[19], но он провёл слишком много вечеров на ринге маленькой спортивной ассоциации в туринском пригороде, чтобы сохранить нетронутым свой греческий профиль.
– Я понесу помидоры.
Он хорошо говорит по-французски – почти правильно, но с чудовищным акцентом – и почти всегда смеётся.
– Давайте за мной в «Тит».
«Тит» – это бистро у порта, где мы часто встречаемся, чтобы производить свои обменные операции. Там собираются жители Ниццы, вышедшие на пенсию, и, конечно, итальянские солдаты, приятели Марчелло, которые распевают оперные арии и бренчат на гитаре, прежде чем заступить на необременительное дежурство в стратегических точках города.
Вот мы и на месте. Заведение совсем небольшое; мамаша Россо никогда не закрывает дверь кухни, и в бистро днём и ночью пахнет жареным луком.
Друзья Марчелло уже здесь, это трое военных, которые бурно радуются нашему приходу. Я со всеми знаком: высокий очкарик – студент из Рима, он смахивает на англичанина и здорово подражает Беньямино Джильи[20] в «Тоске»; столяр происходит из Пармы (до нашего знакомства я думал, что все жители этого города занимаются только производством пармезана), а капрал – из Венеции. Он самый старший в этой компании и до войны работал на почте, за что приятели и называли его «почтальоном».
Мы с ним дружим и часто играем в шашки.
С видом победителя Марчелло отодвигает в сторону стаканы с белым вином и ставит на клеёнку корзинки с помидорами.
– Вот что они нам предлагают.
Они весело переговариваются по-итальянски, и Карло (студент из Рима) протягивает нам литр оливкового масла, припрятанного за барной стойкой.
Бестолковость итальянской интендантской службы привела к тому, что многие военные кухни оккупационных войск были завалены консервированным тунцом и сардинами в оливковом масле; кроме того, бидоны и бидоны этого самого масла безостановочно прибывали целыми машинами.
Упрёки в адрес тех, кто заведовал войсковым довольствием, ничего не давали, и заполненные маслом грузовики продолжали приезжать. В конце концов, итальянцы осознали, что можно с выгодой использовать его как разменную монету, которая позволит им через сложную систему бартера обеспечить себя овощами – помидорами, салатом – и питаться чем-то кроме извечных консервов.
Марчелло как-то обсудил это с нами, и мы стакнулись с зеленщиком, торговавшим у цветочного рынка: он давал нам помидоры, а мы приносили ему масло, взятое у итальянцев, и получали наличные деньги. Добавив к этим деньгам сигареты, которые капрал умыкал в интендантстве и тихонько передавал нам, мы покупали на чёрном рынке рис, а его, в свою очередь, обменивали на муку. Муку мы приносили в «Тит», и бывший столяр из Пармы стряпал из неё на кухне мамаши Россо широкие макароны. С этого мы получали комиссию, на которую снова покупали помидоры, и за два месяца таких спекуляций мы с Морисом смогли тайком отложить некую сумму, подраставшую день ото дня.
Когда нам случалось проходить мимо шикарных отелей вроде «Негреско» или «Рюля», Морис указывал кивком на роскошный фасад и говорил, потирая руки:
– Если это продлится ещё немного, сможем прикупить его.
Жизнь казалась прекрасной.
Капрал почёсывает свою короткую бороду и кладёт руку на шашечную доску.
– Сыграем, bambino[21]?
Я спешу, уже пробило одиннадцать, и мне надо отнести масло торговцу овощами, который, наверно, уже с полчаса меня дожидается. Марчелло тем временем нарезает кружочками «оливет» и складывает их в большую салатницу.
– Хорошо было бы достать мелкой травы для салата, таких зелёных стеблей … не знаю, как сказать по-французски.
– Петрушка.
– Si[22], да, петрушка
Мы с Морисом переглядываемся. Это сложнее, чем может показаться со стороны. У мясника, который держит магазин рядом с портом, должна быть петрушка. Я с ним немного знаком – он курильщик.
Оборачиваюсь к почтальону:
– Сможешь достать мне две пачки сигарет сегодня днём?
– Si, ma[23] надо сходить за ними, возвращайся к четырём.
– Va bene[24].
Две пачки сигарет мне обеспечат целый сноп петрушки, стейк граммов на сто и чаевые, если я правильно себя поставлю.
– «Que lucevan le stelle»[25]…
Карло поёт арию грудным голосом, смешивая соус.
Быстро выпиваю стакан гренадина, которым меня угощает оккупант, и выхожу на улицу вместе с Морисом.
Солнце печёт нещадно, и мы переходим на другую сторону улицы, чтобы идти по тени.
– Мне надо сходить в казарму, у одного из знакомых Марчелло есть настоящий кофе, и он готов поделиться им в обмен на мыло для бритья.
– Ты в курсе, где можно достать мыло?
Морис размышляет. Он стал как ходячий справочник и знает, где в разгар тотального дефицита можно достать всё на свете: сливочное масло, яйца, галстуки и, уж конечно, мыло для бритья.
– Думаю, что оно должно быть у торговца с улицы Гарибальди, ты его знаешь – тот, что продал нам кило чечевицы.
Он вздыхает и утирает пот со лба.
– Я к нему. Займёшься петрушкой?
– Да. Встречаемся дома?
– Ладно. Эх, будь у нас велик, мы бы здорово сэкономили время.
Мы давно мечтаем о нём, нам только его и не хватает. Но раздобыть велосипед будет посложнее, чем восемь кило помидоров. Кроме того, к велосипеду понадобятся шины, а они стоят просто немерено: пять блоков сигарет за одну, десять за пару, и не факт, что они будут новые. Велик, конечно, сберёг бы наше время, но ещё больше – нашу обувь: рыская по всему городу изо дня в день, мы мгновенно стирали верёвочные подошвы наших эспадрилий, что приводило маму в отчаяние.
В любом случае я совершенно свободен до часу дня. Пообедаю и потом пойду в «Тит» забрать сигареты и корзинки, отнесу их в Старый город, попробую достать петрушку на улице Гарибальди и вернусь в порт – короче говоря, после обеда придётся побегать. А пока пойду прогуляюсь, заглянув на Английскую набережную.
Она заполнена людьми – на пляже яблоку негде упасть, у отелей людей ещё больше. На террасах, в тени зонтиков, множество итальянских офицеров. Я вижу, как сияет на солнце их форма. Кажется, они находят войну весьма приятным занятием. С ними рядом женщины в элегантных платьях, каких не достанешь по талонам на текстиль. Именно такие дамочки приходят к Анри и Альберу в парикмахерскую напротив отеля «Адриатика».
А мои братья теперь здорово поднялись! Они больше не стригут народ в малюсенькой парикмахерской, как на улице Клинянкур или на Рю де Пари в Ментоне, но работают в заведении класса «люкс», и сливки местного общества готовы драться за то, чтобы попасть к братьям Жоффо!
Анри и Альбер частенько делают укладки на дому, то в какой-нибудь богатой квартире, то в роскошном номере «Мажестика» или «Негреско».
Папа с мамой отлично устроились в своём новом жилье, и если бы каждый вечер не было ритуала Радио-Лондон[26], то можно было бы подумать, что мы просто проводим каникулы на побережье.
Ведь сейчас середина августа, время каникул, и моя мечта почти сбылась: я свободен в этом сверкающем позолоченном городе, где деньги кажутся такими лёгкими, а все шезлонги на Английской набережной заняты пёстрой толпой, и, когда солнце начинает слишком припекать, все закрываются от солнца газетами.
Любопытная вещь эти газеты, в них только и речи, что о победе немцев: там, на русском фронте, немецкие танки продвигаются, они уже дошли до города под названием Сталинград и, разумеется, скоро возьмут его.
Вечерами по радио, несмотря на помехи, я опять слышу про Сталинград, он у всех на устах, но там говорят совсем другие вещи – например, что зимой много немецких солдат погибло, что гусеницы танков буксуют в грязи и тяжёлая техника становится бесполезной, так как не может сдвинуться с места.
Кому же верить? Когда я вечером ложусь спать, то думаю, что немцы проиграют, что на этот раз им крышка, и засыпаю с надеждой. Но поутру в киоске на улице Карно я читаю заголовки газет, набранные жирным шрифтом, и вижу фотографии генералов в блиндажах – грудь у них в свастиках, лица гордые и уверенные; мне сообщают, что русский фронт прорван, а благодаря щиту, которым является Атлантика, высадка союзников просто немыслима – они бы просто разбились об эту неприступную стену.
Я часто обсуждал это с Морисом на пляже, но было так трудно, с наслаждением купаясь в тёплом прозрачном море, представить себе поля, покрытые снегом и грязью, ночи, наполненные пулемётными очередями и воздушными налётами, что мне не верилось в реальность этой войны. Казалось невероятным, что где-то люди замерзают, сражаются, умирают.
На нашем горизонте маячила лишь одна чёрная точка: сентябрь.
В сентябре начнутся занятия, и придётся вернуться в школу. В двух шагах от дома, на улице Данте, как раз была школа, и я проходил мимо неё каждое утро перед тем, как начать рыскать по городу. Я всегда ускорял шаг, чтобы побыстрее проскочить мимо классов, видневшихся в глубине тесного двора, где всегда был приятный тенёк благодаря шести огромным платанам.
Ухожу с побережья и углубляюсь в город. Вот церковь, ещё метров двадцать, и буду дома.
– Жозеф, это ты?
Мама что-то жарит, этот шум перекрывает её голос.
– Да, это я.
– Иди вымой руки перед тем, как сесть за стол. Морис с тобой?
Начинаю намыливать руки зеленоватой массой, которая скользит между пальцев и совершенно не хочет пениться.
– Нет, но он скоро будет, он пошёл к торговцу с улицы Гарибальди за мылом для бритья.
Входит папа, он треплет меня по голове, настроение у него явно хорошее.
– Ох уж эти ваши махинации…