Нина Ратманская приехала на Таганскую, припарковала машину и пошла пешком. У нее не было никаких дел в этом районе. Она оставила – или забыла – телефон в салоне. Если оставила специально, значит, не хотела, чтобы стал известен ее путь или тот, с кем она встречалась. Если забыла…
«…Скорее всего, торопилась».
Все, кроме Бобра, описывали Нину одинаково: как человека, увлеченного своим делом. Чрезвычайно узкий круг близких людей. Рутина расписана на несколько месяцев вперед. Не считая работы, Нина вела замкнутый образ жизни. Кажется, кроме отца и скрипача, она ни в ком не нуждалась.
Макар задумался, что он сам мог бы сказать о Ратманской восемь часов спустя после начала расследования.
Не растворилась в праздном богатстве. Работает, и много. Десять лет держит вес, не свойственный ее типажу. Он полагал, что последнее больше, чем все остальное, характеризует ее как женщину железной воли и дисциплины. Имеет ограниченный эмоциональный ресурс. Ратманский упоминал, что Нина отпускала водителя, потому что любит водить машину. Илюшин подозревал, что он заблуждается и правда состоит в том, что Нина с трудом выносила еще одного человека в своем личном пространстве.
Попросту говоря, водитель ей мешал. Нина готова была жертвовать комфортом, но не одиночеством.
Только показания Бобра рушили эту картину. Он описывал другого человека. Недоброжелатели, легко перераставшие во врагов, молодой любовник…
Два имени постоянно всплывали в рассказах свидетелей: Алла и Алик, дети Ратманского от официального брака. Илюшин не успел собрать на них досье.
Известно лишь то, что успел сообщить Ратманский. Старик невысокого мнения о своих отпрысках. Еще имеются показания скрипача, рассказавшего дикую историю с компрометирующими фотографиями. Были ли снимки настоящими или сфабрикованными, они выставляли младшую дочь Ратманского в очень невыгодном свете.
«Черт, как не хватает Сереги! Он бы уже подготовил досье на каждого».
Перед ним поставили заказанное. Илюшин принялся за пиццу, обдумывая, с какого боку взяться за детей Ратманского.
За окном стемнело. Он съел ужин, так и не придя ни к какому решению. На руке завибрировал браслет – звонил Бабкин.
– Как успехи? – спросил Макар.
– У нас тут удивительные дела творятся. – Бабкин говорил сдержанно, но Макар расслышал в его голосе торжество. – Во-первых, я нашел пацана.
– Живой?
– Ясен пень, живой! Стал бы я дохлому радоваться. Во-вторых…
Сергей вкратце изложил обстоятельства, при которых был найден Егор. Илюшин слушал со все возрастающим изумлением.
– Короче, еду в Москву, буду реализовывать свой хитрый план, – закончил Бабкин. – Надеюсь, она клюнет. Как твои дела?
– Тебя здорово не хватает, – искренне сказал Макар. – Слушай, отличная работа! Я очень за тебя рад.
– А где критика? – осведомился Бабкин. – Где насмешки, сарказм, надстройка сверху?
– При личной встрече будет тебе надстройка сверху, – пообещал Макар.
– Извращенец, – фыркнул Сергей и отключился.
– И это я еще не рассказал, как посещал общественный сортир с одним лысым скрипачом, – вслух сказал Илюшин.
Он приободрился. Если все пойдет так, как запланировал Сергей, уже завтра тот сможет подключиться к поискам Ратманской.
На волне вдохновения Макар набрал номер Алика Ратманского.
– Аааа, великий частный детектив, – сказал тягучий голос, когда Илюшин представился. – Подъезжай, чо. Обсудим, куда сдриснула наша принцесса.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
– Она его обокрала и свалила. – Ратманский-младший закинул ногу на ногу и выпустил дым.
Илюшин с интересом наблюдал, как пепел с сигареты летит на белый кожаный диван.
Они сидели в просторной студии-лофт с окном во всю стену, за которым сияла и переливалась огнями вечерняя Москва. Квартира Нины не шла ни в какое сравнение с этой. Стойка бара у стены тоже вспыхивала огоньками. Они красиво отражались в бутылках и бокалах, создавая с этой стороны стекла вечернюю Москву в миниатюре.
Алик, пухлогубый, бледный, с очень темными большими глазами, встретил частного сыщика в белоснежном спортивном костюме, отливавшем радужным, словно крылья бабочки. Материал костюма напоминал парашютный шелк. При каждом движении он шелестел, как папиросная бумага. Илюшин подсознательно ждал, что с рукавов вот-вот начнет осыпаться пыльца.
Макар бросил взгляд на боксерскую грушу, висевшую у противоположной стены, целиком выложенной из красного кирпича. Константин Ратманский назвал друга своей дочери сорокалетним мальчишкой. К тридцативосьмилетнему Александру эта характеристика на первый взгляд подходила больше. Он вел себя как школьник. Хихикал, пару раз ткнул Илюшина пухлым пальцем в коленку. Макар предположил бы, что с ним заигрывают, но по дороге он успел выяснить, что Ратманский-младший пользуется славой бабника и сердцееда.
– Друзья зовут меня Аликом, – сказал он Илюшину при знакомстве. – Близкие друзья – Шурой.
– А я буду звать вас Александром Константиновичем.
Тот радостно захохотал, приняв его слова за шутку.
– Остроумный! Молодец. Давно на отца работаешь?
– Около десяти часов, – сказал Макар, бросив взгляд на циферблат.
Алик жестом предложил ему кресло, а сам плюхнулся на диван и закурил.
– Сочувствую. Заниматься херней за деньги… Хуже только заниматься херней забесплатно. Она его обокрала и свалила. А отец волосы на себе рвет, места не находит. Жалко его. – Он покачал головой.
– Когда вы с Ниной виделись последний раз?
– Ээээ… Ну ты спросил! Не знаю. Шесть месяцев, семь? Не знаю! Я тебе говорю: она его обчистила.
– У вашего отца ничего не пропало, – заметил Макар.
– А он искал? – возразил Алик. – Сейфы, ящики проверял? Вот именно. Я его предупреждал, что с Нинкой что-то не в порядке. Он мне не верил. Неприятно оказываться правым.
На стеклянном столике возле дивана валялась мятая сигаретная пачка. Алик скомкал бычок в пепельнице и сразу закурил вторую.
Илюшин про себя отметил красные глаза, дерганые движения. Алик постоянно шмыгал и почесывался. Макар всматривался, пытаясь понять, нервничает его собеседник или принял наркотик.
«Не взаимоисключающие вещи», – сказал он себе. Но любопытно, что перед разговором с частным сыщиком сынок Ратманского нанюхался какой-то дряни.
О том, чем занимается Алик, Илюшин знал лишь в общих чертах. Сергей Бабкин называл таких, как он, «недорешалы». Ратманский-младший терся по бизнес-форумам, делая вид, что благодаря отцу у него есть доступ к секретным сведениям. Его можно было встретить в курилке Торгово-промышленной палаты, где он втирал какому-нибудь простаку: «Старичок, есть одна тема. В Министерстве здравоохранения полностью меняют программное обеспечение… Это ведь как раз то, чем ты занимаешься? У меня есть выход на людей, которым надо занести. За пять процентов помогу тебе». Фигура его отца срабатывала как фильтр фотошопа, придавая Алику значительность и вес.
– О чем вы говорили с Ниной на последней встрече?
– Ой, я уже не помню.
– Постарайтесь вспомнить, пожалуйста.
– Камон! Это всегда был треп ни о чем! О серьезном с ней не пообщаешься…
– Почему?
– Ну а кто она такая? – утомленно спросил Алик. – Никто. Просто тетя, ухватившая золотую рыбку за хвост. Ни талантов, ни ума, ни энергии. Харизма – нулевая. Все, чему она научилась за эти годы, – изображать из себя важную благотворительницу. Оцени, какую беспроигрышную сферу выбрала! У кого повернется язык критиковать бабу, которая собирает на лечение больных детей? Ну, я бы посмотрел поближе, на что она собирает… Но мне не очень интересно. Пусть этим другие занимаются.
– Вы о чем, Александр Константинович?
– Я все сказал. Если ты не понял, это твои проблемы, а не мои.
Илюшина не требовалось очаровывать, и потому время от времени из Алика прорезался нормальный щекастый хам. Но как заметил Макар, настроение у Ратманского-младшего менялось каждые пять минут. Вскоре тот уже расспрашивал сыщика о специфике его работы.
– Слушай, а вот если такое дело… Например, нужно за одним человечком проследить. Не сливает ли он инфу. – Алик доверительно наклонился к Макару. – Умеешь такое?
– А что за история была с фотографиями Нины? – спросил Илюшин, пропустив его вопрос мимо ушей. – Вы нанимали специалиста или сами справились?
Алик сделал вид, что не понял.
– Э-э-э, поясни?
– Фотографии, где Нина в постели с женщиной. Алла Константиновна принесла их вашему отцу.
Затянувшись, Алик выпустил ровное кольцо дыма.
– Ты мумий раскапывать не пытался? Раз тебя на древности тянет. Я не в курсе, это была идея Аллы. Я вообще к этому отношения не имею и не хочу иметь. По чужим постелям вынюхивать – не мое.
Наблюдая, как он прикуривает от сигареты следующую, Илюшин сказал себе, что идея подставить Нину с самого начала принадлежала именно Алику.
– А конюшня ее! – без перехода бросил Алик, утвердив Макара в его подозрении – слишком явно младший Ратманский пытался переключить его внимание. – Ты вдумайся, что она творит! Транжирит семейные ресурсы. Не, мне-то без разницы! – спохватился он. – Хотя вообще-то за мое потенциальное наследство сердечко болит, скрывать не буду. А у кого бы не болело! Если Нина не любит конину, меня это не касается. Просто за отца обидно. Сколько бабла он вбухал в этот дом престарелых – страшно сказать!
– В каком смысле – не любит конину? – не понял Макар.
– А что тут пояснять? Собирает она этих одров по всем конюшням и ипподромам, тащит к себе в Подмосковье… Я же говорю – дом престарелых.
– Одров? – негромко переспросил Илюшин.
Удивленный его тоном, Алик замолчал.
– Ну да, – после паузы кивнул он. – Ты тоже в шоке? Вот и я не понимаю, зачем эти клячи ей понадобились. На них даже верхом не сядешь. Хромые, слепые… Инвалиды, одним словом. Нет, ты пойми: я за гуманное отношение. Но больной лошади жить вообще-то не в кайф. Если ей каждый шаг дается с трудом – в чем радость такого существования?