Лыкова начал тяготить этот двусмысленный разговор.
– Клавдия Провна, я обещаю вам перейти с водки на хлоралгидрат. Учитывая, что завтра его запасы будут пополнены. У вас что-то еще?
Акушерка слабо улыбнулась и опять, как в тот раз, сделалась вдруг похожа на женщину. Уже не очень молодую и усталую, но женщину. Улыбка ее преображала. Интересная была, наверное, в молодые годы, подумал Лыков. А теперь на Мертвом острове неустанно губит себя собственными руками.
Словно прочитав его мысли, Инцова снова нахмурилась.
– Я предлагаю помощь человеку, который в этом страшном месте и ведет себя как человек. Ваша борьба с палачами Шелькингом и Ялозо… Сочувствие к бесправным людям… Поверьте, здесь никогда не было такого начальника! Все это видят, все об этом говорят. Уедете – и опять не будет… До вас никому из них и в голову не приходило интересоваться состоянием аптеки. А деньги, что вы дали? Я же не дура. Я поняла, что это ваши собственные средства, а никакие не пожертвования. Тоже удивительно для Сахалина и благородно. А мы тут… совсем отвыкли от благородства.
Алексей фыркнул. Какое еще благородство? Он хорошо себя знал, и в его самооценке это слово совершенно отсутствовало.
– Ну, вы отчасти угадали, но лишь отчасти…
– Не надо стесняться собственных добрых поступков. Хотя это только подчеркивает ваш привлекательный характер. Порядочный человек обычно не подозревает, что он порядочный. А просто так живет. Не думала я, что увижу еще когда-нибудь порядочного мужчину… Совсем отвыкла, простите.
– Это вы меня простите. Я проспал, а там люди ждут. По утрам я принимаю. Неудобно!
– Да, конечно. Мне тоже пора, и меня всегда ждут. Последний вопрос, Алексей Николаевич, и я уйду. Но он очень важен для меня.
– Я слушаю.
– Правду говорят, что вы попали сюда в наказание? За то, что при аресте убили человека.
– Правду.
– У вас это, конечно, вышло случайно?
– Нет, – сказал вдруг Алексей, хотя только что собирался соврать. Ему почему-то стало трудно юлить перед этой непонятной женщиной.
– Нет?! Поймите, это ключевой для меня вопрос!
– Извольте. Я выбросил в окно убийцу, негодяя. И знал, что делаю. Но ему нравилось убивать и при этом не отвечать за содеянное. Так вышло, что доктор, нечистоплотный или просто глупый, выписал ему справку. И нелюдь много еще жизней мог бы погубить.
– И? – почти выкрикнула акушерка, снова прожигая сыщика взглядом.
– И я решил положить этому конец.
– Вы разве Бог, чтобы решать такие вещи?
– Нет.
– Тогда почему взяли себе Его право? Оно принадлежит одному лишь Вседержителю, и никому кроме! Или вам тоже нравится убивать?
– Вы подняли трудный вопрос, Клавдия Провна. Он не для проходного разговора.
– Ответьте, ответьте, пожалуйста!
– Хорошо. Коротко. Нет, мне не нравится лишать людей жизни. И я понимаю, конечно, что не имею права вторгаться в Высший замысел. Но характер службы заставляет. Приходится иной раз принимать решения, от которых зависит жизнь человека.
– И вы вот так легко…
– Это никогда не бывает легко! Есть еще причина… Я смолоду попал на войну. Восемнадцать лет мне было – мальчишка! И увидел столько крови, что никому не пожелаю. Ожесточился. Там же, на войне, отнял первую жизнь. По молодости это проще… Не жалеешь ни себя, ни их. Потом служба в полиции. Ведь вся грязь наша! Совсем можно в людях разувериться. Многие так и делают. Только когда женился и завел детей, я стал задумываться.
– И, задумываясь, вы толкнули человека из окна?
– Да. Потому что он был не человек.
– Это вы так рассудили? Без Бога, без присяжных?
– Да. Некогда иногда присяжных звать, и Бога тоже некогда. Для спасения других, настоящих, невинных людей приходится брать на свою душу грех…
Из глаз Клавдии Провны вдруг разом, без подготовки, полились обильные слезы.
– А я… я… Какая дура!
И акушерка в своей манере выбежала из кабинета. Раздосадованный Лыков подошел к окну. Он и сам иногда размышлял, есть ли у него право решать за Всевышнего. Пока выходило, что есть. Деваться некуда! Вокруг обычный народ, не готовый к встрече со злом… А вот оно всегда готово. Можно стоять и смотреть. И останешься чистеньким – не дерзнул на Божий замысел! Только вот люди погибнут, ни в чем не повинные. И Лыков вмешивался. Дьяволово отродье, крепко получив по зубам, на время отступало. А сыщик оставался со своими грехами…
Размышляя так, он увидел под окном Инцову. Та сбежала с крыльца, словно чумовая. Разодрала в сердцах какую-то бумагу и припустила прочь по улице. Толкаемый непонятным чувством, сыщик вышел на крыльцо. Акушерка уже скрылась за углом. Он спустился, поднял клочки и попробовал разобрать. А когда разобрал, ему стало неловко. Клавдия Провна объяснялась в любви! Несчастная женщина… Услышала доброе слово и потянулась. Что теперь делать? Пагануцци говорит, что она в последнем градусе чахотки. Или близка к этому. Надо как-то помягче объяснить ей, что женат. И дистанцию, держать дистанцию.
Надворный советник стоял и задумчиво смотрел в никуда. По деревянному тротуару к нему неспешно шел айн. Без шапки, босый, в драном халате, похожем на арестантский азям. Так себе был инородец – невзрачный, раскосый… Стой, сказал сам себе Лыков. Почему раскосый? Айны похожи на наших мужиков: бородатые и с таким же разрезом глаз. Борода на месте, а вот разрез… После сцены с акушеркой Алексей рассуждал медленно, словно камни ворочал. Между тем прохожему до него осталось лишь двадцать шагов. Тут айн вдруг вынул из-под полы… лук! Небольшой, в треть обычного размера, однако настоящий лук. И быстро заложил в него короткую стрелу. Все это добро парень ловко извлекал из-под халата. Лыков цапнул себя за пояс, но револьвер остался дома. Инородец натянул тетиву. Укрыться от него было негде… Бежать в дом зигзагами, как учил Таубе? Поздно: сыщика застрелят в спину. Алексей весь сжался, напряженно следя за наконечником: вдруг удастся увильнуть? Злодей понял это и ухмыльнулся. Навел свое оружие в грудь противнику, сощурился. Лыков выставил вперед раскрытые ладони. Чем еще закроешься? Хотелось зажмурить глаза… Тут за его спиной грохнул выстрел. Пуля чиркнула надворного советника по плечу и угодила лучнику в грудь. Взмахнув руками, тот повалился в пыль.
Лыков обернулся. На площади стоял Голунов с дымящейся винтовкой в руках и кого-то выцеливал. Кого? Тут у Лыкова снова екнуло сердце. С железякой в руке на него летел другой айн. Позади него корчился в пыли часовой. Не добегая, айн замахнулся.
– Ложись! – раздалось с площади.
Алексей сразу, не раздумывая, прыгнул в сторону. Прожужжало совсем близко. Тут щелкнул второй выстрел, и нападавший отлетел, гулко ударившись об забор. И сделалось тихо.
Надворный советник поднялся и стал сбивать грязь с шаровар. Испачкали его, сволочи! Руки противно дрожали.
Подбежал Голунов, закрыл его своей широкой спиной и обвел дулом винтовки площадь. Айнов больше не замечалось. Сыщик, привыкший, что защищает он, а не его, смутился. Желая скрыть это, он нагнулся над первым убитым и дернул его за бороду. Вроде бы приклеена… Действительно, борода легко оторвалась, и показалось лицо. Японец, а никакой не айн! Мог бы догадаться…
– Снова косоглазый!
– Снова? – повернулся Калина Аггеевич.
– Да. Ночью на меня двое таких напали, когда я спал.
– Молодец, Алексей Николаич! Ты спал, а они напали… Но ты живой. Они, стало быть, нет?
– Куда им с камер-юнкером совладать! – как мог пошутил сыщик. – А эти двое, похоже, справились бы. Второго, что со спины, я даже не видел. И револьвер дома остался…
– Да, вовремя я подъехал.
– Ну, спасибо, что ли! Черт! Кто они?
– Это онива-бан. «Садовники».
– Садовники?
– Пойдем в дом. Я тебе все объясню.
Глава 13Рассказ Голунова
Трупы «айнов» отвезли в окружной лазарет. Там скопилось уже несколько мертвых японцев… Особняком лежали два линейца, несчастные часовые. Ротный командир предложил Лыкову не ходить на их отпевание – так безопаснее. Учитывая неимоверную дерзость нападавших, это не казалось преувеличением. Дважды атаковать начальника округа в собственном доме! Причем второй раз – средь бела дня. Но Лыков отмахнулся. Еще он будет трусить. Не дождутся. К тому же после неудачи, понеся потери, непонятные «садовники» наверняка затихнут. Они сильно обожглись. Тогда на горном перевале Алексея поджидали шестеро. Теперь четверо остывают в морге. Сколько их еще на острове? Секретные дела не терпят многолюдства.
Лыков заперся с Голуновым в кабинете и потребовал:
– Валяй, рассказывай!
Калина Аггеевич вздохнул.
– Окно задерни, мало ли что.
Сыщик сдвинул занавески и выставил на стол бутылку разбавленного спирта.
– Что за садовники?
Комендант вздохнул, словно собирался на Голгофу, и начал свой рассказ:
– В Японии развито ремесло тайного шпионства. Всегда так было, с древности. Есть шайки, которые кормятся этим пятьсот-шестьсот лет. У них свои школы, учебники, есть профессоры насчет убийства. Делают японцы это очень разнообразно, нам такое даже на ум не придет. Покажется чудесами! Ты привез бамбуковую трубочку, помнишь? Из нее действительно плюются отравленными иголками. Это называется фукуми-бари. А железные звезды бросают в цель, и очень метко. Называются они сэнбан. Есть также мечи, кинжалы или, к примеру, серп на длинной цепочке. Серьезное оружие! Но они умеют убивать и голыми руками. Например, «искусство костяных пальцев». Это наука драться на кулаках. Не помню, как оно по-японски[64]. Или еще есть школа, где учат биться ногами. Вообще, эти люди очень опасны, и белому человеку с ними не совладать. У них совсем другая манера боя. Подпускать «садовников» к себе никак нельзя. Но и на расстоянии они могут убить – той же брошенной звездой. С ними лучше было бы не связываться. Но ты уже связался…
– Так. Значит, это все-таки якудза? – блеснул редким словцом Лыков. – Ихние «иваны» переправляют наших за деньги. Как я с самого начала и предполагал.