Короче говоря, спектроскоп я доделать не смог. Терпения у родителей не хватило. Зря не хватило. Потому что на мои эксперименты по книжке «Библиотека пионера и школьника. Серия химия» им его (терпения) понадобилось гораздо больше.
Теперь, после того как прошло почти полвека после описываемых событий, я понимаю, что больше всего во всей этой истории с инженером Гариным и его гиперболоидом мне понравилась музыка, которую написал к кинофильму композитор Вайнберг. Больше гиперболоида, больше фильма и даже больше книги, но по молодости я понять этого не смог и по ошибке увлекся приборостроением. И всю жизнь конструировал самые разные приборы, брал патенты, писал о приборах длинные научные статьи и даже защитил диссертацию, посвященную приборостроению…
И все это вместо того, чтобы сочинять музыку. Понятное дело, что винить тут некого. Не винить же Вайнберга за то, что он написал прекрасную музыку. Себя я тоже не виню — я был тогда пятиклассник, а с пятиклассника какой спрос. Когда тебе тринадцать лет, разобраться в чувствах и ощущениях, которые тебя переполняют, практически невозможно. Остается только Толстой. Опиши он Гарина и его гиперболоид чуть менее привлекательными…
Музей смеха. Большой колонный зал гомерического хохота и маленькая, полутемная комнатка для хихиканья исподтишка. Старинная немецкая машинка палисандрового дерева для производства самодовольного, утробного и сытого смеха. Вышитые гладью контуры следов от жирного и липкого смеха Екатерины Второй на камзоле молодого Платона Зубова. Четверть грамма желчи, выделенной из смеха М.Е.Салтыкова-Щедрина супругой писателя. Колокольчик, выплавленный из серебра, содержавшегося в смехе десяти русалок, проживавших в верховьях реки Унжи Костромской губернии в начале девятнадцатого века. Пузырек со слезами от хохота Остапа Бендера, наблюдающего за тем, как Балаганов и Паниковский пилят гирю Корейко. Магазинчик при музее, торгующий мелкими засахаренными и солеными смешками на развес и настойкой на горьком смехе, с добавлением полыни, душицы и черного перца. Музейный экскурсовод, смеющийся на все лады, пока идет экскурсия, приходящий под вечер домой, ложащийся, не раздеваясь, на кровать, отворачивающийся к стене и на все вопросы жены не отвечающий ничего.
В начале мая в Москве особенно тяжело. Все вокруг начинают разъезжаться на дачи, разговоры ведут только о навозе, внезапных ночных заморозках на почве и о посадке картошки. Чувствуешь себя как-то не в своей тарелке, особенно вечером в пятницу, когда все торчат в пробках на дорогах, ведущих в область, а ты выходишь, к примеру, из Третьяковки, где долго стоял и смотрел на картину Репина «Царевна Софья Алексеевна в Новодевичьем монастыре» и думал — если бы не Петр, а Софья с Голицыным взяли верх… и не Голицын, а Петр поехал бы в Пинегу. И бород никто никому не брил бы и в кургузом голландском платье не принуждали бы ходить, а наоборот Боярская Дума специальным указом запретила бы его. Тогда бы стиляги у нас появились ровно на четверть тысячелетия раньше. Днем богатые ходили бы в кафтанах, ферязях и фелонях, а бедные в шелупонях. Те, которые служили бы на государственной службе, в Приказах, даже накладные бороды носили бы, чтобы избежать денежных штрафов за отсутствие бород. И пахли бы только луком, чесноком и конским потом. И пили бы только квас и сыченый мед, а вечером, а ночью… ассамблеи, декольте молочной спелости, парики, шелковые чулки, запрещенные менуэты, гавоты, все в табачном дыму, в брызгах мальвазии, и ни одного слова по-русски. Письма и любовные цидулки только по-голландски или аглицки. И вся фронда собиралась бы в Архангельске и Пинеге.
Потом Петр ускользнул бы в Англию, нанявшись плотником на торговый корабль «Ост-Индской компании», зашедший в Архангельск. Софья, которая к тому времени превратилась бы из регентши в царицу, послала бы выманить брата из Европы стольника Петра Толстого, который и здесь прислужился бы. Тот посулил бы Петру построить потешную верфь на Онежском озере, а на ней потешный фрегат, а на фрегат набрать потешных матросов, а вокруг верфи выстроить потешный город Санкт-Питербурх, с потешными портовыми кабаками и потешными девками, потешным Адмиралтейством, потешным Сенатом и потешными сенаторами… не помогло. И только когда полюбовнице царя, аглицкой девке Катерине, которую тот нашел в каком-то портсмутском притоне и называл своей женой, хитроумный Толстой пообещал потешную корону и потешный трон в потешной петровской столице, мятежного царя удалось бы вернуть в Россию. Так бы он там и состарился, а Софья стала бы нашей Екатериной Великой на полвека раньше. Нашего участия в Северной войне не случилось бы, хотя Петр из своего потешного Санкт-Питербурха писал бы Карлу Двенадцатому оскорбительные письма, провоцируя на военные действия, но письма эти Софья перехватывала и складывала бы в отдельную шкатулочку, чтобы читать перед сном Голицыну и вместе с ним смеяться.
Петр пережил бы сестру, которая умерла бы от апоплексического удара. Добрый Голицын отпустил бы его с женой и дочерью в Англию, умирать. Там ему английский король выделил бы домик в Гринвиче, и старик все свои дни посвятил бы разведению роз и изготовлению деревянных моделей кораблей своего никогда не существовавшего флота. Время от времени его видели бы на Гринвичской верфи, где он бражничал бы с плотниками. Жена посылала бы за ним дочь, и рослая не по годам Лиза, которую друзья и собутыльники Петра запросто звали Бетси, забирала бы худого нескладного старика домой, награждая его, не желавшего покидать компанию, тумаками. Потешный Санкт-Питербурх, построенный, как и хотел Петр, на болоте, в том месте, где Свирь вытекает из Онежского озера и течет в Ладожское, после отъезда в Англию мало-помалу опустел бы. После смерти Петра в Англии прах его, по завещанию, был бы привезен в Санкт-Питербурх вдовой.
Елизавета осталась бы в Гринвиче, выйдя замуж то ли за плотника на верфи, то ли за часовщика из Гринвичской обсерватории. До нашего времени дошли бы лишь развалины потешного петровского городка, посещаемые дикими туристами. Раз в год, в конце мая, в день рождения Петра здесь устраивали бы потешные морские баталии между флотилиями игрушечных парусных кораблей, которые так любил мастерить… тут я смахнул невольную слезу и повернулся посмотреть на Ивана Грозного, убивающего своего сына, чтобы как-то успокоиться. Если бы он его не убил…
Но я отвлекся. Выходишь из музея и заходишь в венское кафе неподалеку, усаживаешься в плетеное кресло на открытой террасе среди запахов чьих-то французских духов и медового, бархатного дыма трубочного табаку, заказываешь чайник зеленого чаю, венские вафли со взбитыми сливками и клубникой, коньяку и еще коньяку; смотришь на тихонько журчащий фонтан в центре скверика, на громко журчащих вокруг него детей, на девушку, бесконечно фотографирующую себя мобильным телефоном, на девушку, кокетничающую с молодым человеком, спрятавшимся внутри ее телефона и не желающим оттуда вылезать, на девушку, спрятавшуюся в большой бороде своего спутника и не желающую оттуда вылезать, на девушку в замысловатой малиновой шляпке, медленно, с неохотой вылезающую из подкатившего кабриолета, на то, как понемногу опускаются сумерки, похожие на невесомую газовую вуаль самой тонкой выделки, и думаешь, что вместо всего этого мог бы сейчас лежать между грядками в огороде, с отвалившейся где-то в теплице поясницей и ногами, гудящими так громко, что слышно даже за забором на улице, и еле шевелящимися мозгами думать о том, что еще рывок и все грядки будут перекопаны, что помидорную рассаду выносить рано, что укроп никуда не денется и вырастет сам, что больные ветки вишни надо отпилить, что пятьдесят грамм коньяку это очень мало, что сейчас надо сто и еще сто не помешало бы, и чайник зеленого чаю, и плетеное кресло, и венские вафли со сливками и клубникой, которую завтра надо прополоть кровь из носу… и еще коньяку обязательно.
От скуки забредешь в пыльный и пустой Музей архитектуры, по которому в мае гуляют только солнечные зайчики, пройдешь, зевая, по залам и в одном из них обнаружишь метровой длины панораму Московского Кремля, которую в конце восемнадцатого века нарисовал внимательный к деталям Кваренги. Кремль как Кремль. Башни как башни. Стены как стены. Деревянный мост через реку, на котором стоят три человека. На замоскворецком берегу два всадника, каждый из которых высотой с указательный палец, о чем-то беседуют, картинно размахивая руками, еще два человека просто стоят, повернувшись к зрителю спинами, и смотрят на совсем уж микроскопического всадника на кремлевском берегу, поднявшего лошадь на дыбы. И в правом нижнем углу, под знаменем, на котором на котором написано «Вид Кремля с некоторыми древними строениями и висячими садами», нарисован Царь-колокол размером с кофейную чашку, у которого из дыры на боку вылезает какой-то человек-с-ноготок в голубом кафтане и черной шапке. Он протягивает руки двум мужчинам, которые сидят на камнях и беседуют между собой. Один из этих мужчин показывает пальцем на юношу и девушку, сидящих в жерле Царь-пушки. Юноша, свесивший ноги из пушечного жерла, держит в руках какую-то палку размером со спичку, похожую на ружье, а девушка ничего не держит — она просто прильнула к плечу своего ухажера и обвила руками его левую руку.
Посмотрев на них минут пять, ты переходишь к другой картине, потом еще к одной, потом уходишь из музея, пьешь в кафе чай с миндальным пирожным, идешь домой, потом ходишь на работу и все думаешь, думаешь… Ну как, спрашивается, они умудрились усесться в Царь-пушку?! Да еще и вдвоем. Ведь ее калибр всего девяносто сантиметров. В ней только детям и сидеть. Интересно, что они делали до того, как в нее залезли… Может, гуляли по улицам, грызя каленые орехи, может, смотрели, запрокинув головы, как облако, зацепившееся за крест колокольни Ивана Великого, треплет и рвет на длинные лоскуты ветер, может, смеялись, глядя на ученого медведя, читающего книгу с деревянными страницами, на каждой из которых лежит блин, может, пили шипучий квас с изюмом и маковыми пряниками, может, целовались в каком-нибудь кривом, узком проулке, где их едва не облили помоями, может, купили на копейку горохового киселя с постным маслом, а потом уже, наевшись и находившись… И зачем вообще Кваренги нарисовал влюбленных в пушке? Нарисовал бы ворону или даже целое воронье гнездо… Было бы гораздо естественнее. Может, ему было одиноко, после того как умерла от скоротечной чахотки его вторая жена… давно просит тебя поменять смеситель в ванной комнат