о-прежнему лежит в мешке, временами просыпается, чего-то хочет, но у нас нет ни малейшего желания исполнять его прихоти. Слушай, ты сегодня будешь командовать или нам это сделать за тебя? Нам спускаться?
Глеб усердно размышлял. Оставаться на судне крайне опасно. Конкретная западня, из которой нет выхода. Если нежелательные элементы заберутся через пробоину в трюм, то финал предрешен и всего лишь дело времени. Бегать по острову тоже не подарок, далеко не убежишь. Но все-таки это суша, какой-никакой простор, есть где спрятаться, организовать оборону. Скоро начнет темнеть. На что они могут рассчитывать? Условного сигнала от группы не было, будут ждать отцы-командиры какое-то время, возможно, часов восемь-десять, потом засуетятся, занервничают. Вышлют вертолет, с которого наблюдатель убедится, что в том квадрате, где утром был контейнеровоз, нынче нет контейнеровоза. Но ведь понимают, куда он дрейфует! И про эти острова прекрасно знают! Значит, прилетят когда-нибудь (но точно не по темноте) – при условии, что здесь ничейная земля, – разглядят контейнеровоз на берегу, его и слепой разглядит! Значит, продержаться нужно до утра, в худшем случае – до обеда. В самом худшем – до ужина…
– А как спускаться? – задал наиглупейший вопрос Никита. Умный ведь парень, а такое порой сморозит…
– Прыгать! – рассвирепел Глеб. – Сходите на корму, отцепите трос, которым мы уже пользовались, придумайте к нему какую-нибудь люльку…
– Точно, – хлопнул себя по лбу Никита.
– Да быстрее, мужики, не по себе мне что-то… И сбросьте, ради бога, автомат – боюсь, не проканаю я тут под местного жителя…
Он изнывал от нетерпения, хоронясь за валунами, а эти двое бегали по палубе, суетились, постоянно там что-то гремело, скрежетало, падало. Первым делом они спустили металлическую сетку, набитую оружием и боеприпасами, конфискованными у мертвецов, которых на борту «Альбы Майер» скопилось явно с переизбытком. Глеб покинул валуны, бросился ловить «авоську». Несколько «АКСУ», парочка израильских «узи», штурмовые винтовки «М-16», «кольт» «М-4» и даже одна «М-16А2», снабженная подствольным гранатометом. Не говоря уж про родные двухсредные «А-91», еще не выработавшие свой ресурс работы на воздухе… Боеприпасов было немного, в среднем по четыре магазина на каждую винтовку, но учитывая явный переизбыток этих самых винтовок…
– Гранат, к сожалению, мало! – крикнул сверху Крамер, втягивая обратно трос. – По штуке на нос, но хотя бы. Приготовься, Глеб, мы к тебе Ольгу сбрасываем…
Она спускалась вся зеленая, обмякшая, с перебинтованной ногой, крепко вцепившись в трос. Он бережно подхватил ее – она не весила практически ничего!
– С мягкой посадкой, барышня!
– Не похорошела, Глеб? – Она печально улыбнулась, заметив, как он напрягся, принимая ее на грудь.
– Напротив, Оленька, вы выглядите чудесно… в сравнении с теми, кто в данный час, могу вас уверить, выглядит еще хуже. И перестаньте убиваться по поводу своей внешности, – приказал он, пристраивая женщину на песок, – думайте о том, как нам выжить, а остальное уж как-нибудь приложится. Будет вам и салон красоты, и ремонт бюста… Вот посмотрите на эту особу, – ухмыльнулся он, наблюдая, как спускается, вцепившись в трос, Даша. – Эта дамочка не жила последние пятнадцать месяцев в грязи и слякоти, но разве скажешь?
На Дашу было страшно смотреть. Она тряслась от холода и страха, от подвешенного состояния, от обилия мертвых тел, окружающих ее последние несколько часов. Она и на Глеба смотрела как на ожившего покойника. А когда он протянул руки, чтобы обеспечить ей комфортные условия при приземлении, сделала такую трагическую мордашку, что захотелось срочно посмотреть в зеркало.
– Вы живы, боже, – прошептала Даша, опуская глаза. – Я больше не могу, правда… – Она сморщила нос, и слезы закапали из глаз. – Это выше того, что я могу осилить… Я не могу смотреть, как все вокруг умирают…
– Во-первых, не все, – успокоил он девушку, усаживая ее рядом с Ольгой. – Во-вторых, кончайте ныть, Дарья Алексеевна, и если не хотите сказать что-нибудь доброе, то просто помолчите, о’кей?
Человека в мешке он принимал без особенного пиетета. Брезгливо повалил на землю, а когда тот захныкал и задергался, то сжалился над подлецом, стащил с него мешок, позволил подышать свежим воздухом. Глаза профессора Ландсберга в буквальном смысле вываливались из орбит. Он дергался, как наркоман в ломке, хищно раздувался опухший нос. Глеб еще раз сжалился и вытащил кляп. Полились бессвязные стенания, невразумительная речь, которая очень быстро стала вразумительной, и первое, что сказал профессор, было отнюдь не «мама», а загогулистая матерная тирада, по итогам которой он хищно посмотрел Глебу в глаза и прохрипел:
– Вы за это поплатитесь, ублюдки…
– Как оригинально, Александр Карлович, – сказал Глеб. – Добрый вечер, между прочим. Хотим вас предупредить, что у нас намечается небольшой пикник на природе, и если вы будете плохо себя вести, то шашлык мы будем жарить из вас.
– Развяжите мне руки… – гавкнул профессор, но эту ноту Глеб проигнорировал. Тогда он начал ерзать глазами по сторонам, ошеломленно уставился на Дашу, которая как-то подобралась и срочно замерзла.
– Даша?.. – жалобно и часто моргая, промямлил профессор.
– Замечательно, – восхитился Глеб. – Я, собственно, допускал, что Дарья Алексеевна и Александр Карлович могут оказаться знакомы, и все же считал это маловероятным. Ну что ж, Дарья Алексеевна, отчасти становится понятным, почему вы вызвались сносить такие тяготы и лишения…
– Да что вы можете понимать? – презрительно бросила Даша и закрыла глаза.
– Ольга? – пробормотал Ландсберг, уткнувшись взглядом в обитательницу контейнеровоза. – Оленька? – Его густой и бархатный голос дрогнул, словно его сломали через колено. – Оленька, как вы можете это терпеть? Дорогая, ведь я столько хорошего для вас сделал – неужели вы можете вот так меня бросить и безоглядно довериться этим нехорошим людям?
«Он обращается к ней, как к ребенку», – подметил Глеб и с интересом воззрился на Ольгу.
Фиолетовые пятна въелись в серую мордашку, в глазах блеснула растерянность, она с надеждой глянула на Глеба, чтобы защитил, не оставил наедине с чудовищем…
– Надо думать, вы уже нагулялись, Александр Карлович. – Он завис как дамоклов меч над растерявшимся профессором, а когда тот открыл рот, чтобы выразить протест, ловко сунул туда кляп и принялся вворачивать в глотку, руководствуясь правилом буравчика. – Успокойтесь, Ольга, этот вурдалак и мракобес уже не сможет вас напугать – выдохся-с…
– А у вас тут весело, – резюмировал Никита, выбираясь из люльки. – Господи, как непривычно на твердой земле – такое чувство, что неделю в мире не был, командир… Ну, дай я тебя обниму, пропащий ты наш. – Он распростер конечности и полез лобызаться. – Не каждый день встречаешься с человеком, которого мысленно уже закопал и памятником придавил…
– А ну бросайте мне тут эту горячую мужскую любовь, – беззлобно проворчал Крамер, спускаясь последним. – Не время предаваться пороку, товарищи офицеры… Слушай, Глеб, – сказал он как-то сконфуженно, – не возражаешь, если мы Вадика с Платоном временно оставим на корабле? Ну, куда мы сейчас с ними? Вадик – в машинном отделении, Платона мы схоронили в лазу на полубаке – там им хорошо, сухо. А как закончится катавасия, обязательно ребят спустим…
Он волок с собой какую-то странную штуковину из двух связанных проволокой металлических стоек и перекладины посередине. При достатке воображения это изделие могло сойти за костыль. Собственно, костылем оно и являлось.
– Держите, – сунул он Ольге собственноручно сплетенное устройство, помог ей подняться и смущенно отвернулся.
Никита с любопытством воззрился на товарища. Глебу тоже стало интересно. Но Крамер уже возился с боеприпасами, делая вид, что ничего не было. И Ольга старательно не смотрела в его сторону, пыталась приспособить костыль под мышку. «Может, показалось?» – недоуменно подумал Глеб.
С этими гражданскими и прочими калеками – сто рублей убытка! Пока соберешь всех вместе, пока укажешь направление, придашь ускорение – целая вечность пройдет!.. Возмущалась Ольга, требовала оружие, уверяла, что не предаст, неужели так трудно понять элементарные вещи? Или по-прежнему считают, что она пойдет на поводу «этого упыря», которого ненавидит всеми фибрами своей израненной души и больного тела?! Ей на спину повесили маленький автоматик «узи» и строго наказали не трогать, если не случится чего-нибудь критического. А если и случится… все равно не трогать, а уносить единственную ногу вместе с задницей подальше от опасности! Процессия растянулась по пляжу – Глеб подпрыгивал от нетерпения в авангарде, покрикивал на людей – им что, сахар в карбюратор засыпали?! Интуиция упорно настаивала, что время на раскачку кончается!
Он первым взобрался на косогор, навьюченный горой оружия: за спиной «АКСУ» и подводный «А-91» (оружие табельное, бросать его – подсудное дело), в руках штурмовая «М-16» с подствольным гранатометом, способная вести прицельный огонь на дистанции полторы тысячи метров. И в самый «подходящий» момент, когда вся процессия была как на ладони, из-за каменистого мыса на северо-западной оконечности острова выплыл знакомый катер, набитый «неформалами» в куртках с войлочным утеплением! И без всяких вступительных увертюр загрохотал крупнокалиберный пулемет!
Чуть позднее он сообразил: стреляли на устрашение. Прибыли за Ландсбергом, он нужен им живым! Наверняка у этой публики имелись бинокли, разобрались, что к чему, поняли, кто тот долговязый субъект, которого гонят пинками к лесу двое спецназовцев. Неблагодарное занятие – гадать, где они были раньше. Возможно, чинили свою подбитую калошу, возможно, огибали остров и не нашли подходящей для швартовки «гавани». Или давно уже наблюдали за российскими пловцами, поджидали момент, чтобы напасть на открытом пространстве, когда они беззащитны…
Нужный эффект был достигнут. Пули крупного калибра дырявили косогор в нескольких метрах от Глеба, он машинально повалился за бугор, крича во все горло: