Илюшин тоже сказал «спасибо» и ушел. В переговорную комнату струйкой потекли те, кто работал в «Примуле».
Через два часа он мог подвести некоторые итоги.
Во-первых, бросалась в глаза искренняя любовь сотрудников фонда к Ратманской. Это стало для Илюшина неожиданностью.
Во-вторых, все были убеждены, что с ней случилась беда. Заплаканные глаза, срывающиеся голоса… «Нина работает на износ…» «Не могла уехать без предупреждения…» «Она очень ответственная…»
Он вспомнил, что уже слышал это от ее отца. «Она ответственная дочь». Макар про себя усмехнулся. Он видел скрытую иронию в том, что ответственная дочь бросила собственных детей.
Но чем дольше он задавал вопросы, тем яснее понимал, что по крайней мере в этом ему говорят правду.
Из показаний сотрудников вырисовывался порт- рет человека деятельного и отзывчивого. Ратманская опекала своих подчиненных и заботилась о них. Она могла простить все, кроме халтурного отношения к обязанностям. Илюшин не обнаружил никого, кто работал бы в «Примуле» меньше пяти лет. Перед ним был слаженный, дружный коллектив.
Все как один утверждали, что фонд занимается помощью в организации и оплате лечения детям со всеми видами лейкоза. «Я много где успел потрудиться, – сказал айтишник, тот самый парень с выбритыми висками. – А здесь у моей работы есть смысл».
В то же время Илюшин ни над кем не заметил ореола праведности. Если кто-то загорался пафосом причастности к великому делу, Ратманская тушила это пламя.
– Я сначала на износ работала, – сказала девушка с синими волосами. – Когда видишь всех этих детей, читаешь их истории… Трудно не вовлекаться. А всем помочь невозможно, вы же понимаете… Я была на грани срыва. Несколько раз оставалась здесь ночевать. Нина заметила это, вызвала меня к себе и поговорила со мной. Два часа разговаривала. У меня знаете как после этого мозги на место встали!
– Что она вам сказала?
Девушка вытерла слезы.
– Что если я не Иисус, у меня нет права идти на Голгофу. Нина умеет вправить извилины.
– Мы стараемся в первую очередь брать детишек из провинции, – будто извиняясь, говорила Ольга Ладыженская, хрупкая, совершенно седая женщина лет пятидесяти с лицом и осанкой балерины. – Много случаев мошенничества, вернее, попыток мошенничества. У нас есть отдел, который занимается проверкой подлинности документов. Ну, и мы ведь не выдаем средства на руки родителям, как почему-то часто считают. – Она едва заметно улыбнулась. – Мы связываемся с клиниками, договариваемся о лечении, оплачиваем транспорт, расходники и съемную квартиру, если требуется…
– Когда вы в последний раз видели Ратманскую?
– В пятницу, – не задумываясь, сказала Ладыженская. Ее белоснежная высоко взбитая прическа напоминала пудреные парики придворных времен Екатерины Первой. – Я ушла в четыре, она еще была здесь. Мы попрощались. Она выглядела спокойной. Собственно, как обычно.
– Вы знаете о ее личной жизни?
– Это ни для кого не секрет. Она лет пять встречается с Арсением Рутбергом, скрипачом. Он сейчас на гастролях в Австрии. У них что-то вроде гостевого брака… Честно говоря, я не вникала в подробности.
– У вас есть идеи, где она может быть?
Ладыженская горестно скривилась.
– В больнице или в морге. Простите! Не хочу лгать себе и вам. Чтобы Нина исчезла и не выходила на связь? Это невозможно.
– Вы можете определить, что пропало из ее кабинета?
– Нет, что вы! У нас разные сферы деятельности. Я, упрощенно говоря, пиарщик. Имидж нашего фонда, взаимодействие с партнерами – это все на мне. А Нина – управленец, менеджер. Кроме того, она заключает контракты на поставку продукции и выбирает поставщиков. Она в этом рынке – как рыба в воде…
– Подождите, – остановил ее Макар, – о каких закупках идет речь? Я думал, ваш фонд – промежуточное звено между пациентом и больницей…
– Да, это так. Но еще мы берем на себя послеоперационное сопровождение пациента. Кому-то требуются медикаменты и нет времени ждать, пока родители смогут выбить положенное у государства, кому-то – перевязочные материалы. Например, некоторым из наших пациентов нужны коляски, так мы заказывали их в Германии, потому что Нина долго изучала вопрос и выяснила, что немцы производят запатентованную резину для колесиков, благодаря которой их коляски едут по песку легче, чем отечественные. Она досконально вникает во все детали.
– Похоже, придется везти сюда Новохватова с его переломами, – вслух подумал Макар и заметил, как дрогнули губы Ладыженской. Он подался к ней и вкрадчиво спросил: – Ольга Ивановна, вы знаете, кто его избил?
– Понятия не имею. – Макар выжидательно молчал, глядя на нее. – Ладно, признаюсь: я терпеть его не могу, – раздраженно бросила Ладыженская, когда пауза стала затягиваться. – Мерзкое беспринципное существо! Не спрашивайте меня, что он сделал! Ничего такого, что можно было бы ему инкриминировать. Но я нутром чую – это скользкий тип, который принесет нам неприятности.
– Мне казалось, Нина тщательно подбирает сотрудников, – заметил Макар.
Ладыженская усмехнулась:
– Намекаете, что она взяла под бочок своего любовника? Ничего подобного. Нине сосватала его эта парочка, Алик со своей сестрицей!
– Кто это?
Она сердито махнула рукой:
– Младшие дети Ратманского. Им нужно было пристроить куда-то своего бестолкового дружка. Этот тип и раньше отирался по благотворительным фондам. В открытую ему никто не предъявляет претензий… Но какие-то слухи циркулируют…
– О чем именно?
Ладыженская молчала, покусывая губу.
– Ольга Ивановна, любая информация может оказаться полезной, – проникновенно сказал Макар. – Детали, которые вы сейчас считаете несущественными, могут стать ключом в расследовании. Я давно занимаюсь поисками пропавших людей. Доверьтесь мне, пожалуйста.
– Ох, да я вполне вам доверяю! Вы же не с улицы пришли, вас нанял Ратманский…
Илюшин мысленно усмехнулся. Похоже, для сотрудников «Примулы» это была лучшая рекомендация.
– Но мне просто нечего вам рассказать, – досадливо продолжала Ладыженская. – Поймите, я ни от кого не слышала, что Новохватов нечист на руку. Но он производит впечатление человека, который в подходящей ситуации окажется нечист на руку. Он не сбывшийся подлец, а потенциальный. Держать такого под боком – значит не замечать мину замедленного действия. Я говорила Нине, что она совершает ошибку! Но здесь замешаны родственные связи. Нине очень хотелось продемонстрировать жест доброй воли, и она пошла навстречу Алле.
– Вы говорили Нине прямо о своих опасениях по поводу Новохватова?
– Разумеется! Нина предсказуемо ответила, что существует презумпция невиновности. И потом, на испытательном сроке он показал себя отлично, – неохотно признала Ладыженская. – Быстрый, цепкий, исполнительный. Глаза горят. Произносит правильные фразы типа «Рад быть частью общего дела». Уступает девушкам очередь к кофемашине, придерживает дверь. Этим, кстати, он сразу упрочил свою репутацию. Ему нельзя отказать в обаянии.
– Кто мог избить Новохватова, как вы думаете?
– Кто угодно! Задолжал кому-то, или увел чужую жену, или нагадил в чужой огород… Кто угодно! – повторила она. – В хулиганов я не верю.
В хулиганов Илюшин тоже не верил, но не стал делиться этим с Ладыженской. Он пометил: проверить со всех сторон заместителя Ратманской. Сверился со списком сотрудников и вопросительно поднял брови:
– А где главбух? Вы отдаете дела на аутсорсинг?
Ему показалось, что Ладыженская замялась.
– Не совсем. Наши дела ведет бухгалтерия холдинга Ратманского. У него собственная организация, раз в десять больше нашей.
Илюшин отчетливо расслышал точку в конце предложения и понял, что финансовую сторону вопроса Ладыженская не станет с ним обсуждать. Глава отдела по связям с общественностью готова была говорить о сотрудниках, о новом заместителе начальницы, о больницах и квотах на лечение – о чем угодно, кроме денег.
– Почему фонд называется «Примула»? – напоследок спросил он.
– Это придумала Нина. «Примула» на языке цветов – «всепобеждающая благодать».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
«Всепобеждающая благодать, значит», – сказал про себя Илюшин. Он позвонил Ратманскому и пре- дупредил, что заедет.
Ратманский как будто постарел за те несколько часов, что они не виделись. Дожидаясь, пока он закончит разговаривать по телефону, Макар сел в кресло и стал подбирать слова для предстоящего разговора. Заполучить врага ему не хотелось. Но, взвесив все, он с сожалением признал, что бессмысленно заниматься поисками в комнате с затемненными углами. Можно долго и аккуратно вынюхивать, что в этих углах. Использовать эвфемизмы. Ловить каждый намек собеседника. Через час осторожных плясок вокруг Ратманского, возможно, он добьется результата. Илюшин откинулся на спинку кресла и сцепил руки в замок, задумчиво разглядывая отца Нины.
Ратманский положил телефон.
– Константин Михайлович, для чего в действительности вы используете фонд вашей дочери?
– Это Петя звонил, – сказал тот, будто не слыша сыщика. – Нашел камеру, которая засняла Нину. В шесть пятнадцать на Больших Каменщиках. Камера над входом в аптеку. Вчера в шесть пятнадцать Нина прошла мимо нее. Это хорошие новости, правда?
– Для чего вы используете фонд? – повторил Макар.
– Что? – Ратманский будто проснулся. – Что вы имеете в виду?
– Вы умолчали о том, для чего вам нужна «Примула». Это важная информация, и работать без нее я не смогу.
– «Примула» организована Ниной, – с недоумением проговорил Ратманский. – Она нужна ей, не мне. Формально я вхожу в попечительский совет, но на практике всем занимается моя дочь.
Макар помолчал.
– Не хочется, чтобы вы расценили мои слова как ультиматум, – сказал он наконец с сожалением, – но если вы не будете со мной откровенны, я уйду. Я – не уголовный розыск и не налоговая полиция. Мне безразлично, что за бизнес вы ведете под прикрытием благотворительного фонда. Но я привык хорошо делать свою работу. Мне нужно знать до мельчайших подробностей, в чем именно была замешана Нина.