Расположение открытых геологами астроблем на поверхности земных континентов{421}
Пожалуй, основным неустранимым недостатком любой «импактной» гипотезы является ее зацикленность на одном факторе, действием которого пробуют объяснить такие сложные явления, как массовые вымирания в биосфере Земли. Подобная прямолинейность привлекает широкую публику, журналистов и популяризаторов, но «однониточность» (как выражался, правда по другому поводу, философ Григорий Померанц) гипотез оборачивается слабостью. Как раз самое раскрученное, «динозавровое», вымирание ставит перед сторонниками теорий астероидных ударов ряд неудобных вопросов. Почему жертвами «импакта» стали только динозавры и некоторые другие группы мезозойских рептилий, в то время как остальные (крокодилы, черепахи, змеи, почти все ящерицы) как будто бы ничего не заметили? Отчего не исчезли млекопитающие и птицы, обитавшие бок о бок с динозаврами в тех же самых лесах и полях?{422} Как объяснить весьма избирательное вымирание морских групп животных на границе мезозоя и кайнозоя? К тому же детальный анализ динамики разнообразия динозавров показал, что пика своего величия они достигли в середине мелового периода, а потом началось плавное угасание, длившееся примерно 50 млн лет. Возможно, причиной упадка стало все возраставшее совершенство и разнообразие млекопитающих, превратившихся в серьезных конкурентов ящерам и постепенно вытеснявших их из экосистем. Если так, то «удар из космоса» всего лишь поставил эффектную точку в конце истории динозавров, которые непременно исчезли бы и без этого, только несколько позже. Кстати, вымирание аммонитов и белемнитов тоже можно объяснить без всяких ссылок на катастрофы. Вероятно, эти некогда процветавшие в океане группы головоногих моллюсков не выдержали конкуренции с костистыми рыбами, неуклонно прогрессировавшими на протяжении мезозойской эры. Ну, и в качестве вишенки на тортике: самое грандиозное вымирание в истории фанерозоя, случившееся на границе палеозойской и мезозойской эр, обошлось, по-видимому, без «космического удара». По крайней мере, никаких следов столкновения нашей планеты с другим небесным телом в эту эпоху геологи не находят. Скорее всего, причины массовых вымираний надо искать здесь, на Земле, а не в космосе. Реальность былых «армагеддонов» отрицать невозможно, но не будем придавать им слишком большого значения{423}. По мнению экспертов, падение астероида, породившее кратер Чикшулуб, остается единственным убедительным примером связи между «импактом» и массовым вымиранием{424}.
К тому же и без всяких незваных гостей из космоса нашу старушку-Землю постоянно «лихорадит». Палеоклиматологи твердо установили, что она испытывает ритмические чередования «парниковых» и «ледниковых» периодов (рис. 9.5). С интервалами в несколько десятков миллионов лет планету бросает то в жар, то в холод, а с этим очевидным образом связаны великие эволюционные события – вымирания и возникновения различных групп животных и растений{425}. О «ритмике эволюции» в порядке предварительной гипотезы писали еще в середине прошлого века{426}, а сегодня это уже распространенное в науке мнение. Цикличность заметна и в движении литосферных плит: земные материки то сходятся вместе, образуя единый сверхконтинент, то раскалываются на большое число отдельных блоков разного размера (в одну из эпох «раздробленности» живем и мы). Продолжительность такого цикла составляет почти 600 млн лет{427}.
В этих драматических событиях, видимо, и надо усматривать одну из причин закономерного, направленного хода эволюции биосферы. Она следует – не может не следовать! – за глобальными изменениями в оболочках Земли. На ней сказываются не только катаклизмы, но и более долгие процессы – эволюция химического состава атмосферы и гидросферы, изменение температурного режима, столкновения и расхождения литосферных плит. По современным представлениям, биосфера Земли прошла через целую череду кризисов разного масштаба, оказывавших огромное воздействие как на эволюционный процесс в целом, так и на развитие отдельных групп организмов. Одни из них становились жертвами таких кризисов, а другие получали стимул к бурному развитию и процветанию.
Рис. 9.5. Циклы Вильсона – периодическая смена парниковых и ледниковых периодов на Земле. Стрелками отмечены так называемые малые ледниковые периоды. График показывает, что, несмотря на современные дискуссии о глобальном потеплении, нам с вами выпало жить в одну из самых холодных эпох в истории Земли{428}
Лайель и Дарвин были правы и неправы одновременно. Постулируемый ими медленный и постепенный ход геологической и биологической эволюции – это не фикция. Во многих случаях развитие идет именно таким способом. Но и всевозможные катастрофические факторы, внешние и внутренние, заставляющие эволюцию бежать сломя голову или даже сворачивать в неожиданном направлении, – тоже не фантазии «злых катастрофистов». Признание «скачков развития» вовсе не выталкивает ученых «в область чудесного», как считал Дарвин. Для многих из этих «скачков» удалось найти вполне естественные объяснения, не противоречащие дарвиновской теории. В конце концов, и гипноз когда-то считался шарлатанством, а сегодня входит в арсенал средств научной медицины.
Дарвинизм или ламаркизм.
Случай или закономерность (необходимость).
Катастрофизм или униформизм.
На страницах этой книги мы встретили уже несколько таких дилемм, которые в прошлом становились предметом острых споров. Из-за них создавались и рушились научные репутации, ломались метафорические копья и совершенно реальные жизни. Я постарался показать, что каждый раз в конце концов оказывалось, что дилемма – мнимая. Вместо поставленного ребром вопроса «или – или» возникает более мягкое «и – и». В ходе развития науки некогда непримиримые противоречия сглаживаются, «снимаются», как сказал бы Гегель.
Возможно, урок большей толерантности к противоположному мнению ученым преподнесла квантовая механика, около 100 лет назад давшая неожиданный ответ на вопрос, что такое электрон – частица или волна? Оказалось, и то и другое одновременно. Фиксируясь на одной из возможностей, словно в яростном споре тупоконечников и остроконечников из «Путешествий Гулливера», мы теряем и чувство реальности, и большое количество информации о внешнем мире, который взялись изучать. К тому же вполне вероятно, что одна из причин полемики среди биологов – не «объективные доказательства», а естественное разнообразие темпераментов и психологических установок индивидов в человеческой популяции. Каждый выбирает то, что ему кажется близким по какому-то не всегда рационализируемому внутреннему убеждению. Недаром еще в 1877 г. один американский геолог заявил, что «люди рождаются либо катастрофистами, либо униформистами»{429}.
Популяционное разнообразие – это, конечно, хорошо, но не хуже и плюрализм мнений, толерантность к инакомыслию, даже вопреки собственным «убеждениям чувства». В этом отношении история «борьбы» катастрофизма с униформизмом может быть поучительной не только для геологов и палеонтологов.
Глава 10Кошка, играющая с мышью, или Возвращение билета
…Страшно жить на этом свете,
В нем отсутствует уют,
Ветер воет на рассвете,
Волки зайчика грызут.
Улетает птица с дуба,
Ищет мяса для детей,
Провидение же грубо
Преподносит ей червей.
Плачет маленький теленок
Под кинжалом мясника.
Рыба бедная спросонок
Лезет в сети рыбака.
Лев рычит во мраке ночи,
Кошка стонет на трубе.
Жук-буржуй и жук-рабочий
Гибнут в классовой борьбе.
Начнем с двух эпизодов из жизни перепончатокрылых насекомых.
Оса аммофила{430} выходит на охоту за гусеницами. Вот добыча обнаружена, и тогда…
Изогнутыми концами своих челюстей аммофила схватывает гусеницу за загривок. Червь сильно отбивается и конвульсивно сгибает и выпрямляет спину. Перепончатокрылое нисколько не трогается этим, оно держится сбоку, чтобы избежать толчков, и впускает в него свою иглу. Игла попадает с нижней стороны в сочленение, отделяющее первое кольцо от головы, где кожа более тонка. Кинжал, вонзившись, остается некоторое время в ране. По-видимому, это существенный удар, который должен покорить червя и сделать его более сговорчивым. ‹…› Потом аммофила хватает гусеницу за кожу на спине, немного дальше от головы, чем в предыдущий раз, и делает укол на втором кольце, все-таки с нижней, брюшной стороны. Затем я вижу, как она постепенно двигается по гусенице, схватывая за спину челюстями каждый раз немного дальше от головы и каждый раз погружает жало в следующее кольцо. Все это делается так методически и точно, как будто бы охотник измеряет свою дичь. При каждом шаге назад кинжал укалывает следующее кольцо. ‹…› Наконец аммофила, открыв во всю ширину свои челюсти, схватывает голову гусеницы и начинает давить и мять ее размеренными ударами, но не ранит. Эти нажимания следуют одно за другим с изученной медленностью; насекомое как будто старается каждый раз дать себе отчет в произведенном эффекте; оно останавливается, ждет, потом продолжает. Чтобы достигнуть желанной цели, эта манипуляция над мозгом должна иметь известные границы, переход за которые повел бы за собой смерть и быстрое разложение гусеницы. Хирург окончил. Оперируемый лежит на земле брюшком вниз, изогнувшись почти вдвое. Он неподвижен и неспособен к сопротивлению…