– А тебя не касается, где они живут. Захочу и сдам им апартаменты в своем доме.
Габриэль так дернула край скатерти, что стаканы покачнулись. Через стол перегнулась к Планелихе:
– Какие апартаменты ты им сдашь? Обе квартиры у тебя в доме заняты, гражданка.
Бригитта невольно отшатнулась, но тут же сложила руки на груди и торжествующе заявила:
– А мы ждем, когда некоторые из бывших на государственные съедут! Долго-то ждать не придется!
Габриэль вспыхнула, локтем толкнула Этьена. Он заворочался, как разбуженный зимой медведь:
– Кого ты называешь бывшими?
Планелиха поджала губы, сняла крышку со своей кастрюли, опустила в нее половник и с нескрываемым торжеством процедила:
– Бывших нынче много стало. Эбертисты теперь тоже бывшие. Гильотина по всем вам плачет!
Габриэль нацелилась на домовладелицу тяжелым, немигающим взглядом. Этьен заворчал и подтянул палицу к себе поближе, но Василий Евсеевич жестом миротворца воздел бокал:
– Бригитта, голубушка, это дружественный ужин, а не заседание трибунала. Выпьем вместе этого веселящего вина! – отхлебнул, поперхнулся, осторожно понюхал темную жидкость, глубоко вздохнул, пробормотал: – Дареному коню в зубы не смотрят… – и стоически опорожнил чашу. – Бригитта, позволь угостить тебя нашей жирной и вкусной селедкой!
К столу подошел гражданин, ответственный за ужины в секции Дома коммуны:
– Привет и братство! У вас с краю свободные места, добрые патриоты. Примите в свой дружный круг гражданку Нодье с детьми.
Василий Евсеевич тут же приподнялся и с полупоклоном поприветствовал прибывших:
– Прошу вас, прекрасная гостья, украсить собой и вашими детками наше скромное застолье!
Пышная булочница улыбнулась из сердцевины белоснежного батистового чепчика и села рядом с Габриэль, усадив за собой двух маленьких девочек и плотного сына-подростка. Все четверо одинаково белобрысые, безбровые и краснощекие Нодье напоминали присыпанные мукой сдобные булочки.
Александр тоже радушно встретил вдову:
– Добрый вечер, дорогая гражданка Нодье.
Накрахмаленный чепчик тряхнул оборками:
– Приятно встретиться вне лавки. Меня можно просто Розали звать.
Розали оглядела длинный стол, заметила сидящую на другом конце домовладелицу и улыбка ее погасла. Она обернулась к детям, как бы удостоверяясь, что загораживает их собой.
– К сожалению, гражданин Ворне, тут выбирать, с кем за одним столом окажешься, не приходится. Хорошо, что вы тут. – Сняла салфетку со своего блюда: – Угощайтесь. Мои знаменитые бриоши на настоящем сливочном масле. Сейчас во всем Париже таких не найдете.
Бриоши были густо намазаны мармеладом и источали невыносимый соблазн. Василий Евсеевич не заставил себя упрашивать:
– С вашего разрешения, очаровательная Розали, я возьму парочку. Славные детишки у вас.
– Еще бы. Мартин мне теперь настоящий помощник. Уже на две головы меня перерос!
Гражданка Планель усмотрела выпечку со своего места, взвизгнула:
– Ишь ты, а у пекарихи-то сдобные булки! Это, оказывается, мы сами виноваты, что отрубями давимся!
Сын Розали пошел красными пятнами и вскочил со своего места, но мать молча дернула его с такой силой, что он рухнул обратно на скамью.
Планелиха не унималась:
– Интересно, откуда у ворюг пшеничная мука?
Стол братства безмолвствовал. По счастью, Василий Евсеевич не намеревался отказываться от самоотверженно принятых им на себя обязанностей радушного хозяина. Он внимательно проинспектировал дары остальных участников застолья и барственно повелел:
– Жанетта, разлей-ка всем этого славного рагу!
– Моего рагу на всех не хватит, – Бригитта Планель вцепилась в ручки котелка с дымящимся варевом. – Пусть каждый ест, что сам принес.
– Нет уж, голубушка, – благодушно отмел ее взмахом холеной руки Василий Евсеевич, – берите пример со своих друзей.
И так быстро подхватил со стола и прижал к груди головку сыра гражданки Брийе, что та не успела защитить свое подношение. Острым ножом дядя принялся отрезать от круга овернского гаперона щедрые ломти и раскладывать их по тарелкам пирующих.
– Налетайте, добрые патриоты, не стесняйтесь. Вас угощают от всей души.
Протянул брусочек Розали Нодье, та покачала головой:
– Мне с того конца ничего не надо. Пусть гражданка Планель свой долг моему покойному супругу вернет.
Бригитта встрепенулась:
– Твой супруг, гражданка, был осужден трибуналом. И все его имущество отошло Франции. Не ты его наследница, а республика.
Юный Мартин Нодье, сидевший на самом краю, крикнул:
– А кто донес на него, а?! – от волнения у него по-петушиному сорвался голос.
Бригитта вздернула все свои три подбородка:
– Я-то тут при чем? Это долг каждого патриота – доложить трибуналу, если пекарь нарушает максимум или утаивает хлеб… – Ткнула в бриоши: – Или обвиняет добрых патриотов в том, что это они виноваты в нехватке белого хлеба.
Юноша покраснел и снова рыпнулся, но мать и на этот раз твердо осадила его. Он закусил губу сжал руки в кулаки и весь остаток ужина просидел молча, уставившись под ноги.
Габриэль от чужих угощений не отказывалась. Наоборот, охотно приняла из рук дядюшки кусок сыра и откусывала от него, не сводя злого, студеного взгляда с Планелихи. Этьен Шевроль при этом набычился и что-то проворчал. Она только пренебрежительно пожала плечами.
Бывший делегат поднял стакан и мрачно проворчал:
– Завтра в ратуше мы с Габриэль Бланшар сочетаемся гражданским браком!
Александр взглянул на невесту, та невозмутимо жевала сыр. Он приветственным жестом приподнял свой бокал, отхлебнул вина. Вино было таким же дрянным, как и сама весть. Дядюшка и Розали Нодье поздравили молодоженов, Планелиха ехидно заметила, что с тех пор, как женатых в армию не призывают, многие сломя голову рванули в супружество. Александр впервые видел Габриэль столь вызывающей. На Ворне она не обращала внимания и вообще вела себя так, будто поздравления к ней не относятся. Этьен угрюмо сопел, исподлобья разглядывая сотрапезников. Василий Евсеевич вернул растерянным супругам Брийе уполовиненную головку сыра и потянулся за черпаком, торчащим из дымящегося рагу Планелихи.
Та быстро придвинула горшок к себе, обратилась к чете Брийе:
– Друзья, подставляйте ваши тарелки.
Габриэль звонко воскликнула:
– Осторожно, если вы ей уже уплатили, может и отравить!
Брийе ничего не ответили, переглянулись и неуверенно опустили ложки в рагу. Пробуя кушанье, они буравили неприязненными взглядами мадемуазель Бланшар. Видимо, еще не нашли стратегически неуязвимой позиции между ненавидящими друг друга соседями, собравшимися на этом ужине дружбы и братства.
Выручил всех Василий Евсеевич, твердо намеревавшийся провести вечер в приятной атмосфере, а заодно и наесться до отвала. Он громко призывал соседей не стесняться и угощаться его жирными селедками и наваристой чечевичной похлебкой. Яблоки дядюшка нарезал на тонкие ломтики и предлагал с такой помпой, словно то были заморские ананасы. Женщины оказались беззащитны перед его обаянием. Даже гражданка Брийе сдалась – взяла ломтик, отогнув мизинчик и тоненько хихикая. Оттаяла и Бригитта.
Перегнулась через своих друзей к Александру:
– Ворне, подставляй миску! От тебя одни кожа да кости остались.
НА УЛИЦУ ДЮ Барр спустились душные сумерки. Догорали фитили в фонарях, шипели и коптили свечи, остывали угли в жаровне. Мучительный ужин подходил к концу. Первыми заторопились восвояси Брийе. Бригитта Планель тоже подхватила опустевший горшок, напомнила Пьеру затушить жаровню, Жанетте – снять скатерти и убрать столы и поспешила за друзьями. Все трое переваливающимися сурками двинулись вверх по дю Барр – к улице де Монсо.
После их ухода поднялась и вдова Нодье. Василий Евсеевич успел перегнуться через стол и выхватить из ее корзинки последнюю бриошь:
– На завтрашнее утро, дорогая Розали!
Булочница вручила корзинку сыну и ушла, держа за руки дочек. Жанетта собирала грязную посуду. Пьер пошел за водой к колодцу. Дядюшка безмятежно подъедал остатки гаперона. Александр молча допивал последнюю бутыль. Этьен перебрасывал палицу из руки в руку и бросал вокруг мрачные взгляды.
Габриэль встала, по-прежнему никого не замечая. Бросила в воздух:
– Мне пора, меня ученица ждет.
Шевроль поспешно подхватил дубину, вскочил, опрокинув скамью.
– Нет, за мной не тащись, я прекрасно дойду сама.
Невеста взметнула юбки и, не оборачиваясь, скрылась за углом Мортеллери.
Шевроль растерянно помялся, взвалил палицу на плечо и, ни с кем не прощаясь, потопал вперевалку в противоположном направлении – к улице де Монсо.
Дядюшкин брегет прозвонил семь раз. Ему жидко вторил колокол ратуши, почти единственный в округе избежавший переплавки на пики и пушки. Невыносимое испытание совместной вечери наконец-то завершилось.
– Прекрасный был ужин, – довольно заметил Василий Евсеевич, аккуратно собирая в корзинку все недоеденное. – Почаще бы так. А дома нас еще отличный окорок дожидается!
XXV
ДЯДЯ СУНУЛ ГОЛОВУ в дверь:
– Чего там Жанетка носом хлюпает? Это ты девку обидел, стервец?
Александр валялся на диване и даже взгляда от окна не отвел:
– На что она мне сдалась?
Василий Евсеевич продолжал топтаться на пороге. Видно, благополучие кухарки, стряпающей съедобные обеды, волновало его сильнее, чем душевное уныние племянника, который эти обеды только пожирал.
– Ты это брось валяться и хандрить целыми днями. Иди тогда сам кашу вари.
Александр вздохнул, выпростал руки из-под головы, скинул ноги с канапе:
– Пойду узнаю, что стряслось.
Жанетта и впрямь сидела у очага зареванная, с опухшим лицом. Александр опустился перед ней на корточки, забрал ее слабо сопротивляющиеся ладони в свои.
– Жанетта, милочка, сколько можно из-за меня слезы лить? Я ж тебя сразу предупредил: ненадежный я, ветреный, не женюсь!