И снова послышался густой, сладкий запах.
– Нет, – еще громче сказал Рэнсом. – Теперь этого делать нельзя, вода и лес утратили душу. Конечно, ты можешь разбудить их, но королевству это не поможет. Ни буре, ни наводнению не одолеть нашего врага. Оружие сломится в твоей руке, ибо мерзейшая мощь стоит перед нами, как в дни, когда царь Нимрод хотел достигнуть небес.
– Господин мой, – сказала Мерлин, – разреши мне пробудить скрытые силы…
– Я запрещаю тебе, – сказал Рэнсом. – Это против закона. Быть может, скрытые силы еще и дремлют в земле, но будить их нельзя. Даже и в твои дни это было не совсем законно. Вспомни, мы думали, что ты станешь на сторону врагов. Каждое Свое дело Господь творит ради каждого. Ты проснулся и для того, чтобы спасти душу.
Мерлин откинулся в кресло, и медведь лизнул его руку.
– Сэр, – сказал он, – если мне не дозволено служить вам своим искусством, ты взял в свой дом глупую груду плоти. Сражаться я не могу.
– И не надо, – сказал Рэнсом и немного помолчал. – Земная сила не справится с нашим врагом.
– Что ж, будем молиться, – сказал Мерлин. – Однако меня называли чернокнижником. Это ложь, но я не знаю, сэр, зачем я проснулся.
– Молиться мы будем, – сказал Рэнсом, – но я говорю не о том. Тварные силы есть не на одной Земле.
Мерлин молча глядел на него.
– Ты знаешь, о чем я говорю, – продолжал Рэнсом. – Разве я не сказал тебе сразу, что господа мои – Уарсы?
– Сказал, – ответил Мерлин. – Потому я и понял, что ты посвящен в тайны. Ведь по этому слову мы узнаем друг друга.
– Вот как? – удивился Рэнсом. – Я не знал.
– Почему же ты сказал так?
– Потому что это правда.
Волшебник облизнул побледневшие губы, потом простер руки.
– Ты мать мне и отец, – сказал он, глядя на Рэнсома, словно испуганный ребенок. – Дозволь мне говорить или убей меня, ибо я – в твоей деснице. Когда-то я слышал, что есть люди, беседующие с богами. Власий, мой учитель, помнил несколько слов их языка. Но ты знаешь и сам, что даже те были не сами Уарсы, а их земные тени. Земная Венера, земной Меркурий, не Переландра, не Виритрильбия…
– Я говорю не о земных тенях, – сказал Рэнсом. – Я стоял перед Марсом и перед Венерой в их собственном царстве. Врага одолеют силы и сильнейшие их.
– Господин мой, – сказал Мерлин, – этого быть не может, ибо это нарушило бы Седьмой закон.
– В чем он состоит? – спросил Рэнсом.
– Всемилостивейший Господь поставил Себе законом не посылать этих сил на Землю до конца времен. Быть может, конец наступил?
– Быть может, он начался, – сказал Рэнсом, – но я ничего о том не знаю. Малельдил поставил законом не посылать небесных сил на Землю, но техникой и наукой люди проникли на небо и потревожили силы. Все это происходило в пределах природы. Злой человек на утлой машине проник в сферу Марса, и я был его пленником. На Малакандре и на Переландре я встретил моих повелителей. Ты понимаешь меня?
Мерлин склонил голову.
– Так злой человек, подобно Иуде, сделал не то, что думал. Теперь на Земле из всех людей один узнал Уарсов и говорил на их языке не чудом Господним и не волшебством Нуминора, а просто как путник, повстречавший других по дороге. Наши враги лишили себя защиты Седьмого закона. Они сломали барьер, который Сам Бог не пожелал бы сломать. Вот почему силы небес приходили в этот дом и в комнате, где ты сидишь, беседовали со мной.
Мерлин побледнел сильнее. Медведь незаметно нюхал его руку.
– Я стал мостом, – сказал Рэнсом. – Посредником.
– Сэр, – проговорил Мерлин, – если они будут действовать сами, они разрушат Землю.
– Они не будут, – сказал Рэнсом. – Вот почему им нужен человек.
Волшебник провел по лбу большой рукой.
– Человек, чей разум открыт им и кто открывает его по своей воле. Господь свидетель, я сделал бы это, но они не хотят входить в неискушенную душу. И чернокнижник не нужен им, он не вместит их чистоты. Им нужен тот, в чьи дни волшебство еще не стало злом… и все же он должен быть способным к покаянию. Скажу прямо, им требуется хорошее, но не слишком хорошее орудие. Кроме тебя, у нас, в западной части мира, таких людей нет. Ты же…
Он остановился, ибо Мерлин встал и из уст его вырвался дикий вопль, подобный звериному реву, хотя это было древним кельтским плачем. Рэнсом даже испугался, увидев, как по длинной бороде бегут крупные детские слезы. Все римское слетело с волшебника, он был теперь не знающим стыда чудищем, воющим на диких наречьях, одно из которых напоминало валлийский язык, другое – испанский.
– Прекрати! – закричал Рэнсом. – Не срами и себя и меня.
Безумие прекратилось сразу. Мерлин сел в кресло. Как ни странно, он ничуть не был смущен тем, что до такой степени утратил власть над собой.
– И для меня, – сказал Рэнсом, – не просто встретить тех, кто спустится в мой дом. На сей раз придут не только Малакандра и Переландра. Я не знаю, как сможем мы глядеть им в лицо. Но мы не вправе глядеть в лицо Божье, если от этого откажемся.
Волшебник ударил ладонью по колену.
– Mehercule![11] – воскликнул он. – Не слишком ли мы поспешны? Ты Пендрагон, но и я – верховный советник королевства, и я посоветую тебе иное. Если силы уничтожат нас, да свершится воля Божья. Но дошло ли до этого, сэр? Ваш саксонский король, сидящий в Виндзоре, может помочь вам.
– Он ничем помочь не может.
– Если он так слаб, почему бы его не свергнуть?
– Я не собираюсь свергать королей. Их помазал на царство архиепископ. В Логрисе я Пендрагон, в Британии – королевский подданный.
– Значит, графы, легаты, епископы творят зло без его ведома?
– Творят, конечно, но не они нам опасны.
– Разве мы не можем встретить врагов в честном бою?
– Нас четверо мужчин, пять женщин и медведь.
– Некогда Логрис состоял из меня, одного рыцаря и двух отроков. Но мы победили.
– Сейчас не то. У них есть орудие, называе- мое прессой. Мы умрем, и никто даже не узнает о нас.
– А как же священство? Неужто нам не помогут служители Божьи? Не может быть, чтобы они все развратились.
– Вера теперь разорвана на куски. Но если бы она и была едина, христиан очень мало. Не жди от них помощи.
– Тогда позовем людей из-за моря. Разве не явятся на наш зов все христиане Нейстрии, Ирландии, Бенвика, чтобы очистить эту землю?
– Христианских королей больше нет. Страны, о которых ты говоришь, стали частью Британии или еще глубже погрязли в неправде.
– Что ж, обратимся к тому, кто поставлен сражать тиранов и оживлять королевства. Воззовем к императору.
– Императора больше нет.
– Нет императора?.. – начал Мерлин и продолжать не смог. Несколько минут он сидел молча, потом проговорил: – Да, в дурной век я проснулся. Но если весь Запад отступил от Бога, быть может, мы не преступим закона, если взглянем дальше. В мои времена я слышал, что существуют люди, не знающие нашей веры, но почитающие Творца. Сэр, мы вправе искать помощи там, за Византийским царством. Вам виднее, что там есть – Вавилон ли, Аравия, – ибо ваши корабли обошли вокруг всего света.
Рэнсом покачал головой.
– Ты все никак не поймешь, – сказал он. – Яд варили здесь, у нас, но он теперь повсюду. Куда бы ты ни пошел, ты увидишь машины, многолюдные города, пустые троны, бесплодные ложа, обманные писания, людей, обольщаемых ложной надеждой и мучимых истинной скорбью, поклоняющихся творению рук своих, но отрезанных от матери своей, Земли, и отца своего, Неба. Можешь идти на восток, пока он не станет западом и ты не вернешься сюда через океан. Повсюду ты увидишь лишь тень крыла, покрывающего Землю.
– Значит, это конец? – спросил Мерлин.
– Нет, – сказал Рэнсом, – это значит, что есть только один путь. Да, если бы враги наши не ошиблись, у нас не было бы надежды. Если бы собственной злой волей они не ворвались туда, к нездешним силам, теперь бы настал час их победы. Но они пришли к богам, которые не шли к ним, и обрушили на себя небо. Тем самым они погибнут. Ты видишь, другого выхода нет. Осталось одно: повинуйся.
Бледное лицо стало медленно меняться, понемногу обретая почти звериное выражение – очень земное, очень простое и довольно хитрое.
– Знал бы я это все, – сказал наконец Мерлин, – я бы тебя усыпил, как твоего шута.
– Я плохо сплю с тех пор, как побывал на небе, – отвечал Рэнсом.
Глава XIV«Жизнь – это встреча»
День и ночь сравнялись для Марка, и он не знал, сколько минут или часов проспал он, когда к нему снова явился Фрост. Он так и не ел. Профессор пришел спросить, надумал ли он что-нибудь после их разговора. Марк решил сдаваться не сразу, чтобы получилось убедительней, и ответил, что его беспокоит лишь одно: он не совсем понял, какая польза ему в частности и людям вообще от сотрудничества с макробами. Он ясно видит, что все действуют так или иначе отнюдь не из долга перед обществом (это лишь пристойный ярлык). Человеческие поступки порождает организм, и их различие определяется особенностями поведенческих моделей данного социума. Что заменит теперь эти внеразумные мотивы? На каком основании следует отныне осуждать или одобрять тот или иной поступок?
– Если вы хотите употреблять эти термины, – сказал Фрост, – лучший ответ дал нам Уоддингтон. Существование само себя оправдывает. Процесс, именуемый эволюцией, оправдан тем, что именно так действуют биологические сообщества. Контакт между высшим биологическим видом и макробами оправдан тем, что он существует.
– Значит, – сказал Марк, – нет смысла спрашивать, не движется ли Вселенная к тому, что мы называли бы злом?
– Никакого смысла, – сказал Фрост. – Суждение ваше отражает лишь чувства. Сам Гексли впадал в такую ошибку, называя «беспощадной» борьбу за существование. На самом деле, по словам Уоддингтона, межвидовая борьба настолько же вне эмоций, как интеграл. При объективном взгляде на вещи нет внешнего, нравственного критерия, порожденного чувством.