— Что это? — спросил Тхритрава.
— Это, отец мой, экономия места в библиотеке, — ответил я. — Ну и, кроме того, мой трактат об искусстве рыбной ловли.
— Вот как? Любопытно. — Настоятель взял книжицу в руки, повертел немного, затем догадался раскрыть и пролистать несколько страниц. — Интересная концепция. И действительно занимает места меньше, чем тубус со свитками. Хм, не знал, что ты умеешь рисовать…
Эх, палево! В отличие от меня, Лисапет-то до пятого класса в кружок рисования не ходил.
— Повода не было для художеств. Ты мне лучше скажи, нарисует Совет примасу афронт, если будет пользоваться царской поддержкой?
— Трудно сказать заранее, — вздохнул Тхритрава, возвращая книгу мне. — Конклаву потребуются для этого основания более веские, чем недовольство проводимой им политикой.
Ну, это мы тебе, владыко, обеспечим.
— Ох, засиделись мы с тобой, отец-настоятель. — Я поднялся из кресла. — Можем на заутреню опоздать.
— И тогда нарушится вселенская гармония? — чуть улыбнулся прелат.
— Непременно, — ответил я. — А еще братия от изумления просто очумеет.
Уже в дверях настоятель окликнул меня.
— Прашнартра, — спросил он, — зачем тебе мальчик?
Я пожал плечами.
— А кому я что хорошего в этой жизни сделал? Годы уже преклонные, детей нет, хоть об этом охламоне позабочусь. Все равно монах из него вышел бы никакой, а я к парнишке привязался.
«Никакой монах» прилетел ко мне как ужаленный почти сразу после трапезы, когда я неторопливо разбирал свои невеликие пожитки, размышляя, что с собой прихватить, а что мне больше и не пригодится никогда.
— Брат Прашнартра! Брат Прашнартра! — Мелкий рыжевато-русый вихрь чуть не снес дверь с петель.
Да что ж это все повадились ко мне без стука врываться последнее время? А вдруг я тут какую грешницу приватно исповедую?
— И вовсе незачем так орать, я тебя прекрасно слышу. Ты чего такой взъерошенный?
— Помнишь, ты говорил, что брат царя Кагена в монастырь ушел? — выпалил парнишка. — Так вот, он в наш монастырь ушел, оказывается!
— Да ты что? — хмыкнул я.
— Так ты не знал?
— Ну, мне, по крайней мере, никто никогда этого не рассказывал, — ответил я абсолютную правду.
— Так вот, — взахлеб продолжил просвещать меня Тумил, — князья-то, оказывается, приехали его на царство звать. И он согласился!
— Никак не могу сказать, что его за это порицаю, — ответил я, продолжая отделять нужное от того, что подарить не жалко.
— И сегодня он сложит свои обеты и уезжает!
— Скатертью дорога, — флегматично ответил я. — Из-за его отъезда лично я и слезинки не пророню.
— И он назначил меня царским стремянным, вот! А настоятель и хранитель Реликвии отпустили и дали свое благословение! — Голос мальчика, переполненный восторгом, вдруг стал тише и печальнее. — В общем, я того, брат Прашнартра… Попрощаться пришел. — Он шмыгнул носом и совсем уж тихо добавил: — Я скучать буду. Честно.
Кажись, Лисапету первый раз в жизни хоть кто-то сказал, что будет тяготиться его отсутствием… Хотя нет, вру. Матушка обещала скучать, когда он с братцем в монастырь уезжал. И все.
— Посмотри на это с другой стороны, — мягко улыбнулся я парню. — Теперь тебя точно не будут именовать Крипва-шму-ньи-прахтва-труждру-преваши-прукавирт-виртра-транью-мохвирикорду-пророхри-мукваджа-мимисома.
— Ты же говорил, что это шутка!
— А вдруг нет? — сощурился я.
Несколько мгновений мальчик возмущенно сопел, а затем уткнулся лбом мне в плечо и пробормотал:
— Береги себя, брат Прашнартра, не ходи рыбачить с ночевкой. Старенький ты уже, — еще раз шмыгнул он носом и был таков.
Прослезиться от избытка чувств, что ли?
Перед обрядом я успел еще зайти в библиотеку и презентовал в фонды брата Шантарамки будущий монастырский бестселлер. Рыбку-то покушать любят все, а ловить ее тут мало кто умеет. Библиотекарь новым форматом издания шибко вдохновился и битый час обсуждал со мной перспективы распространения фолиантов среди паломников. Я ему идею блокнотиков для записей (с монастырской символикой, как иначе?) еще подкинул — все равно быстро сами додумаются, так чего скромничать-то? Прослыву напоследок рационализатором и изобретателем!
Ну а потом уже и на малое прещение, в Чертог Смерти пошел. Чтобы однажды уже умершего для мира царевича Лисапета он отпустил обратно.
Да, Смерть тут мужик. Судя по легендам и сказаниям, не лишенный чувства юмора и самоиронии. Я, когда в память приходил и припомнил некоторые мифы с его участием, моментально начал искать на карте мира город Анк-Морпорк или еще какие Овцепикские горы, больно уж на книги Пратчетта кое-что оказалось похоже. Что-то сэр Терренс про этот мир, похоже, знал, иначе объяснить схожесть некоторых легенд с книгами про Плоский мир никак не получается. Сказка про ученика Смерти, например, тут очень даже популярна, да и внучка Мрачного Жнеца, если верить преданиям, до сих пор среди смертных ходит.
Не, ну так-то я точно знаю, что ангел смерти — это вовсе не костяной остов в черном балахоне и с косой, но вообще, по личным ощущениям, на мужчину все же похож. Хотя пес их, этих потусторонних, знает-то на самом деле — есть у них какие-то гендерные признаки или им размножаться не положено.
Смерть с возражениями на обряд, ожидаемо, не явился, так что еще час спустя смиренный брат Прашнартра канул в небытие, и пред людьми вновь предстал царевич Лисапет во всем блеске своей славы. В смысле — морщинистый как печеное яблоко, изрядно подрастерявший волосы и с шерстяным платком на пояснице под скромною серой рясой. Ну натуральный царь-надежа, е-мое!
Вернувшись в келью, столько лет бывшую моим пристанищем, я переоделся в дорожную сутану (с разрезами спереди и сзади да грузиками по подолу — щедрейший дар брата-кастеляна), разложил все, что не стал брать с собой, на топчане и приколол шилом на двери записку: «Дорогие братья, покидая обитель, оставляю свои пожитки вам. Берите и пользуйтесь, если кому чего надо».
Полюбовавшись результатом, я не удержался, макнул заостренный бамбуковый стержень в чернильницу и дописал: «Целую, царь», — после чего прихватил котомку со своими невеликими богатствами и со вздохом обвел взглядом келью еще раз.
— Как ни странно, а ведь буду скучать по этому месту, — пробормотал я себе под нос. — Не все было плохо.
Решительно отринув грустные мысли, я взял украшенный резьбой посох, врученный мне для чего-то настоятелем, и шагнул за порог.
Как говорится, «спешит дорога от ворот в заманчивую даль»[1].
Ну а если называть те же вещи банальной прозой, ждет нас долгая дорога бескайфовая.
Из монастыря мы отбывали без всяческой помпы — просто очередная группа богомольцев, тихо прибывшая по своим делам, столь же незаметно монастырь и покидает. Если, конечно, термин «незаметно» вообще можно применить к четырем десяткам хорошо вооруженных крепких мужчин.
На выходе из жилого крыла меня перехватил князь Тимариани. Решил, не иначе, что заблужусь или сбежать попробую.
— Ваше высочество, — чуть поклонился он. — Все готово к дороге, мы ожидаем только вас. Гонца к главному министру послали, но с припиской, что надежды уговорить не теряем, к князю Ливариади письмо я отправлю завтра поутру.
— Это правильно, незачем гонцам про дела друг друга знать, — согласился я, постукивая посохом по плитам двора. — О чем не знаешь, о том и не разболтаешь. Насколько раньше нас они прибудут?
— Если мы будем двигаться с обыкновенною скоростью, то на два или три дня гонцы нас опередят. Хотя, если вы пожелаете, мы можем сесть в Тассе на барку и добраться до столицы по реке, с бо́льшим комфортом, но и с бо́льшей задержкой по времени.
— Там разберемся, верхами или плотами. Как ситуация сложится. — Я не стал загадывать на будущее. — Надеюсь, лошадку мне смирную подобрали? Не в тех я годах, чтобы верхом на лихом коне гарцевать.
— Да, ваше высочество. Купили кобылку у одного из местных князьков перед подъемом на взгорье — он ее для своей дочери в конюшне держал. Смирная животинка с очень плавным ходом.
— Из своих конюшен тащить что, пожалели?
— А зачем? — искренне удивился Зулик. — Приличную лошадь разве что совсем уж в предгорьях найти тяжело, не слон ведь или еще какая диковинная зверюга. К чему ее за собой через всю Ашшорию было волочь?
— Логично, — согласился я. — Не слон и даже не тыгыдымский конь.
— Какой конь? — живо заинтересовался князь. — Никогда не слыхал о такой породе.
Пришлось ему рассказать этот анекдот. Князь ржал так, что лошади могли от зависти сдохнуть. Эх, как же мало местным для счастья надо…
— Тыгыдым, тыгыдым, тыгыдым… — повторил он, утирая выступившие от смеха слезы. — А я все ломал голову, как жеребенка назвать. Новую породу скакунов вывести пытался, свел кобылицу-сиглави с шехамским иноходцем, а выродилось что-то несуразное. Решено — будут его Тыгыдымом звать!
— Знатное имя, — хмыкнул я. — А мою лошадь как именуют?
— Так, как будет угодно вашему высочеству.
Это мне показалось или он на миг замялся перед ответом?
— Что же, прошлый хозяин ее вообще никак не называл?
— Ну отчего же? Наверняка называл… как-то. Вот она, кстати.
Мы вывернули из-за угла, и взору моему предстала расположившаяся ко мне филейной частью тонконогая кобылица мышастой масти, с темной гривой, таким же хвостом и идеально круглым пятном на… В основании хвоста, короче.
В общем и целом обращенная ко мне лошадиная, хм, корма напоминала известный по сказке про дедку и прочих его домочадцев корнеплод с роскошной ботвой.
— Ну надо же, — усмехнулся я, разглядывая открывшуюся мне картину. — Натуральная репка.
— Вот Репкой ее княжна и звала, — признался Зулик.
— Ей подходит.
Вообще-то лошадка симпатичная: шея тонкая, грива и хвост густые, ножки стройные, как у модели, и кабы не это пятно… Из-за него дорогие сбруя и седло смотрятся на ней ну прям как на корове.