Ксавьер прибывал в своем привычном молчаливо напряженном «Я», наклоненный вперед с локтями на коленях и торчащим сбоку кончиком языка, он слегка раскачивался вперед-назад, двигаясь так же, как в фантазийном мире игры, кажется, это была новая версия «HALO», хотя я мало что в этом понимал. Зейн и Бакстер тоже оба отстреливались, толкая и матеря друг друга, устраивая беспорядки даже когда играли. Брок же сидел в удобном кресле с бутылкой пива в руках и наблюдал за игрой с улыбкой на лице.
Потом Брок заметил меня.
‒ Наконец-то, дикий зверь выбрался из своей берлоги! ‒ сказал он с ярко выраженным австралийским акцентом.
Это остановило игру, и шесть пар глаз устремились на меня. Канаан и Корин двигались одновременно с этой их странной инстинктивной синхронностью. Они зашвырнули свои джойстики и бросились ко мне, заключая в медвежьи объятья.
‒ БАСТ! ‒ выкрикнули они в унисон.
Канаан и Корин выглядели прямо как рок-звезды, коими и являлись. Они были одного со мной роста, где-то сто девяносто сантиметров, но между собой самую малость различались по росту и поджарости тела. У Канаана были длинные распущенные и растрепанные волосы, постоянно падавшие ему на глаза, и зачатки бороды. Корин из них двоих был более резким, он щеголял суровым андеркатом с длинными верхней и левой частью, зачесанными назад через всю черепушку, кончики же были окрашены ядовито-синим. У обоих были начатые татуировки рукава, пустые места на которых показывали, где будут находиться новые татуировки. Оба были одеты в узкие джинсы с заниженной талией и дырами на коленях и бедрах, футболки с выцветшим рисунком и довершали их лук декорированные маркерами конверсы All-Stars. Каким-то чудом им удавалось сохранять свой индивидуальный стиль, у них все было почти-но-не-совсем одинаковым, и этого хватало, чтобы никогда не спутать одного близнеца с другим.
Одно время они играли в эту игру: одевались одинаково, выглядели одинаково, так что ты никогда не знал, с кем из близнецов общался. Они и зрителей на шоу разводили точно так же, один из них был на соло-гитаре и вокале, а другой ‒ на басухе и бэк-вокале, а затем во время смены освещения они менялись гитарами и микрофонами. Парни даже сделали из этого полноценный небольшой забавный трюк, перебрасываясь гитарами туда-сюда при гармонизации, так что вы никогда не знали, кто из близнецов поет. Однако компания быстро пресекла эти выходки. Хотя в ретроспективе это было только к лучшему, поскольку заставило каждого из них найти свою нишу, отнестись к музыке серьезно, а не как к какой-то показухе.
‒ Думал, ты никогда не выйдешь, ‒ сказал Канаан.
‒ Должно быть, она действительно что-то, раз продержала тебя там семь ебаных часов, ‒ сказал Корин.
‒ Скорее проебав эти семь часов, ‒ ухмыльнулся Канаан.
Я превратил медвежьи объятья в захват голов обоих.
‒ Мелите своими языками уважительнее, иначе я их вам оторву, вы, маленькие ублюдочные панки, ‒ я сопровождал слова сдавливанием, пока они оба не начали кричать и вырываться.
‒ ЛАДНО! ПУСТИ МЕНЯ! ‒ это был Корин, наиболее активный из них.
Я ослабил захват, но совсем не отпустил, повернув их к себе лицом.
‒ Серьезно, парни. Никакого дерьма насчет нее. Усекли?
Канаан взглянул на меня с любопытством.
‒ Кто ты и что сделал с моим настоящим братом?
Я оттолкнул его достаточно сильно, чтобы тот ударился о спинку дивана и перелетел через нее.
‒ Это, правда я, недоумок, просто я нашел девушку, которая мне действительно нравится. Не делай из этого событие.
‒ Думаю, это и правда событие, ты не находишь? ‒ спросил Ксавьер. ‒ Не ты ли однажды сказал, что любовь для слабаков, которые не смогли выкрутиться, как настоящие мужчины?
‒ Да, думаю, я что-то подобное говорил, ‒ вздохнул я, ‒ но во-первых, я был пьян, когда это сказал, во-вторых, это было до того, как я встретил Дрю, и в-третьих, тогда я был придурком.
‒ Это было меньше года назад, ‒ губы Ксавьера изогнулись.
‒ За год многое может измениться, малыш.
‒ Думаю, многое может измениться и за день, ‒ засмеялся Бакстер.
‒ Правда, ‒ сказал я, а потом осознал, что меня насторожило. ‒ Постойте, если я здесь и вы все тоже здесь, то кто работает в баре?
Ответил мне Зейн:
‒ Комитет постановил, что бар нужно закрыть на день. Мы все провели последние несколько дней в пути, а ты был... немного занят другими делами.
‒ Плюс небольшое уточнение... ‒ поднял голову Корин, ‒ никто из нас толком не знает, какого хрена нужно делать там внизу.
‒ И что за комитет? ‒ спросил я.
‒ Все мы, ‒ Зейн обвел комнату рукой.
‒ А я, значит, не часть комитета?
Зейн рассмеялся:
‒ Ну теперь, думаю, да, но, когда мы это обсуждали, ты был по самые яйца в одной особе, поэтому все пропустил.
‒ Следи за своим чертовым языком, ублюдок, ‒ прорычал я.
Он поднял руки ладонями вперед, и его взгляд говорил, что ему столь же не по душе знакомство с новой защитной версией меня, как и близнецам.
‒ Шутка, мужик, это была просто шутка. Расслабься. Я последний, кто стал бы говорить гадости об этом цыпочке, видишь ли, мои шары еще болят от знакомства с ее ногой.
Канаан и Корин повернулись к Зейну и заговорили в унисон:
‒ Подожди... хочешь сказать, подружка Баста дала тебе по орехам? ‒ то, как они могли говорить целые предложения абсолютно синхронно, включая интонацию и акцент, было чертовски странно. Я часто задавался вопросом, может они тренируются?
‒ Она не моя подружка, ‒ прорычал я. Затем события последнего дня и те вещи, которые мы сказали и разделили ранее, нахлынули на меня и заставили переосмыслить эту позицию. ‒ Ну, может, и так. Мы это не обсуждали. Суть в том, что она крута, так что наезжая на нее, ты рискуешь здоровьем.
‒ А я вам говорю по собственному опыту... ‒ Зейн поерзал на диване и потер промежность. ‒ Не ссорьтесь с ней. Конечно, тем, что меня завалило, был удар по яйцам, но движения, которые она использовала, чтобы провести этот удар, не уступали в скорости и точности никому, с кем я когда-либо спаринговался.
Слыша, как высоко оценивал Дрю такой ярый задира, как Зейн, я почувствовал, что меня распирает от гордости. Зейн был не из тех, кто разбрасывается комплиментами, его трудно впечатлить, и еще труднее заслужить похвалу.
‒ Откуда взялись этот монстротелик и игровая система? ‒ указал я на телевизор.
‒ Это мы, ‒ Корин поднял руку. ‒ Мы приехали сюда, увидели твой маленький кусочек дерьмового телевизора родом из девяностых, или типа того, и удручающее отсутствие PlayStation, и пришлось чертовски поспешно это исправлять. Тот телик был таким чертовски крохотным, что меня удивляет, чего ты паришься? И никакого PS4? Ну уж нет.
‒ Кто за него платил?
‒ Мы, ‒ ответил Канаан.
‒ Открытие мирового турне для «Rev Theory», помнишь? ‒ добавил Корин. ‒ Мы сделали тебя, братан!
Я закатил глаза.
‒ Делайте, что хотите, если это не на средства бара. Милый телик.
‒ Милый? ‒ сказал Ксавьер неверяще. ‒ Семидесятидюймовую картинку ультравысокой четкости ты называешь милой?
‒ Ну да, мило, ‒ я посмотрел на близнецов. ‒ Получается, турне уже закончилось? Мне почему-то казалось, что оставалось еще несколько выступлений.
‒ Мы должны были играть еще несколько дней... Кор, не помнишь, какие там были города?
‒ Барселона, Мадрид и Лиссабон, я думаю. Первоначальный план состоял в том, чтобы присоединиться к Beartooth в Париже, а затем совершить совместное с ними турне по Великобритании.
‒ У вас были хедлайнерские концерты? ‒ у меня екнуло сердце.
Канаан снова пожал плечами; на самом деле у паренька был целый язык пожиманий. Они могли бы означать «неважно», «конечно», «почему нет» или «кому какое дело», плюс еще несколько обозначающих что-то вроде «мне все равно». Данное пожатие плечами было из серии «как бы то ни было».
‒ Да. Но не сольный хедлайнер, ‒ сказал он. ‒ Наш менеджер разозлился на нас за то, что продинамили, но семья есть семья, верно?
‒ Черт, парни, ‒ простонал я, ‒ вы отказались от хедлайнерского тура, чтобы вернуться сюда?
Это была их мечта с тех пор, как они впервые организовали группу, когда им было по тринадцать. Они давали концерты в баре по вечерам вторника всю среднюю и старшую школу, в конце концов, эти концерты привели их в другие бары здесь, в Кетчикане, а позже в Анкоридже, затем по Тихоокеанскому северо-западу в таких местах, как Сиэтл и Портленд.
В конце концов, агент застал их выступление в дерьмовой забегаловке в Лос-Анджелесе. Боже, они так гордились тем, что забронировали концерт в Лос-Анджелесе, и не зря. Это было очень важно. Одно чертово шоу в Лос-Анджелесе, и они заключили контракт. Это случилось в начале старшей школы, когда им было всего шестнадцать. Они бросили школу, чтобы переехать в Лос-Анджелес, потратили год на запись дебютного альбома и сдачу экзамена для получения сертификата по программе средней школы. Это было условие отца: он отпускал их в том случае, если они получат свои аттестаты прежде, чем начнут гастролировать.
Даже тогда, еще до выхода их первого альбома, шли разговоры о национальных и даже международных турах. Они были обречены на великие свершения. А совместное турне с хедлайнером, такой известной группой, как Beartooth, реально мог забросить их в центр внимания.
А они забили на это, чтобы вернуться сюда.
Слова, сказанные недавно Броком, теперь приследовали меня: близнецам прийдется пропустить целый год концертов... мы знали, что должны были вернуться... по сути, ни у кого из нас не было особого выбора...
Черт.
Близнецам не нужны были деньги, им нужен был опыт гастролей и внимание к их таланту.
Канаан был более серьезным из близнецов, и именно он наклонился ко мне, и прошептал, обхватив мои плечи своей жилистой рукой:
‒ Слушай, старший брат. Мы гастролировали уже более двух лет. Я потерял счет того, сколько концертов мы дали и сколько городов посетили. Мы сократили поездку не только из-за завещания. И причина даже не в том, чтобы быть здесь и помогать тебе, поэтому не заставляй чувствовать себя каким-то проклятым мучеником, хорошо? Мы были близки к выгоранию.