей частью он просто помогал ему и его денщику Пантелею в хлопотных хозяйственных делах. Пока Пантелей занимался с дочкой, Жихарев не отказывался иногда сходить на базар, забрать из прачечной постиранное белье или вместе с генералом скоротать какое-то время за беседой. Слащева интересовали последние слухи, и он охотно их выслушивал. Их каждый день рождалось множество, и какие-то иногда сбывались. Поэтому слухи не девальвировались, не теряли свою цену, и к ним относились так же серьезно, как и к газетным новостям.
Слухи о том, что Русскую армию собираются переселить куда-то на Балканы, будоражили всех русских не однажды. Но если прежде они возникали как некий мираж, который вскоре рассеивался, то на этот раз Жихарев нес Слащеву газету на русском языке, в которой среди прочего находилась перепечатка статьи известного военного журналиста Колена о Проливах, первоначально опубликованная в «Таймсе». Работая в Лиге Наций, он не прерывал и своего сотрудничества в английской прессе. В статье Колен прямо говорил: события развиваются так, что чуть раньше или чуть позже Мустафа Кемаль приберет к рукам всю Турцию, в том числе и ее Проливы. Пребывание там Русской армии грозит серьезными неприятностями. Озлобленные на союзников русские военные обязательно ввяжутся в возникший конфликт, который может перерасти в серьезное сражение, а то и в войну. И французы, которые разместили Русскую армию в зоне Проливов, не могут не понимать своей ответственности за возможные последствия.
В Постскриптуме российский политический обозреватель Николай Пальчиков сообщил, что французы, видимо, озаботились назревающими событиями и собираются предложить Врангелю покинуть Турцию и переселиться в Болгарию и Сербию. Чтобы он легче перенес эту новость и подстегнуть Врангеля, французы наполовину урезали ежедневный продовольственный паек Русской армии, который был обусловлен франко-русским договором, и до настоящего времени русские солдаты получали его в полном объеме.
И если бы не эта неожиданная встреча с советским чекистом Кольцовым, в чем Жихарев нисколько не сомневался, все произошло бы так, как происходило прежде. Но Жихарев успел хорошо его рассмотреть, и его вдруг обожгла жестокая обида, какую нанес ему Кольцов еще там, в Феодосии. «Зачищая» сейфы покинутых богатых крымских особняков, Жихарев в одночасье разбогател, Но после встречи с Кольцовым ему пришлось, спасаясь от расстрела, бросить все награбленное и без гроша в кармане бежать в Турцию.
И вот он, этот большевистский чекистский комиссар, шел по улице – живой, здоровый, невредимый. И, судя по одежде, вполне успешный. К счастью, чекист не узнал его, точнее, не заметил, поскольку шел, опустив глаза в землю. И значит, он – почти в его руках. Нужно только хорошо продумать, как лучшим образом это исполнить. Можно просто убить его. Ну и что? Просто смерть. Он даже ничего не почувствует, не осознает, что это месть. Нет, надо придумать что-то другое. В феодосийской тюрьме комиссар всласть поиграл с ним, как кошка с мышкой. Чудом удалось спастись. Тогда он был мышкой. Теперь ему захотелось быть кошкой и от души насладиться этой увлекательной игрой, которая называется смерть.
Потом он вспомнил о десяти тысячах долларов, обещанных ему за живого или мертвого комиссара. Эти десять тысяч ему обещал адъютант Врангеля Уваров за Кольцова. Десять тысяч. Состояние! Если тратить их с умом, можно обеспечить себя на годы безбедной жизни. Уваров здесь, в Константинополе, и это – удача. Надо только встретиться с ним и поторговаться. Если он не накинет ему пару лишних тысяч, можно дорого продать комиссара самому Врангелю. Тот знает, как по-хозяйски комиссаром распорядиться.
Все эти мысли промелькнули в голове Жихарева почти мгновенно, пока он глядел вслед уходящему Кольцову.
«Вряд ли комиссар приехал в Турцию легально. Остается только проследить, куда он пойдет дальше. Лучше, конечно, узнать, где, в каком отеле он остановился, выяснить его маршруты по городу – словом, узнать о нем все, что только возможно», – подумал Жихарев.
Он подождал, пока комиссар уйдет как можно дальше, и, хоронясь за заборами, за углами домов, последовал за ним. Он знал, комиссар был тертый калач: он время от времени оглядывался, и Жихареву стоило большого труда не обнаружить себя.
По пути Жихарев едва не потерял Кольцова из виду. Увидев людской поток, комиссар нырнул в эту толпу, и она внесла его в многоголосый и сутолочный городской базар.
Жихарев поначалу тоже, проталкиваясь за Кольцовым, бросился в базарную толпу, но тут же потерял его из вида. Отыскать в этой сутолоке он пока его еще мог, но понял, что тем самым обратит на себя внимание. Рассчитывать на то, что комиссар его не узнает, не стоило. Жихарев был пока хозяином положения, и терять это преимущество он не хотел.
У базара было четверо ворот. Через какие из них выйдет в город комиссар, Жихарев не знал. Он надеялся только на то, что он плохо ориентируется в незнакомом городе и обязательно выйдет через те же ворота, в которые вошел. И уже когда он окончательно понял, что потерял комиссара и хотел уходить, тот снова возник в толпе. Причем базарная толпа вынесла его через те самые ворота и вытолкнула едва ли не в объятия Жихарева. Тот чудом успел увернуться.
Но теперь, хоть и мельком, Кольцов тоже сумел хорошо его рассмотреть. Сомнений больше не было, Красильников был прав: это был сумевший бежать от них из Феодосии не без помощи чекиста Зотова бандит Жихарев. То, чего так опасался Кольцов, случилось. Теперь надо было хорошо продумать, как поступить дальше.
Прежде всего надо как-то предупредить Красильникова и сообща подумать, что предпринять в этой ситуации. Конечно, самое мудрое было бы исчезнуть из Константинополя. Исчезнуть, не выполнив то самое главное дело, ради которого они сюда проникли. Так хорошо задуманная и не без успеха начавшаяся операция была на грани провала. Но нет, не надо торопиться. Возможно, еще можно что-то придумать.