– А я в чем-то ошибся?
Открыв глаза, Алик устало спросил:
– Ты представляешь, что значит быть сыном такого человека, как твой обожаемый Константин Михайлович? С юного возраста ты должен делать только одно: соответствовать. Оправдывать его ожидания. Видишь ли, так получилось, что наш отец не способен на безусловную любовь. Чтобы считаться полноценным ребенком, ты должен ежедневно выдерживать экзамен на пригодность. К дочери это тоже относится, но в меньшей степени. В результате Алла хотя бы способна петь! А у меня глотка – как пережатый шланг: в ней звуки попросту застревают. Я даже кричать не умею. Отбил у меня папенька еще в детстве такую способность.
Алик встал, нацедил в стакан виски и выпил, как компот.
– От меня всю жизнь что-то требовали! Быть умнейшим, быть лучшим! Единственное, чего мне не позволялось, – быть самим собой. Ну, это все предмет для долгих бессмысленных бесед с психотерапевтом, а не с тобой… Что-то я не удержался. Захотелось подправить тебе картину мира. Но она ведь прочно держится в твоей башке на двух ржавых гвоздях, верно?
– Детские травмы, значит, пошли в ход, – протянул Бабкин. – Сразу с козырей!
– Других не держим, – развел руками Алик. – Попробовал бы ты жить с отцом, который смотрит на своих детей как на пустое место, поскольку мы не дотягиваем до его масштабов. Папа у нас действительно незаурядный, это ты верно заметил! Он и от близких требует такой же незаурядности. А если родился обычным – тебя пинком под зад из семьи!
– А как же Нина? – не удержался Сергей.
– Нину он заполучил уже взрослой. Не сопливым младенцем, не подростком с комплексами, а сложившимся человеком. Хочешь знать, отчего в нем так сильно вспыхнули отцовские чувства? – Не дождавшись ответа, Алик ожесточенно продолжал: – Потому что она – его зеркальное отражение. Черствая! Требовательная! Заносчивая! Они даже смеются одинаково! – Он изобразил суховатое кудахтанье. – У отца деловой сметки, конечно, побольше. Но в целом он просто удачно воспользовался обстоятельствами, вот и вся его заслуга!
– А ты почему не воспользовался? – негромко спросил Бабкин.
– Что?
– Я говорю – почему же ты не воспользовался обстоятельствами? – Сергей повысил голос. – Твой отец рос в нищете, с матерью, пахавшей как проклятая, и безногим отцом. Бегал с голым задом и ключом на шее. Тебя растили в богатой семье, любое образование было к твоим услугам. А ты вылетел с третьего курса! Твоя-то биография тоже ни для кого не секрет. Потом болтался по этим, как их… санаториям для нариков и алкашей…
– Это называется рехабы, Сережа, – подсказал Макар.
– …которые оплачивал все тот же отец, на которого ты катишь гигантскую бочку с дерьмом!
– Вау! Какая образность! – восхитился слегка побледневший Алик. – Какие метафоры!
– Я тебя старше на семь лет, говно ты неблагодарное. – Бабкин озверел окончательно. – Не сказать, что одно поколение, но близко. И цену всему, что ты имеешь, я отлично знаю, начиная от твоей двухуровневой хаты в центре Москвы и заканчивая твоим маникюром.
– Маникюром? – изумился Алик и посмотрел на свои ухоженные руки.
– Проценты взвесил! Статистику впаривал Макару! «Двадцать процентов доноров костного мозга заболевают лейкозом»! Тебе самому не стыдно нести этот бред? Хотя кому я говорю о стыде…
Сергей поднялся и, тяжело шагая, вышел из квартиры.
Илюшин выскочил за ним и возле лифта сложился пополам от хохота.
– Чего ржем? – мрачно осведомился Бабкин.
Он был страшно сердит на себя. Сорвался, нравоучения принялся читать! Пора закупать пустырник.
– Цену… ахахаха! цену… – выдохнул Макар. – …Знает он цену маникюру!.. Еще бы тебе ее не знать, когда ты из собственного кармана… выложил… впервые в жизни…
Он опустился на ступеньку, обессилев от хохота.
Бабкин хотел огрызнуться, но неожиданно для себя засмеялся.
– Черт, глупо как-то вышло…
– Мне очень понравилось, – заверил Макар. – Столько экспрессии, праведного гнева! Я думал, ты прямо там его выпорешь.
– Чем он меня так задел? – недоуменно спросил Сергей. – Ну, распущенный богатенький мажор… Что мы, богатеньких мажоров не видели, что ли!
– Это ты заранее, как хороший актер, вживаешься в роль отца. Все его претензии рассматриваешь как обращенные к тебе.
– Если у меня будет такой сын, как этот Алик, я его придушу в колыбели.
– Да, твой ребенок сразу родится в черном спортивном костюмчике и с бородкой, – пообещал Илюшин.
Глава 15
К вечеру дождь утих и небо прояснело. Из окна квартиры Илюшина открылся вид на город: глянцевитые крыши, бледно-желтые пятна поредевшей листвы, быстро теряющие цвет в подступающих сумерках.
– Мы знаем ненамного больше, чем два дня назад, – устало сказал Макар, рассматривая свой двор.
– Мы знаем намного больше, – поправил Бабкин. – Просто толку от этого никакого.
К вечеру у него разнылась спина. Он занял кресло Илюшина, согнав Макара на подоконник.
– Ты так изгибаешься, будто это тебе рожать через четыре месяца…
– Через пять.
Они перепроверили адреса всех коллег и знакомых Нины, попавших в прицел расследования. Ни у кого не было квартиры в районе Больших или Малых Каменщиков. Бабкин заметил, что это еще ни о чем не говорит: любой из них мог снимать жилье, не сообщая об этом.
– Вышла из машины, торопилась, забыла телефон, – в который раз перечислил Макар. – Пошла пешком – видимо, опасалась не найти возле условленного места парковку.
– Или хотела размяться, – подал голос Сергей. Он сидел над увеличенной картой, выписывая все организации в радиусе километра от аптеки, возле которой проходила Ратманская. – Или не желала светить тачку.
– Или ее укачало, замутило, свело ногу, задвоилось в глазах, – раздраженно перечислил Макар. – Не так важно, по какой причине она пошла пешком. По крайней мере, она сделала это по доброй воле, ее не вытащили силой из «Мерседеса». Куда, черт возьми, она делась потом?
Бабкин не удержался от ухмылки.
– Что тебя развеселило? – поинтересовался Илюшин, сидевший к нему боком.
– Как ты догадался, что я смеюсь?..
– У тебя уши потрескивают, когда ты хихикаешь.
– Развеселила меня вот какая мысль, – с нескрываемым злорадством сказал Сергей, после потрескивающих ушей решивший, что можно не щадить Макара. – Я подумал, что Ратманская послана мне небесами, чтобы сбивать с тебя гонор. Даже не знаю, чему я обрадуюсь больше: если она найдется или если она не найдется.
– Ромео лично Тибальта проучит за гонор и за спесь… – пробормотал Илюшин. – А если не здание, а машина? Мы предполагали, что Ратманская зашла в подъезд. Может, она просто поменяла средство передвижения? А затем что-то пошло не так. Допустим, убил любовник в ссоре. Нет, вряд ли…
– Почему вряд ли? – Версия показалась Сергею убедительной.
– Потому что даже одного Рутберга, деликатного и неназойливого, для Нины было много. Жаль, я сразу не сообразил, что Новохватов лжет, на ходу сочиняя какого-то развязного парнишку, с которым Нина якобы обнималась и хохотала на всю улицу. За десять лет она не завела ни одной подруги. За пять лет встреч с бойфрендом не перевела отношения на более близкую ступень. Нина – человек дистанции.
– Может, она просто не любит пиликанье на скрипке!
– Кстати, я говорил тебе, что при встрече Рутберг зазвал меня в туалет, чтобы снять там парик?
– Парик? – недоверчиво переспросил Сергей. – В сортире? Что это значит? Новые московские перформансы?
Макар засмеялся.
– Нет, серьезно, – не мог успокоиться Бабкин. – Зачем он это сделал? Для чего ты вообще потащился с ним в туалет? Тебя однажды побьют, ей-богу!
– Мне было любопытно.
– А если бы он не парик снял, а штаны?
– Это был единственный для него способ продемонстрировать полное доверие, – сказал Макар. – Я не про штаны.
– Все, не хочу развивать эту тему! Пусть демонстрирует тебе что хочет.
– Рутберг в исчезновении своей подруги никак не заинтересован, – вслух подумал Илюшин. – К тому же в понедельник он еще был в Австрии. Вопрос в том, почему при нем Нина никогда не надевала кулон… Загадочная вещь этот серебряный локет. Не могу встроить его ни в одну картину.
Позвонил Гришковец с докладом о результатах слежки за Юрием Забелиным. После конфуза с «Синей вербой» Ратманский перераспределил иерархию. Гришковец поступил в полное подчинение к Илюшину и обязан был следовать его распоряжениям. Макар с облегчением сгрузил на начальника службы безопасности самую нудную, скучную работу.
Ничего нового Гришковец не сообщил. Юрий Забелин перемещался между работой и домом. Люди Гришковца пытались отыскать место, где он мог бы прятать тело жены, но Забелину принадлежали только две квартиры на соседних этажах, одна из них в равных долях с матерью, и дача в Красных Холмах. Туда снова съездили, проверили комнаты и подвал. Нины там, конечно, не оказалось.
– Это было бы слишком просто, – пробормотал Сергей.
– Что именно?
– Если бы он отвез жену в Холмы. Кстати, в каких отношениях Юрий находится с с Ниной по закону? Она была признана умершей через пять лет после исчезновения, брак автоматически прекратился. – Сергей поднял палец, осененный новой идеей. – А ведь, пожалуй, после ее реальной смерти он может претендовать на половину ее имущества. Это чертова прорва денег.
– Сомнительная юридическая конструкция.
– Все равно надо проверить…
– Проверяй. Слушай, а что с алиби Шурыгиной?
Бабкин ошарашенно уставился на Макара.
– Я тебе час назад об этом рассказал! Ты чем меня слушал?
Пока Илюшин общался с Гришковцом, Бабкин встретился с начальницей Веры Шурыгиной, благо для этого потребовалось всего лишь подняться на второй этаж. Та подтвердила, что Вера в течение всего дня находилась на выездах. Освободилась только вечером, в половине десятого.
Начальница, сухопарая жердь с косоглазием, постоянно отвлекалась на телефонные звонки. В коротких перерывах между ее разговорами Бабкин донес, что ему требуется узнать. Поняв, в чем подозревают Веру, жердь оскорбилась: «Да вы что! Чтобы Шурыгина не вышла по заявке? Быть такого не может. Мы ею все дыры затыкаем, она у нас безотказная. Я все боюсь, что она замуж выйдет и бросит нас – где мы вторую такую найдем?»