«Восьмого», «Седьмого» и «Шестого» уже нет, — подвел первые итоги Климов. — «Первый» и «Второй», конечно же, сидят в кабине, в вертолете, готовые в любой момент сорваться с места. Значит, остаются «Пятый», «Четвертый» и старший».
Не так и много, решил он и лег на землю. Он наконец-то разглядел в потемках вертолет. По виду — восьмиместный. Стоял он в самом центре крохотной площадки, хвостовым оперением в сторону Климова. Около него прохаживался старший. Такой же рослый и плечистый, как все его парни. Не теряя ни секунды, Климов приник к земле и бесшумно пополз к вертолету. Дождь и ветер колотили в спину старшего, и он невольно отворачивал лицо, сутулился и отходил все дальше… Климова это вполне устраивало. Если чего ему и не хватало, так это пистолета с глушителем. Можно было почти одномоментно снять старшего и взять на мушку «Первого»… Зиновия. Продолжить детскую игру в «пятнашки».
Оказавшись под вертолетом, Климов осторожно вытащил взрыватель с усиком-антенкой и примагнитил его к бензобаку. Затем быстро откатился в сторону, достал портативный зубной аппарат, крохотную и надежную в работе «Мицуету», вставил титановое сверлышко и нажал на кнопку. Легкий свист стремительно вращавшегося бора был совсем неслышен в шуме ветра. Климов вспомнил, как легко и безболезненно сверлила его зуб японская машинка и приставил бешено вращавшееся тонкое сверло к металлу бензобака. «Дзы-ы», — тонко прожужжала заблудившаяся в сумраке пчела, и бор мгновенно провалился в пустоту.
Климов выдернул сверло и сразу же почувствовал, как из бензобака потекло горючее — тонкая упругая струя.
Не выпуская из виду старшего, Климов отполз к краю площадки и, помня, что на горной щебенке легко оскользнуться, медленно двинулся разыскивать оставшихся часовых.
Главное для него было — осторожность и скрытность. Один неверный шаг — и все пропало.
Как он и предполагал, «Пятый» стоял недалеко от вертолета, на самой крутизне горного спуска. Климов залег среди каменных обломков и пополз. Выбрал за крупным валуном место для засады. Сел на корточки и притаился. Рацию он давно выбросил. Чтоб не мешала. Точно так же, как и «Мицуету». Оставил самое необходимое: фонарик, нож, два пистолета.
Когда «Пятый» включил рацию и что-то глухо сказал старшему, Климов вскочил и, по-кошачьи мягко, перепрыгнул через глыбу валуна. Присел, застыл. Сам превратился в камень. Ощущал тревожные нотки в голосе «Пятого», невольно оглянулся. Никого. Воздух серел. Светало. Климов все фиксировал и замечал. Кривые ветви дерева. Фигура. Шорох. Легкое покашливание… Крутой, почти отвесный склон горы и ровная, как стол, площадка с вертолетом.
Очень тихо, очень-очень медленно, почти ползком, выдерживая низкую стойку змеи, Климов подкрадывался, подбирался к явно нервничавшему охраннику:
— Ни Леха, ни Толян не отвечают…
Рывок. Прыжок с ножом. Точный удар. И все — в доли секунды.
Голова «Пятого» упала, зубы лязгнули. Он еще раз дернулся и вытянулся на земле. Климов успел отметить бледное пятно лица, страдальческий излом бровей и пену на губах.
Подхватив автомат и рацию, Климов быстро побежал в ту сторону, где по его расчетам был «Четвертый».
— Третий, я пятый, — сдавленной скороговоркой прохрипел он на бегу, заметив впереди фигуру часового. — Леха молчит, узнай, в чем дело?
Пока бежал, боялся одного: наткнуться на сигнализацию. Люди коварны, а скалы отвесны.
Увидев «Четвертого», стоявшего у края пропасти, Климов поднялся во весь рост и, продолжая говорить по рации, старался громко и отчетливо произносить подслушанные имена: Лехи, Толяна и Зиновия.
— Что с ними? — возбужденно двинулся навстречу Климову «Четвертый» и не разобрал ответ. — Что, что?
«Осел с копытом», — про себя подумал Климов и сделал вид, что падает:
— Ложись!
Реакция у «Четвертого» была отменной. Он упал, перекатился, вжался в землю. Стукнулся о камень лбом и больше не поднялся.
Климов аккуратно вытер нож.
Еще один не пожил на земле. Тот, кто считал, что он достоин иной жизни. «Сам вызвался на эту грязную работу», — перевернув убитого, мрачно подумал Климов и вызвал по рации старшего:
— Скорей, сюда! Леха приполз… в крови…
Увидев движущийся луч фонарика, Климов взял автомат за ствол, взвалил на себя тяжелое тело «Четвертого» и медленно, пошатываясь от усталости, пошел навстречу старшему. Поковылял, побрел, безвольно потащился.
— Вот, — глухо выкашлял он себе под ноги, когда увидел чужие ботинки и взметнувшийся луч фонаря. — Леха приполз… — и бережно уложил на спину мертвое тело.
Старший невольно наклонился, стал на колено, и страшный рубящий удар свалил его на землю. Автомат убитого полетел в сторону.
— Это вам за Федора и за Петра, — отер лицо от грязи Климов и, сунув один пистолет за пояс, а другой взяв в левую руку, подсел под труп старшего и напрямую пошел к вертолету.
«Если в вертолете есть кто-то еще, кроме пилота и Зиновия, — с пугающей медлительностью приближался он к железной стрекозе, — расколошмачу бензобаки и швырну гранату».
Как можно ниже склоняясь под ношей, чтоб скрыть свое лицо, он чувствовал, что две последних схватки начисто лишили его сил, вымотали до предела.
«Все-таки я сыщик, не убийца», — сказал сам себе Климов и уже на подходе к вертолету неожиданно увидел, как из кабины — один за одним — выпрыгнули еще двое охранников и стали по обе стороны двери. В ее проеме появился третий. Стал на ступеньку, но на землю не спустился. Все трое напряженно следили за Климовым. Сделав вид, что поудобнее перекладывает на плечах ношу, но выбрал для себя позицию и пожелал, чтоб все прошло успешно.
Грош цена опыту, если за ним не следует удача.
Иначе вновь придется напрягаться, прыгать и стрелять.
Сделав маленькую передышку, он еще медленнее потащился к вертолету. Шел и шатался под нелегкой ношей. А внутренне был четок и спокоен. Глаза смотрели прямо, ничего не выражали. Даже веко не дергалось. Взгляд был отсутствующим…
— Что случилось? — барственно спросил стоявший на ступеньке громила, и Климов узнал голос Плахотина, любимчика спортивного Ростова, того, кто харкнул много лет тому назад ему в лицо. «Ты, сука, хто?» А после Климова избили в душевой. С тех пор веко и дергалось, и в голове словно сорока стрекотала.
Затягивая паузу, Климов опустил труп к своим ногам, устало, сокрушенно наклонился, стал на колено, расстегнул на груди мокрую куртку, сделал вид, что слушает, стучит ли сердце, незаметно вытащил из кобуры старшего заранее взведенный пистолет и четко — упор на колено — выстрелил из двух стволов. Двинувшиеся было к нему охранники одномоментно отшатнулись, точно по глазам хлестнула ветка, и, схлопотав по новой пуле, рухнули навстречу.
Кубарем перелетев через труп старшего, Климов пружинисто вскочил и взял Плахотина на мушку.
— Здравствуй, Зюня.
Сзади него коротко рявкнул автомат, но он даже не дернулся: чей-то палец конвульсивно надавил на спуск. А судороги Климова не волновали. Он делал все автоматически, интуитивно уходя от смерти. Двадцать лет работы в «уголовке» развили дар предвидения.
— Здравствуй, — вальяжно произнес Плахотин, довольно быстро справившись с оцепенением. Высокомерие важной особы так из него и перло. — Я ждал тебя.
— Да что ты говоришь, — с издевкой сказал Климов и перевел один из пистолетов на пилота. — Сиди, и не шурши. — Тот сразу присмирел. — Кончай трепаться.
— В самом деле, ждал, — с серьезной ласковостью в тоне проворчал Плахотин. — Как только с «Медиком» связь прервалась.
— Выбрасывай взрыватель, — указывая подбородком на дистанционный пульт в руках Плахотина, прикрикнул Климов, хотя чувствовал, что своего он не добьется. Большой палец Зиновия строго лежал на кнопке.
— Даже не подумаю, — небрежно сказал Плахотин и, бравируя своей невозмутимостью, своим контролем ситуации, сел на ступеньку. — Это я потребую, чтоб ты выбросил пушку. Одно твое неловкое движение, твой выстрел или же упрямство, и я нажму, — он показал на пульт, — вот эту кнопку. И твоя совесть, Климов, будет плакать: тысяча невинных душ взлетит на воздух.
Он хамски засмеялся, показывая, что уже пришел в себя от потрясения, и Климов с досадой подумал, что там, где жизнь не стоит и полушки, хамить всегда резонно.
Представив, что началось бы в бомбоубежище, нажми Плахотин кнопку и сработай там взрыватель, Климов сделал вид, что честь его уязвлена и негодует. Демонстративно направив пистолет в лицо Плахотина, он обозвал того «парчушкой», причем, лагерной. Он знал, что самолюбивые страдают больше: их оскорбленная бессилием гордыня кровоточит похлеще тяжкой раны.
— Ты сидишь на заборе, — неожиданно спокойно отреагировал на унижение Плахотин, — пора спрыгнуть с него.
— Зачем? — сделав шаг назад и влево, Климов сменил позицию.
— Затем, что ты нам нужен.
— Кому это, вам? — Держа пилота под прицелом, спросил Климов.
— Тем, кто сделает переворот в российском МВД и скоро придет к власти. — Видя заинтересованность Климова и чувствуя, что может раскрыть карты, Плахотин живо сплел бесхитростную паутину лести и без обиняков объяснил, что там, где рыба гниет с головы, идти на преступление всегда благоразумно, иначе, как объяснить, что силовых структур все больше, а уважения к ним с каждым годом меньше?
— Будь реалистом. Это лучше, чем бездумно фантазировать. Я предлагаю тебе десять миллионов долларов — твоих, плюс доля «Медика» и «Чистого», кстати, спасибо, что ты мне помог от них избавиться, я очень благодарен, — он ернически приложил руку к груди, и Климов резко поменял позицию. — Не бойся, — успокоил его голосом Плахотин, — мне нет нужды марать об тебя руки: ты нам нужен. Бесстрашный, умный, волевой. Такой как есть. — Он намекал, впрямую говорил о тайном сговоре каких-то сил внутри секретных служб.
— Не всегда нужно идти против ветра, можно дождаться, когда он сменит направление, — выказывал благоразумие и явную заинтересованность в предложенной ему огромной сумме денег, отвел пистолет от лица Плахотина Климов и вдохновил того на откровенный разговор.