Он тихо выругался и продолжил:
— Там была бойня. Мы стояли по колено, по пояс в болотной жиже и не могли даже сдвинуться с места. Эта грязь держала нас так крепко, что проще было выползти из кожи, чем сделать самый крошечный шаг… А они отстреливали нас с берега, как свиней. Одного за другим, с шутками и смехом. Я видел, как головы лопались как перезрелые дыни, так что брызги мозгов летели во все стороны. Я видел, как мои друзья, как мои братья захлебывались болотной жижей, как они тянули ко мне руки из трясины, а потом…
Лейтенант замолчал. Его красивое лицо стало мрачнее тучи, глаза потускнели, щеки ввалились так, что стали видны зубы. Это было уже не лицо, а череп, обтянутый тонкой кожей.
— И что потом? — спросила Ива, когда пауза слишком затянулась.
— Потом я шел по лесу, один, долго-долго, и пришел в этот Дом. Твоя мать впустила меня, накормила и обогрела, и сказала оставаться сколько пожелаю… А затем стали приходить они — матери и жены, сестры и возлюбленные тех, кто остался там, в болотной жиже. Они просили меня, они спрашивали где… Почему я здесь, а их сыновья, возлюбленные и братья остались? Но это другая, совсем другая история, красавица. Моя история закончилась на болотах, в пороховом дыму.
— И ты больше туда не возвращался? — спросила Ива. — На то болото?
Юстас вскинул голову, и в темноте Чердака его глаза сверкнули, будто в них отразилось пламя. Но так же быстро оно угасло.
— Возвращался? Как, принцесса? Как я вернусь, если я не знаю дороги? Это слишком большой Лес, можно вечность ходить по его тропам, но так никуда и не прийти.
— Но… Разве ты не попытался?
— Пытался, — вздохнул лейтенант. — Столько раз, что давно сбился со счета, но… Куда бы я ни шел, я приходил обратно в этот Дом. Потому я забросил свою саблю сюда, чтобы навсегда забыть все, что меня с ней связывало. А она вернулась, она нашла меня, чтобы напомнить.
Клинок выскользнул из ослабевших пальцев и, звякнув, упал на пол. Юстас не стал его поднимать.
— Есть такие вещи, красавица, — сказал он, — которые нельзя и невозможно забыть. И как бы ты ни пытался от них убежать, рано или поздно они тебя настигнут.
Некоторое время Ива размышляла над словами лейтенанта, хмурилась, смотрела то на него, то на саблю, то по сторонам. Она чувствовала, что в его словах скрывается какой-то изъян, но не сразу поняла, в чем же, собственно, дело.
— Ты ошибаешься, — неуверенно сказала она. — Твоя сказка — это на самом деле сказка не про тебя. Это сказка про тех матерей, сестер и жен, что ходят за тобой по пятам. Твоя сказка про то, как ты привел их туда, где погибли их сыновья, мужья и братья.
— Может быть. Но как я это сделаю? Я же сказал — я не знаю дороги…
Ива не стала спрашивать, действительно ли он не знает или же не хочет знать, по сути это не имело значения.
— А может… — Она подскочила и хлопнула себя ладонью по лбу. Ну, конечно же!
— Может что, красавица? — спросил Юстас безжизненным голосом.
— Я знаю, как тебе найти то болото! — Мысль была абсолютно безумной. Но почему бы и нет? — Крылья! Крылья, которые мы искали. Ты мог бы взлететь над Лесом и…
— Ты шутишь? — перебил ее Юстас. — Надеюсь, что шутишь. Я не Некто Тощий, я не умею летать.
— Но можно же научиться! — воскликнула Ива. — Не думаю, что это сложно.
— Нет, красавица. Боюсь, этот путь не для меня. Я не рожден для полетов.
— Да ты просто трусишь! — не сдержалась Ива и в сердцах топнула ногой. — Как тогда, когда…
Она прикусила язык, но было поздно. Юстас дернулся точно так, словно бы она влепила ему пощечину. Он даже поднял руку, защищаясь.
— Трус?! — гневно прохрипел он, но затем сник и спал с лица. — Что ж, красавица, так и есть. Я был трусом и трусом остался, и ничего тут не поделаешь. Можешь презирать меня и ненавидеть.
— Я не… — Ива впилась зубами в ноготь мизинца. — Я не презираю тебя. И точно не ненавижу. Я просто хочу помочь.
Лейтенант хмыкнул:
— Вот в этом ты вся, красавица. Всем хочешь помочь. Но когда-нибудь ты поймешь, что всем помочь невозможно. Тебя одну на всех не хватит.
— Но я не хочу помочь всем, — замотала головой Ива. — Я хочу помочь тебе.
— Пустое, — махнул рукой Юстас. — Если хочешь мне помочь — возьми мою саблю и спрячь ее там, где я не найду ее еще сто лет. И там, где она меня не найдет.
— Но ты не можешь убегать бесконечно!
— Почему? До сих пор мне это вполне удавалось. Пока кто-то не сунул свой длинный нос не в свое дело.
— У меня вовсе не длинный нос! И это… Это мое дело!
Юстас вяло отмахнулся. Он ее даже не слушал, и это оказалось обиднее всего. Он настолько погрузился в себя, в свою боль и в свой страх, что все ее слова были для него пустым звуком. Она могла сколько угодно сотрясать воздух, но уже понятно, что так она ничего не добьется.
— Ладно. — Ива рукавом вытерла вспотевший лоб. — Ты сказал, и хватит об этом. Пойдем отсюда. Я проголодалась и хочу успеть к обеду.
Она протянула лейтенанту руку, и после некоторых раздумий тот ее принял. Поддерживая друг друга, они отправились на поиски выхода с Чердака. Ржавая сабля осталась лежать на полу.
За столом
На обед они едва не опоздали. К тому моменту, как они спустились в гостиную, Повариха закончила накрывать на стол и раскладывала по мискам, тарелкам и плошкам густое, цвета янтарной смолы, жаркое. Над супницей клубился пар, собираясь в причудливые завитки и петли, в которых при желании можно разглядеть куда больше, чем просто хаотические узоры.
Ива втянула носом воздух и зажмурилась от удовольствия. Восхитительный запах — терпкий и пряный, немного сладковатый и сытный, таящий в себе столько нюансов, что у нее заурчало в животе. Гумбо! Это же то самое гумбо, которое Повариха готовила, когда Ива навещала ее на Кухне совсем недавно и целую вечность назад. Но такое гумбо можно ждать и больше, чем вечность. Казалось бы, горячее жаркое — не лучшее блюдо по жаре, но Роза умела подать свою стряпню так, что сама мысль отказаться представлялась кощунством.
Когда Ива с Юстасом вошли в Гостиную, Роза скользнула по ним взглядом, но ничего не сказала, лишь поставила на стол еще две тарелки.
Ива оглядела собравшихся за столом. В отличие от Общего Ужина не все жильцы Матушки Ночи приходили на обед — многие из них в это время еще спали, а из своих комнат, комнатушек и каморок выползали после заката. Так что неудивительно, что половина стульев пустовала, а главное — отсутствовала сама Хозяйка. На деревянном троне лежало незаконченное вязание — шесть аккуратных серых клубков с воткнутыми в них спицами. А вот Китайские Младенцы уже были в гостиной. И когда только успели? Устроившись под столом, они увлеченно хлебали жаркое из мисок и тихонечко хихикали. Ни на Иву, ни на Юстаса они даже не взглянули, а по фарфоровым лицам невозможно понять, удивились ли они их появлению и тому, что они смогли выбраться с Чердака.
Сидел здесь и Некто Тощий, опустив голову и уставившись в свою тарелку, будто надеялся разглядеть в густом вареве ответы на все мучающие его вопросы. Ива хотела сказать, что нашла на Чердаке его крылья, но в последний момент передумала — такой мрачный и угрюмый был у него вид.
Обед прошел почти в полной тишине, если не считать стука ложек и дюжины дежурных комплиментов Поварихе и ее кулинарным талантам, которые она принимала снисходительными кивками. Впрочем, нужно отдать должное, гумбо ей и в самом деле удался. Со своей порцией Ива разделалась в два счета и даже не заметила, как тарелка опустела. Будь такая возможность, она бы еще и вылизала ее дочиста, но Повариха такого не одобряла.
— Приличная девушка, — учила ее Роза, — должна уметь вести себя за столом. Ты же не порося какая-нибудь, вот и ешь ложкой.
Конечно, если бы Повариха увидела, как Ива вылизывает тарелку, она бы вряд ли переменилась, но вот схлопотать за такие вольности подзатыльник — проще простого. Рука же у Розы тяжелая, не стоило лишний раз искушать судьбу.
Ива отодвинула тарелку и хотела встать из-за стола, но кое-что привлекло ее внимание — бледный узор на дне тарелки. Она нахмурилась, не сразу сообразив, что же с ним не так. Узор как узор, какие-то цветы, вроде болотные ирисы, с тонкими стрелками листьев и выцветшими желтыми лепестками.
Продолжая хмуриться, Ива взяла тарелку двумя руками и подняла перед собой как зеркало. Ну, точно болотные ирисы — на одном цветке устроилась стрекоза, а из-под листа другого выглядывал лупоглазый лягушонок. И тут губы растянулись в широченной улыбке, да такой, что нарисованный лягушонок обиженно спрятался, решив, что она его передразнивает. Но Ива не могла не улыбаться. Конечно же! Вот оно, решение задачки, над которой она безуспешно ломала голову.
— Я знаю, кто нам поможет! — воскликнула Ива, выпрямляясь на стуле.
Все присутствующие разом повернули к ней головы — не так часто за столом звучали столь громкие заявления. Разумеется, никто не понял, о чем она говорит, — во взглядах читалось любопытство и даже недовольство, а Повариха и вовсе насупилась и как бы между делом положила ладонь на рукоять тесака. Некто Тощий втянул голову в плечи, Китайские Младенцы взволнованно переглянулись. Но Иве не было до них никакого дела, она глядела прямо на Юстаса.
— Я знаю, кто нам поможет, — повторила она. — Знаю, кто проведет тебя к тому болоту.
— В самом деле? — Лейтенант дернул плечом. — И кто же, красавица?
В ответ на это Ива усмехнулась и сказала:
— Тот, кто сидит в пруду.
В подвале
В Доме Матушки Ночи имелось множество тайных комнат и укромных уголков, включая и такие, что не могли бы существовать ни в каком другом доме. Некоторым из гостей не хватало четырех стен, крыши над головой и кровати с мягкой периной — им требовались особые условия. Впрочем, Матушка умела угодить даже самым привередливым из жильцов.
Ива и лейтенант Юстас спустились с крыльца и пошли вдоль стены, обходя Дом по часовой стрелке.