Беатрис понадобился целый час и продолжительный горячий душ, чтобы наконец-то успокоиться. Она расчесывалась, пока не засаднила голова, а потом надела свой лучший свитер и шерстяные штаны. Сейчас ей просто необходимо повидаться с Дорис.
Она проделала весь путь по стерильным коридорам и лифтам больницы до тесной палаты Дорис, не отрывая глаз от пола. Женщина на койке уже ничем не походила на ее тетушку.
— Прости меня, — прошептала Беатрис.
Она стояла возле больничной кровати и оцепенело смотрела, как аппарат ритмично поднимает и опускает грудь Дорис. После инсульта тетушки она впервые попыталась заговорить с ней и теперь надеялась, что от ее слов что-нибудь изменится. Однако чуда так и не произошло.
— Я не знала, что она станет копаться в твоих вещах.
Беатрис вглядывалась в лицо Дорис, почти надеясь, что оно вот-вот исказится от гнева. На застывшей маске пепельного цвета четко проступили острые скулы, глазницы запали и потемнели. Щеки обвисли до самой шеи, и даже волосы словно бы поредели. Прошло всего лишь пять дней, а от тетушки, которую она знала, осталась одна только тень. Беатрис прикоснулась к ее руке, такой холодной и безжизненной.
— Так здорово было иметь подругу! Мне она так была нужна! Знаешь, ведь раньше у меня водились подруги. Там, дома. — Голос у нее задрожал, к горлу подступили рыдания. — Ах, как бы я хотела, чтобы ты сказала мне, что же мне теперь делать!
Девушка встала со стула и вытерла слезы. Дорис не переносила, когда она плакала. Наконец ей удалось взять себя в руки, и она смогла спокойно произнести:
— Завтра я снова тебя навещу.
Беатрис уже вызвала лифт, когда ее поманила к себе медсестра за стойкой:
— Ты буквально разминулась со своим дядей!
— Моим дядей? — удивленно переспросила девушка и уже собиралась возразить, что никакого дяди у нее нет, но сестра перебила:
— Да, всего минут пять назад. Если поспешишь, может, еще нагонишь его в фойе. Мы все тут только обрадовались, что твою тетю навестил кто-то еще.
Беатрис нахмурилась.
— Ты такая юная, и вечно одна. Неудобно признаться, но мы уж подумывали обратиться в службу опеки, — рассмеялась медсестра.
Беатрис похолодела от ужаса. Служба опеки! До этого самого момента ей и в голову не приходило, что формально она все еще несовершеннолетняя — и, что гораздо хуже, несовершеннолетняя без опекуна. Она сглотнула ком в горле и кивнула.
— И очень вовремя, между прочим, твой дядя объявился. Нам как раз необходимо было переговорить с ближайшим родственником насчет желаний твоей тети. — Женщина в белой униформе бросила взгляд на Беатрис. — Нет-нет, милочка, тебе об этом беспокоиться не надо. От тебя только и требуется, что успокоиться, поняла? Твой дядя обо всем позаботится.
«Да какой еще дядя?» — хотелось крикнуть Айрис, но ей было страшно оставаться у стойки даже минутой дольше. Лифт увез ее с отделения вниз, и она выскочила в фойе, одновременно и надеясь, и боясь застать «дядю». Однако там никого не оказалась, лишь плакала в инвалидной коляске какая-то старушка.
Обратно до квартиры тетушки Беатрис едва ли не бежала. Дорис никогда не была замужем — ей, во всяком случае, об этом ничего не известно. Да и в больнице вовсе не требовали предъявить свидетельство о браке. Ее только и попросили, что каждый день расписываться в журнале посещений. «Журнал!» — осенило ее. «Дядюшка» тоже должен был в нем расписаться.
Придя домой, девушка почувствовала, что медицинская помощь необходима уже ей самой. От всех этих «дядюшек» и служб опеки недолго и инфаркт схлопотать. Бросив сумочку на кухонный стол, она ринулась к крошечному холодильнику. В ее желудке было пусто вот уже много часов, а то и дней. Сознание подобных мелочей не фиксировало. Рядом с початой коробкой соды стояла банка пива. Еще там обнаружился кетчуп, ломтик хлеба и половина упаковки апельсинового сока. Его-то Айрис и схватила. «Да что же все-таки за дядя такой?!»
Резкий вброс сахара в кровь, похоже, освежил память Беатрис, и ей припомнились недавние вечерние отлучки Дорис. Может, она с кем-то встречалась? Может, этот кто-то и навещал ее в больнице? В спальне тетушки по-прежнему горел свет, на кровати аккуратными стопками лежали бумаги. Беатрис вошла в комнату, уселась на место Макс и осмотрела содержимое ящика из комода Дорис.
В одной пачке лежали письма, все напечатанные на фирменном бланке Первого кливлендского банка, и это были копии. Весьма похожие Беатрис приходилось печатать на работе и самой, запихивая в машинку сущие «сэндвичи» из листов бумаги и копирки. Она взяла самое верхнее в стопке письмо, датированное пятым января 1962 года:
Уважаемая миссис Хауэлл!
С сожалением извещаем Вас, что Ваш платеж за депозитную ячейку № 815 просрочен. В случае неполучения платежа, Первый кливлендский банк будет вынужден аннулировать договор об аренде Вами депозитной ячейки, после чего неистребованное имущество перейдет под опеку штата Огайо. На выполнение требований договора об аренде Вам отводится пятнадцать дней.
Беатрис с удивлением повертела извещение в руках. Как раз об этом Макс и рассказывала недавно за коктейлями. Она перебрала остальные письма в пачке — все они оказались схожего содержания, и было их двадцать шесть штук. Девушка положила пачку на кровать и задумалась. Зачем Дорис хранила копии подобных уведомлений, особенно в течение стольких лет? Все это казалось совершенно необъяснимым.
В конце первых нескольких писем стояли инициалы машинистки «Д. Э. Д.», но затем они изменились. Менялись и даты уведомлений, и самое последнее было от двенадцатого июня 1977 года. Как и на всех письмах, подпись на нем принадлежала Биллу Томпсону. Машинисткой значилась «М. Р. М.». Беатрис нахмурилась: «Неужели Макс?»
Она занялась другой стопкой бумаг. Это оказались стенографические блокноты, все исписанные от первой до последней страницы. Беатрис вгляделась в запись на самом первом листке, но у нее получилось разобрать лишь каждое третье-четвертое слово, зашифрованное небрежным почерком тетушки — «продажа», «укрыты», «золото», «Кливленд».
Отложив блокноты в сторону, она передвинулась к пачке писем, написанных от руки, и у нее тут же протестующе задергался нерв на затылке. «Это посягательство на личную жизнь Дорис», — сказала она себе. Однако глаза уже не слушались ее.
Моя любимая Дорис!
После твоего ухода все изменилось. Бессмысленная возня на работе и дома просто убивает меня. Мне хочется кричать о своей любви с небоскребов — и наплевать на последствия! Хочется, чтобы ты была со мной каждую ночь. Скоро мы будем вместе, и больше не надо будет лгать и таиться. Потерпи немного, моя милая. Помни о нашем плане и моей любви. Встречаемся в субботу на нашем месте.
На последней строчке глаза Беатрис непроизвольно округлились. У Дорис был роман с мужчиной по имени Билл! Это не вызывало никаких сомнений. Беатрис перелистывала письмо за письмом — все начирканы не шибко разборчивым почерком, и все подписаны Биллом. Таких посланий оказалось по меньшей мере пятьдесят. Девушка потянулась к банковским уведомлениям, подписанным Уильямом С. Томпсоном, взяла одно и сравнила с любовным письмом. Манера почерка совпадала.
Бумаги так и выпали у нее из рук. Подумать только, у Дорис когда-то был роман с Биллом Томпсоном. Загадочный мужчина, навестивший тетушку в больнице, возможно, Билл и есть. Потрясенная, Беатрис на плохо слушающихся ногах вышла из спальни. Выудила из холодильника одинокую банку пива и открыла ее. Вкус напитка, впрочем, оказался отвратным.
В спальне Дорис хранилась пачка старых банковских документов, а еще она когда-то арендовала депозитную ячейку. Все это казалось совершенно бессмысленным, но вот в ячейке 547 могли содержаться ответы. Беатрис покопалась в сумочке, извлекла связку ключей тетушки и веером разложила ее на ладони. Пиво выпало у нее из руки и грохнулось об пол. Ключ 547 исчез!
Во вторник утром воинственно настроенная Беатрис ворвалась в секретарское бюро. Макс определенно зашла слишком далеко. Девушка искренне пыталась убедить себя, что подруга украла ключ с благими намерениями помочь ей проникнуть в ячейку, однако подобное объяснение ее нисколько не устраивало. Как она могла просто взять и похитить ее вещь?
Естественно, Макс на месте не оказалось. Вообще-то, она постоянно опаздывала. И хотя прежде Беатрис это совершенно не волновало, сейчас подобная несправедливость вывела ее из себя. Она посмотрела на сестер Гримм, старую каргу, робкую девушку в углу и Франсин, стучащую рядышком на печатной машинке. Все они трудятся в поте лица. Не суют свой нос куда не следует. Не бегают в туалет курить и уж точно не опаздывают на работу на два часа.
Как по команде, Франсин оторвалась от машинки и отрывисто ей кивнула.
— Доброе утро, Франсин, — пробормотала Беатрис.
Она попыталась заняться подшивкой документов, что ей поручил мистер Ротштейн, но поймала себя на том, что беспрестанно оглядывается, не появилась ли Макс. Когда же настал и прошел обеденный перерыв, а место подруги так и осталось пустующим, она разъярилась еще больше. Может, Макс не хочет попадаться ей на глаза? И уже позвонила начальнице, сказавшись больной? Беатрис нервно отстукивала ногой по полу, пока на нее не уставилась с явным раздражением Франсин. Девушка сердито поднялась из-за стола.
В туалете Беатрис посмотрелась в зеркало, чтобы привести себя в порядок, да так и замерла: вместо молодой девушки на нее смотрела женщина значительно старше ее лет. Наверное, это болезнь тетушки так ее состарила. К тому же теперь она собирала свои светлые волосы намного выше, да еще взяла за обыкновение красить губы красной помадой, прямо как Макс. Беатрис схватила бумажное полотенце и принялась оттирать рот, пока не вернула ему привычный розовый цвет.
Едва она вернулась на рабочее место, как из своего кабинета выглянул мистер Халлоран и поманил ее к себе. Беатрис взяла блокнот, пытаясь совладать с охватившим ее мандражом. Этот тип вечно вставал в дверях так, чтобы ей приходилось протискиваться мимо него.