‒ Я знаю, ‒ просто улыбнулась она мне.
Она подняла обе руки и положила их рядом с моим носом и, поколебавшись долю секунды, быстро и ловко вправила его.
‒ Ты делала это раньше, ‒ сказал я.
Она усмехнулась.
‒ Ты не спаринговал с третьим и четвертым данами и не ломал свой нос раз или три.
‒ То, что ты только что видела... ‒ начал я, хотя не был уверен, что именно собираюсь сказать, чтобы объяснить или даже спросить, что она об этом думает.
‒ Тссс... ‒ Она забрала из моей руки рубашку, дотронулась до носа, вытерла губу, выражение ее лица было нежным и ласковым.
‒ Но я... ‒ Я нахмурился.
Она поднялась на носочки.
‒ Цыц, Себастиан, заткнись и поцелуй меня.
Ну, я и заткнулся, и поцеловал. Обняв ее за талию, дернул к себе, другой рукой коснулся щеки и осторожно ее поцеловал.
Очень сложно целоваться нежно такому любителю сваливать, однако пришлось довольствоваться долгим, медленным, глубоким и обстоятельным поцелуем, пробуя на вкус ее губы, исследуя линию зубов, гладкий упругий язычок. А потом на мне оказались ее руки и скользнули по груди, кожа на которой была мокрой от дождя и пота. Она обхватила мой затылок и наклонила меня, углубляя поцелуй, требуя большего.
Я услышал рев мотоцикла позади, услышал, как заглох мотор, стук сапог по тротуару.
‒ Вот черт, кажется, я пропустил все самое интересное, ‒ голос был приглушен шлемом, но я знал кто это.
Я отстранился и прошептал в губы Дрю:
‒ Это Ксавьер. Нужно поприветствовать его, а потом я заберу тебя наверх.
‒ Давай по-быстрому, ‒ прошептала она в ответ.
Я неохотно отпустил ее и обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Ксавьер снимает мотошлем. Мальчик из колледжа, по всей видимости, стал настоящим хипстером.
Из нас Ксавьер больше всех походил на маму. Его волосы были скорее черными, чем коричневыми, вьющиеся и непослушные. Кроме того, он был единственным из нас, кто унаследовал мамины зеленые глаза. Он был сопляком, едва доросшим до того, чтобы бриться, но даже так его внешность и развязность не оставляли сомнений, что он чертов Бэдд. Плотные черные джинсы поверх потрепанных армейских сапог, чисто белая футболка под кожаной курткой в стиле 50-х. С боков его голова была выбрита налысо, а длинные растрепанные волосы на макушке напоминали дикую кучерявую швабру. В ушах тройной пирсинг, на предплечьях наколоты узоры из переплетенных геометрических фигур... видимо мальчик подражал мне.
Впрочем, байк был новым. Раньше он ездил на какой-то развалюхе вроде Топаза девяносто третьего года или подобного дерьма. Видимо, он копил на обновления, его можно понять. Это был восьми- или десятилетний Триумф в отличном состоянии. Красавчик, и я немного завидовал. Не то чтобы у меня были время или деньги на байк, но я тосковал по тому, который пришлось продать, чтобы расквитаться с долгами, накопившимися, пока я... скажем так, напивался и дебоширил.
Он усмехнулся, когда я притопал и сгреб его в медвежьи объятья так крепко, что он чуть не упал с байка.
‒ Эй ты, большой чертов фрик, отпусти меня! ‒ Ксавьер толкнул меня в попытке отбиться, но я был на десять лет старше и, по крайней мере, на пятьдесят фунтов тяжелее, поэтому у него не было ни единого шанса. В конце концов, он уступил и сдался. ‒ Отлично, ты, чертов орк. Хорошо, хорошо, ты обнял меня, теперь отпусти, пока я не уронил байк. Он совершенно новый.
Было весело задирать Ксавьера. Он был немного нелюдимым, чуточку жестким и не особо хорош в физических прикосновениях. В том смысле, что он ненавидел объятья, ненавидел, когда его кто-то трогал. Мне казалось это простой причудой. Я предполагал, что это было связанно с его уродской врожденной интеллигентностью. Высшие баллы на экзаменах, он окончил школу со средним баллом 4.3, стипендия в колледж была у него в кармане прежде, чем он окончил старший класс, физик-самоучка, владеющий скорочтением, прожорливый книжный червь, мастерский скетчер, а свободное время он посвящал своей ненормальной страсти к созданию странных маленьких роботов, которые не делали ничего полезного, просто шатались, вращались и прыгали вокруг. Он использовал часовые механизмы, батарейки, ненужные детали и какую-то магию гениальности и заставлял их резвиться вокруг, словно это милые, причудливые маленькие живые создания. И, о да, он был невероятно талантливым футболистом.
Поди разберись.
У этого парня были мозги, которых не доставало Баксу, Зейну и мне. Не то чтобы мы были идиотами, но Брок и Ксавьер находились на принципиально ином уровне в плане ума, а затем Ксавьер взял этот уровень и развеял его в пыль.
И бесы подери этого паренька, но он был чертовски хорош собой и имел столько гребаного высокомерия, что не знал, что с ним делать. Просто... не трогайте его.
Наконец, я отпустил его и наблюдал, как он крутит плечами, пожимает и передергивается, словно пытаясь избавиться от какой-то ползучей твари.
‒ Ладно, ты, маленький панк. У меня есть кое-какие дела. Увидимся позже, идет?
Взгляд Ксавьера переместился на Дрю, затем снова на меня. Он всегда был наблюдательным, и, будучи самым младшим, дольше всех оставался рядом со мной, так что видел меня с несметным количеством разных женщин на протяжении многих лет, ни одну из которых я не приводил наверх, не представлял братьям, не говоря уже об отце. Я никогда не виделся с ними больше одного раза, и никогда не пытался произвести впечатление, что это будет что-то помимо быстрого случайного перепиха. А значит, никакой привязанности, никакого любовно-морковного бреда.
У Ксавьера была привычка делать домашнюю работу сидя в баре, так что он видел, что я закрывался и уходил с теми девицами, видел, как я брал перерывы, чтобы поиметь их на аллее, или в туалете, или где угодно, лишь бы близко и удобно. Он был совой, как и я, и я просто забил на это, поскольку он всегда просыпался в школу вовремя, его не нужно было будить, так что он видел даже то, что не видел ни один из моих братьев.
А это значило, что он не упустил значимости ситуации, когда я вернулся к Дрю, сгреб ее, закинул ее ноги на свою талию, а руки ‒ на шею, и целовал всю дорогу, пока шел с ней по лестнице.
‒ Что за чертовщина творится со здоровяком Бастом? ‒ услышал я его вопрос, будучи уже на лестнице.
‒ Он попался, маленький брат, ‒ усмехнулся Бакс.
‒ Выглядит... неловко.
‒ Да, что ж, ты же все еще девственник, ‒ услышал я слова Бакса, ‒ поймешь, когда подрастешь.
‒ Я подмешаю в твои протеины эстроген, если скажешь так снова, Бакстер, ‒ сказал Ксавьер.
‒ Ты этого не сделаешь, крысеныш.
‒ Подумай еще раз, баранья башка.
Остального я уже не слышал, так как закрыл дверь наверху лестницы. Дрю хмыкнул мне в шею.
‒ Он девственник?
‒ Да, он странный, ‒ засмеялся я с ней. ‒ У него есть внешность и уверенность в себе, но у него пунктик насчет прикосновений. В прошлом году я пытался познакомить его с девушкой, эта цыпочка была подругой сестры моего друга, я знал, что она легкая в общении, знал, что она поможет брату, понимаешь? Но нет, маленький ублюдок не поддался. Сказал, что он будет ждать ощущения правильности.
‒ Это похвально, ‒ сказала она.
‒ Это очернение семейной репутации, вот что это, ‒ посетовал я, ‒ почти восемнадцать, а он еще девственник? Остальные потеряли ее куда раньше.
‒ Он ждет ту самую, Себастиан, ‒ вздохнула она. ‒ В этом нет ничего плохого. Я думаю, что это замечательно и благородно.
‒ Да, что ж... ради его же блага, я надеюсь, что та, кого он ждет, думает так же.
К тому моменту мы уже были в моей спальне, я закрыл дверь, запер замок и поставил Дрю на ноги.
‒ У меня вопрос, ‒ она положила руки мне на грудь, останавливая, когда я уже потянулся к ее одежде. ‒ Почему они называют тебя Баст?
‒ Это из-за Ксавьера, ‒ усмехнулся я. ‒ Когда он был маленьким и только учился говорить, то не мог выговорить мое имя. Получалось что-то вроде «Састиан» и «Сабашан», у него просто не получалось. Мы пробовали короткие версии, такие как «Себ» или «Бастиан», но те никогда не задерживались. Тогда однажды он назвал меня «Баст», и это прижилось, с тех пор это стало моим прозвищем.
‒ Оооу, это так мило! ‒ сказала она, с той самой визгливой интонацией, которую девушки используют для очаровательных вещей.
Я обхватил ее запястья одной рукой и прижал к двери.
‒ Я покажу тебе кое-что милое, дикая бестия.
Она медленно и томно моргнула, и в ее взгляд стал жарким и озорным.
‒ Даже так?
Одной рукой я удерживал запястья над головой, а другой стягивал с бедер ее лосины.
‒ Ага. Это так мило, что ты даже не поверишь.
‒ Это то, что живет у тебя в штанах и в какой-то мере напоминает анаконду?
‒ Возможно.
‒ Не уверена, что «мило» ‒ подходящее определение для монстра, которого ты зовешь членом... Баст, ‒ ее дыхание сбилось, когда я провел рукой по ее ноге к трусикам. ‒ Оо... боже, пожалуйста, прикоснись ко мне.
Мои пальцы скользнули внутрь.
‒ Ты чертовски мокрая, Дрю. Истекаешь соками для меня.
‒ Ничего не могу поделать, ты сводишь меня с ума, ‒ пролепетала она.
‒ Мне это нравится, ‒ сказал я, ‒ нравится чувствовать тебя мокрой, как сейчас, и знать, что это все для меня.
Я провел кончиками пальцев вверх по ее телу под плащем, который все еще был на ней, теперь капюшон упал ей на лицо.
‒ Мне жарко, ‒ выдохнула она. ‒ Сними мою одежду.
Я начал медленно расстегивать плащ, разведя в стороны полы, наконец отпустил одну руку, позволяя стянуть его и отбросить прочь. После чего снова поймал оба запястья и задрал ее футболку выше лифчика, а чашечки опустил под грудь, оголяя соски. Она задохнулась, когда я наклонился и взял один из них в рот, а ее руки стали вырываться и сопротивляться моей хватке. Я отказался ее отпускать, впрочем, мне нравилось чувствовать ее беспомощность в своих руках. Я смаковал ее соски, пока она задыхалась и извивалась, а затем скользнул пальцами в ее трусики напротив киски. Ее голова запрокинулась к двери, она издала громкий стон, когда я нашел ее клитор и стал дразнить его своими пальцами.