{79}.
“Итак, мы ждали, – писал Черчилль, – но ничего не происходило. Ближайшее будущее не принесло никаких великих событий. Никакого сражения не состоялось”{80}.
В начале войны субмарины почти не фигурировали в стратегических планах обеих сторон. “В те первые дни, – писал Хируорд Хук, молодой британский моряк, – никто, казалось, не понимал, что субмарины способны нанести какой-либо урон”{81}. Вскоре ему предстояло убедиться в обратном, когда одно происшествие ярко продемонстрировало истинную разрушительную силу субмарин и выявило огромный недостаток в конструкции крупных боевых кораблей Британии{82}.
Ранним утром во вторник 22 сентября 1914 года три больших британских крейсера, “Абукир”, “Хог” и “Кресси”, патрулировали участок Северного моря недалеко от побережья Голландии, известный как “Широкие четырнадцать”, двигаясь со скоростью восемь узлов – темп неторопливый и, как оказалось, безрассудный. На кораблях было множество кадетов; среди них – пятнадцатилетний Хук, приписанный к “Хогу”. Корабли были старые и двигались медленно; риск, которому они подвергались, был до того явным, что в британском флоте им дали прозвище “эскадра-наживка”{83}. Хук – позже его повысили в должности до капитана – спал в своей койке, как вдруг в 6.20 его разбудило “сильное трясение” гамака. Это мичман пытался разбудить его и других кадетов, чтобы сообщить им: один из больших крейсеров, “Абукир”, торпедирован и тонет.
Выбежав на палубу, Хук наблюдал, как “Абукир” начинает крениться. Не прошло и нескольких минут, как корабль перевернулся и исчез. Тогда, писал Хук, “я впервые увидел, как люди борются за свою жизнь”{84}.
Его корабль и другой уцелевший крейсер, “Кресси”, подошли поближе, надеясь спасти моряков, оба остановились в нескольких сотнях ярдов и спустили шлюпки. Хуку и его товарищам по команде приказали бросать за борт все имеющиеся плавучие предметы для спасения тонущих. Спустя несколько секунд в его собственный корабль попали две торпеды, и через шесть-семь минут “его уже совершенно не было видно”, – писал он. Хука втащили в одну из спасательных шлюпок “Хога”, спущенную заранее. Подобрав еще кого-то из уцелевших, шлюпка направилась к “Кресси”. Но очередная торпеда уже неслась под водой. Она пробила правый борт “Кресси”. Подобно двум другим кораблям, “Кресси” немедленно стал крениться. Однако, в отличие от первых двух судов, этот корабль, казалось, мог удержаться на плаву. Но тут вторая торпеда пробила бомбовый отсек, где хранились снаряды для тяжелых орудий корабля. “Кресси” взорвался и затонул. Всего часом раньше в море шли три больших крейсера, теперь же там оставались лишь люди, несколько маленьких шлюпок и обломки. Одна-единственная германская субмарина Unterseeboot-9, или U-9, под командованием капитан-лейтенанта Отто Веддигена, пустила ко дну все три корабля – при этом погибло 1459 британских моряков, большинство – подростки.
Виноваты в этом были, разумеется, Веддиген и его субмарина, однако конструкция кораблей, имевших продольные угольные бункеры, тоже способствовала тому, чтобы суда быстро затонули, и тем самым увеличила количество погибших. Стоило в бункере появиться пробоине, как корпус быстро заполнялся водой с одного борта, что создавало катастрофический перевес.
У этой трагедии был важный побочный эффект: когда два корабля остановились, чтобы подобрать жертв первой атаки, они в результате сами превратились в удобные мишени. Поэтому Адмиралтейство издало приказ, запрещающий крупным британским боевым кораблям идти на помощь жертвам субмарин.
Всю осень и зиму 1914 года германские субмарины все больше завладевали вниманием Вильсона, что было спровоцировано изменениями в военно-морской стратегии Германии. А из-за этого опасность вовлечения Америки в войну стала неуклонно расти. Гибель “Абукира” и другие успешные атаки на британские корабли заставили германских стратегов увидеть субмарины в новом свете. Субмарины оказались более живучими и смертоносными, чем ожидалось, они хорошо вписывались в партизанские вылазки Германии, направленные на ослабление Гранд-Флита британцев. Эксплуатационные характеристики субмарин указывали на то, что их можно использовать и по-другому. К концу года перехват торговых судов стал играть важную, все возрастающую роль в стратегии германского морского ведомства – это был способ перекрыть поставки снаряжения и припасов союзным державам. Поначалу эта задача выпала на долю больших вспомогательных крейсеров – бывших океанских лайнеров, переоборудованных в боевые корабли, – но мощный британский флот уничтожил большую часть таких судов. Субмарины по природе своей были эффективным средством для продолжения этой кампании.
Одновременно возрастал риск того, что будет случайно потоплен американский корабль или пострадают граждане США, путешествующие на кораблях стран Антанты. В начале 1915 года эти опасения усилились. 4 февраля Германия сделала официальное заявление, назвав воды, окружающие Британские острова, “зоной военных действий”, где любой неприятельский корабль будет атакован без предупреждения. Это стало особенно серьезной угрозой для Британии – будучи островным государством, она ввозила две трети продуктов питания и целиком зависела от морской торговли{85}. Германия предупредила, что корабли нейтральных государств тоже окажутся в опасности: учитывая готовность Британии пользоваться маскировочными флагами, командиры субмарин не могут целиком полагаться на опознавательные знаки и быть уверенными, действительно ли перед ними корабль нейтральной страны. В качестве обоснования новой кампании Германия заявила, что это – ответ на блокаду, начатую Британией, в ходе которой британский флот стремился перехватывать все грузы, направлявшиеся в Германию. (У Британии было вдвое больше субмарин, чем у Германии, но применялись они в основном для береговой защиты, а не для перехвата торговых судов.) Германское руководство, недовольное тем, что Британия не предпринимает никаких попыток выяснить, предназначен ли груз для военных или мирных целей, обвиняло Британию в том, что истинная ее цель – уморить голодом мирных жителей и тем самым “обречь все население Германии на уничтожение”{86}.
Германия отказывалась признавать тот факт, что Британия лишь конфисковывала грузы, тогда как субмарины топили корабли вместе с людьми. Германское командование, казалось, не видело разницы между этими вещами. Адмирал Шеер писал: “Если взглянуть на дело с точки зрения чистой гуманности, то какая, в сущности, разница, одеты ли эти тысячи тонущих людей во флотскую форму или же служат на торговом корабле и везут неприятелю продовольствие и снаряжение, тем самым продлевая войну и увеличивая число женщин и детей, страдающих во время войны?”{87}
Заявление Германии возмутило президента Вильсона. 10 февраля 1915 года он телеграфировал свой официальный ответ, в котором выражал недоверие по поводу того, что Германия способна даже подумать об использовании субмарин против нейтральных торговых судов, и предупреждал, что в случае, если будет потоплен американский корабль или пострадают американские граждане, он призовет Германию “к ответу по всей строгости”{88}. Далее он заявил, что Америка “предпримет любые шаги, какие только могут потребоваться, дабы оградить от опасности жизнь и собственность граждан Америки и предоставить последним возможность в полной мере пользоваться своими признанными правами в открытом море”.
Германское правительство не ожидало такого красноречивого отпора. Внешне казалось, будто Германия едина в своем яростном стремлении вести войну против торговых судов. На деле же новая подводная кампания вызвала раскол в верхушке командования и в правительстве. Самыми горячими ее сторонниками были морские офицеры высокого ранга, среди противников – командующий вооруженными силами Германии в Европе, генерал Эрих фон Фалькенхайн и высокопоставленный политик, канцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег{89}. К морали их позиция не имела никакого отношения. Оба опасались, что подводная война Германии способна лишь привести к катастрофе, вынудив Америку отказаться от нейтралитета и встать на сторону Британии.
Как бы то ни было, протест Вильсона не произвел большого впечатления на фанатичных сторонников субмарин. Они говорили, что Германии следует, напротив, усилить кампанию и совсем покончить с судоходством в военной зоне. Они обещали поставить Британию на колени задолго до того, как Америка сможет провести мобилизацию и перебросить армию на поле боя.
Оба лагеря всячески пытались добиться одобрения кайзера Вильгельма, за которым как за верховным главнокомандующим оставалось последнее слово. Он уполномочил командиров субмарин топить любой корабль, независимо от флага и опознавательных знаков, если есть основания полагать, что судно британское или французское. Что более важно, он разрешил капитанам субмарин делать это в погруженном состоянии, без предупреждения.
Самым важным последствием всего этого стало следующее: решение о том, какие корабли топить, какие щадить, единолично принимал командир субмарины. Таким образом, отдельно взятый капитан субмарины, обычно молодой человек лет двадцати – тридцати, честолюбивый, стремящийся потопить как можно больше судов с учетом их тоннажа, находящийся вдали от базы и не имеющий радиосвязи с начальством, при этом поле зрения его ограничено небольшим, отдаленным пространством, видимым в перископ, обладал полномочиями на ошибку, способную изменить исход всей войны. Как выразился впоследствии канцлер Бетман-Гольвег: “Как это ни прискорбно, но объявление войны Америкой зависит от позиции одного-единственного командира субмарины”