– Вчера? – «Что она хочет этим сказать? В чем тут, интересно, розыгрыш?» – А какое сегодня число?
– Включи телевизор, спящая красавица – сегодня четверг, четвертое.
– Что?!
– Ты должна была сдать материал еще в среду. Теперь вспомнила? Ну ладно. Он у тебя и вправду готов?
– Да, – все еще не понимая, что же произошло, промямлила я.
– Тогда сама привезешь или мальчика послать?
Я взяла с тумбочки пульт и включила телевизор. «Мать твою – «С легким паром» по первой – точно, программа четверга. Ну все, кранты!»
– Ты что там развлекаешься? Мне некогда. Говори – сама явишься?..
– Давай лучше мальчика. – Я вырубила телевизор.
– Тебе блондина или брюнета? – захихикала в трубку Маринка.
– Пришли несколько образцов на выбор. – «Ума не приложу, как это получилось, что я проспала с понедельника до четверга, пусть даже с такими снами?»
– Ты что там замолчала? Ди… Ты серьезно не заметила, как три дня прошли? Ну, ты же писательница, наверное, все это время работала? Да? Я Андрюшу пришлю, ладно? А ты, знаешь что – поешь как следует, а потом в сауну и на массаж – очень помогает.
– Хорошо. Так и сделаю. – «Что я – с ума сошла? Ну, бог с ним, когда бы и вправду писала – ладно, если бы рассказ моим был. Я, может, и поверила бы. Так нет ведь – Зерцалова. Может, это летаргический сон? Или я умираю? Или?..»
– Эй… не пропадай, красавица! Он хоть разборчиво написан?
– Да. – «Боже! Пава мне в жизни не простит, что кто-то увидит его почерк…» – Я только надиктовывала… секретарь писал.
– Ах, секретарь? Понятно, понятно… роскошествуешь…
– Знакомый…
– Это когда мужа нету дома?
– То есть муж.
– Кому ты это рассказываешь? Все же знают, что Зерцалов на семинаре «Фантастики». Завралась!
– Ну, ладно. Не важно, – сдалась я. – У меня с головой не все в порядке.
– А ты позвони этому секретарю, знакомому, или мужу, да спроси, как это ты ему три дня кряду диктовала, и чем вы занимались при этом? Все сразу и вспомнишь. Ну ладно, мне и вправду некогда, пока. Андрей будет через пятнадцать минут. Чао.
Я послушала еще с полминуты короткие гудки и положила трубку на рычажок. Легко сказать спроси – рассказ же давно написан. Значит, я три дня спала? Немудрено после такой гонки, когда ни сна, ни роздыха. Что же это выходит – роман закончен, а я умираю? И как раз, когда Пава в отъезде! Ужас!
Я обвела глазами свои, как говорил Павел, королевские апартаменты и, насколько это только было возможно, вдавила тело обратно в постель. Вот оно – база, оплот, твердыня – там, под кроватью, в недоступных для посторонних глаз тайниках лежат мои книги – мои подлинные, настоящие, кровные дети.
Однажды Зерцалов произнес очень красивую фразу, общий смысл которой сводится к следующему: «Любовные романы или стихи – это не жанр, это способ жить. Верить в любовь, в то, что где-то тебя ждет прекрасная принцесса, и только от тебя зависит, сумеешь ли ты найти ее, будешь ли достоин назвать своей… Это когда нет ничего суетного, случайного, ты просто знаешь, что есть мечта, твоя песня песней, и если не будет ее, то ничего другого и не надо…»
Милый мой Пава, где-то еще скачет мой сказочный принц…
«И вот теперь я умираю? Это непостижимо! Несправедливо! Я же здорова! О боже! – Я поднялась, быстро напялив халат. – Но если я проспала три дня, я же, наверное, должна была похудеть? – Приблизилась к зеркалу. – Вроде, все нормально, но, может, это только с первого взгляда? – Я пошла в ванную и, включив воду, вернулась обратно в комнату. – Бардак. Сегодня четверг – значит, приедет Павел, а я тут умираю или с ума схожу… гадостно. – Вытащила из-под кровати напольные весы и, скинув с себя халат и рубашку, встала на холодную пластинку. – Все в норме! Тютелька в тютельку, я не осунулась, только под глазами тени и цвет… – Я опять подошла к зеркалу, уже не обращая внимания на холод. – Что-то не так. Во мне что-то не так… Ах, вот оно – губы! Да так припухают губы только после… уж не сама лия… и еще… вот эти пятна на груди… но это может быть все что угодно, например, складка на подушке…»
В ванной звякнул колокольчик – значит, сюда подошла к установленной Павой отметке. Я повернулась перед зеркалом, ища на своем теле… сама не знаю чего. Когда я худею, это обычно начинается с груди, но… Повернулась в профиль и погладила себя по талии и бедру, и тут рука неожиданно задела торчащую занозу, кожа вокруг нее чуть припухла и покраснела. Я зацепила ее ногтями и вытащила. О боже! Шип! Розовый шип – как во сне! Из ванны доносилось настойчивое звяканье, я оглядела комнату – напрасное усилие – в голубой, округлой вазе на полу белые лилии, на столе орхидеи – и все, естественно, без шипов.
В дверь позвонили. Я заткнула уши руками, инстинктивно сжимая голову так, словно моих сил могло хватить, решись я расплющить кости.
Итак – что же это? Шип… не мог ли он остаться от прошлого букета, подаренного мне месяц назад? Вряд ли. Попал в постель… но все белье новое! У Зерцалова мания покупать тонкое постельное белье с ручной вышивкой, и не только постельное… Предположим, что шип зацепился за матрас раньше, но он же не иголка, розовый шип имеет естественное утолщение там, где он крепится к стеблю. Чтобы такая бяка пролезла сквозь простыню и осталась в теле, нужно как минимум разрезать ткань. Находясь на матрасе он мог лишь колоться, просовывая через простынь кусочек острия. Может, Павел в мое отсутствие устраивал оргию – но почему на моей постели?
Звонки стали еще интенсивнее. «Ах, боже мой! Андрей!» Я выбежала в прихожую и распахнула дверь. По тому, как округлились глаза гостя, я поняла, что поторопилась впускать его в дом. Юноша привлек меня к себе и, поцеловав в губы, прижал к моему лицу озябшую розовую розу в полиэтилене, которую наверное купил у метро. Его холодные, красные от мороза руки обожгли мою талию. Тут же я сообразила, что совершенно голая, боже, что же подумал обо мне этот мальчишка?! Я попыталась отстраниться, но он подхватил меня на руки и понес обратно в спальню. «Ну вот – сон начал сбываться, – только и успела подумать я, – жаль, не с тем, с кем надо».
Звонки сделались настойчивее и, кажется, ритмичнее. Ну и везет же мне на этих двадцатилетних молокососов, хотела же кого-нибудь посолиднее…
Оставив смятую розу, Андрюша ушел, точнее, я почти что выпроводила его, всучив Зерцаловскую шедеврятину. На пороге он попробовал начать все по новой, но мне уже надоело, тем более что я еще час назад думала о смерти. Ноги приятно погрузились в теплую воду… «Может быть, меня изнасиловали во сне? Нет. Любая женщина почувствовала бы… нет».
Звонок охрип и мог теперь лишь стонать. На лестнице раздались шаги, и вскоре я услышала голос Зерцалова:
– О боже! Христос! Мухаммед! Нептун! Что здесь происходит?!
Ключ как нож вошел в скважину и смертельно провернулся там раза два. Я почувствовала дурноту и опустилась на корточки, прижимаясь спиной к стене.
– …Диана?! О господи! Что с тобой?!
В лицо мне полетело несколько брызг, и вскоре я ощутила, как Павел схватил меня за плечи и слегка встряхнул.
– …Что с тобой?! – повторил он и, не дожидаясь ответа, бросился в ванну и закрыл кран. Новая теплая волна чуть было не лишила меня опоры, но Зерцалов уже подхватил меня и поволок в комнату. Ковер под ногами противно чавкал. – …Ты наводнение хотела устроить? Что ты пила?!
– Ничего… я… – Язык весил, наверное, тонну.
Он положил меня на кровать, прикрыв шалью, и побежал бороться со стихийным бедствием.
– Для чего существуют женщины?! – Услышала я его полный оскорбленного достоинства крик. – Чтобы портить то, что делают мужчины! Ты знаешь, откуда я пер на себе этот коврик? А этажерка, а пуфик – все намокло, погибло! И зачем я только женился на тебе?
– Ясно, зачем – чтобы продолжать издавать романы под моим именем, плюс право называться женатым мужчиной, а в случае моей смерти забрать себе квартиру и машину.
– Да. Это, конечно, так. И я до некоторой степени даже благодарен тебе, но этот потоп… – Он стоял на пороге, выжимая тряпку в маленький тазик. – Тебя не зря называют Венерой, – подумав с минуту, изрек он. – Только они ошибочно считают тебя Венерой, в смысле Афродитой Боттичелли, когда ты на самом деле Венера Таврическая, ну та – безрукая. Я еще понимаю, что ты готовить не умеешь, собственный бардак убрать не в силах, но то что ты ванну принять без катастроф не можешь… – Он развел руками. – Почему цветок не в вазе?
Я посмотрела на розу.
– Ах, это…
– Ну? Воды не было? Воды тебе мало?!
– Да ладно, один-то раз…
– Одного вполне достаточно. – Павел подошел ко мне и поправил сбившуюся шаль. – На бис не попрошу, слушай, а кем это от тебя пахнет?! Мы же договаривались не водить сюда никого из издательства! Ты что?! Они же вмиг обо всем прознают!
– Ничего не прознают, ему вообще не до того было. – Я поднялась, но Зерцалов тотчас удержал меня за руку.
– Это был Андрей?! Говори?! Какого черта?! Ты что, назло?! Узнала, что он мне нравится, и специально?! – В гневе он походил на грозного котенка.
– Отстань. – Мой халат намок, а шаль – что рыбачья сеть – тепла от нее не дождаться.
– Куда? – всхлипывая, осведомился Пава.
– Мне ванну принять нужно.
– Ну уж нет! В ванне ты теперь будешь плескаться под моим строгим контролем.
– Как скажете. – Я поклонилась и, сняв с себя шаль, накинула ее на лицо этот красавца.
Павел пошел на кухню, и вскоре я услышала истошные проклятия напополам с причитаниями и закрыла дверь.
Через полчасика, когда я зашла в гостиную, Зерцалов уже хлопотал у стола.
Я принесла из комнаты одеяло и, закутавшись, уселась в кресло в ожидании трапезы. Обычно он старался не подпускать меня к готовке, чему я была вполне довольна.
– Я не понимаю, Ди… Ты и вправду такая сволочь, или я тебе чем-то не угодил? – не поворачиваясь, осведомился наконец Павел. – Кручусь ведь как белка в колесе – и никакой благодарности. Если ты не хотела, чтобы я уезжал, так что тебе было прямо не сказать, чем устраивать такое? – Он достал великолепные тарелки кузнецовской работы, какие обычно использовал в особо торжественных случаях.