47.
Изначально Общество гармонии создавалось с целью защитить учение Месмера (и, конечно, его состояние) от нападок со стороны научных и государственных учреждений. К моменту раскола общество было буквально наводнено аристократами и крупными буржуа. К нему присоединился даже академик маркиз де Шателю, который написал эссе о «магнетических антигравитационных выделениях земли», вошедшее в «Рассуждения о животном магнетизме» Бергасса. Такого рода сотрудничество потенциально открывало перед Бергассом двери ряда модных салонов, чему он наверняка был рад, но его изгнание из общества поставило крест на этих перспективах. В результате у Бергасса выработалось стойкое неприятие модных и популярных среди аристократии течений в месмеризме. Вместе со своими товарищами по изгнанию он обрушился на «сей несуразный вид» (cette espèce criarde) месмеризма в ряде памфлетов, параллельно обвиняя Месмера в использовании доктрины в корыстных целях и нарушении обещания раскрыть ее тайну общественности во благо всего человечества. Изгнанники принялись осуществлять эту задачу своими силами, начав летом 1785 года чтение цикла открытых лекций о месмеризме, продлившегося до весны 1787 года. В этих лекциях Бергасс и д’Эпремениль (именно они были авторами большинства из них) значительно отошли от месмеровских идей. «Мне удалось перевернуть основы его системы и, полагаю, воздвигнуть на ее руинах здание, куда более прочное и просторное», – отмечал по этому поводу Бергасс. Не будучи более связан догмами и ограничениями Общества гармонии, он занялся проработкой социального и политического аспектов теории месмеризма, добавив к ней собственные идеи об «универсальной морали, о принципах законодательной деятельности, об образовании, привычках и нравах, искусствах и т. д.», по его собственным словам – и в этих идеях он усматривал корень своих расхождений во взглядах с Месмером. В приватной обстановке дома Корнманна, где до начала Революции проживал тогда еще холостой Бергасс, он со товарищи имел возможность обсуждать и развивать эти идеи более свободно. Продолжая поносить Месмера за то, что тот предал их некогда общее дело борьбы против «академической деспотии», члены «корнманновского» кружка постепенно вступали в куда более масштабную борьбу с деспотией политической48.
Доподлинно неизвестно, кто именно вошел в эту группу непосредственно после изгнания Бергасса и его сторонников из Общества гармонии. Вполне вероятно, там были Корнманн, Бергасс, д’Эпремениль, Лафайет и Адриен Дюпор. Пик их активности приходится на период 1787–1789 годов. К этому времени внимание группы уже полностью переключилось с месмеризма на разворачивавшийся политический кризис, и в ее составе стали появляться люди, не имевшие к первоначальному учению ровным счетом никакого отношения (например, будущие лидеры жирондистов Этьен Клавье и Антуан-Жозеф Горса). В 1785 году к группе Корнманна присоединился Жак-Пьер Бриссо. Он был весьма впечатлен как общей притягательностью идей Месмера, так и убедительностью сочинений, выходивших из-под пера его последователей, а потому начал искать встречи с Бергассом. Тот без труда привлек его в лагерь месмеристов, продемонстрировав «несколько необычайных явлений». Бриссо стал наведываться к Бергассу почти ежедневно, и между ними завязалась «наитеснейшая дружба». Свой месмеристский манифест под названием «Словечко на ухо парижским академикам» («Un mot à l’ oreille des académiciens de Paris») Бриссо писал, уже будучи доверенным членом группы Корнманна, ведь он набросал его сразу же после вдохновляющего «душевного разговора» (épanchement) с Бергассом. В манифесте Бриссо восхваляет Бергасса и д’Эпремениля, а о Месмере не упоминает ни словом: «Бергасс ничуть не скрывал от меня, что при возведении алтаря месмеризму истинным его стремлением было воздвигнуть алтарь свободы. „Ныне, – говорил он мне, – пришло время революции, в которой так нуждается Франция. Однако попытка произвести революцию открыто обречет ее на неминуемый провал; для того чтобы преуспеть, необходимо скрыться за завесой тайны, необходимо объединить людей под предлогом проведения физических экспериментов, тогда как на деле – для свержения деспотии“. Именно по этим соображениям он организовал в доме у Корнманна, где жил и сам, общество единомышленников, открыто говоривших о своем стремлении к политическим переменам. В эту группу входили Лафайет, д’Эпремениль, Сабатье и другие. Был и другой, более узкий круг писателей, поставивших свой талант на службу делу подготовки революции. Самые важные вопросы обсуждались за ужинами. Именно здесь я проповедовал республиканские ценности, но за исключением Клавье никто из собравшихся не разделял моих убеждений. Д’Эпремениль мечтал лишь „дебурбонизировать“ Францию, по его собственному выражению, и привести ее к парламентскому правлению. Бергасс же выступал за короля и двухпалатный парламент, но самым главным его желанием было спланировать все лично и сделать так, чтобы его план неукоснительно выполнялся: в своей мании он мнил себя новым Ликургом.
Несомненно, Бергасс и все, кто собирался в его [Корнманна] доме, своими усилиями значительно способствовали приближению Революции. Количество вышедших из-под пера членов их кружка трактатов не поддается исчислению. Именно отсюда в 1787 и 1788 годах распространялась большая часть публикаций антиправительственной направленности, и нужно отдать должное Корнманну, он пожертвовал на издание этих работ часть своего состояния. Автором некоторых из них выступал Горса, который тогда оттачивал свое сатирическое перо, бичуя монархизм, автократию, фельянтизм и анархию. Карра также отличился в словесных баталиях той поры. В известной мере участвовал в них и я»49.
Рассмотрение ключевой роли группы Корнманна в предреволюционных событиях выходит за рамки нашего исследования. При этом следует, однако, отметить, что на примере ее деятельности хорошо прослеживается финальный этап формирования радикального течения внутри модного и в целом аполитичного, по своей изначальной природе, месмеристского движения. Сам факт его появления ставит перед нами вопрос: чем именно был привлекателен месмеризм для радикальных умов в преддверии Революции?
Глава 3Радикальное течение в месмеризме
Жак-Пьер Бриссо пополнил ряды адептов месмеристской доктрины в 1785 году. К этому времени ему уже довелось стать свидетелем Женевской революции 1782 года, основательно ознакомиться с творчеством Руссо (от «Общественного договора» до музыкальных произведений), опубликовать несколько собственных сочинений, обличающих пороки французского общества, и провести два месяца в Бастилии. Месмеризм не мог предложить ему ничего нового в плане радикальных идей: ведь к моменту, когда Бергасс посвятил Бриссо в руссоистскую составляющую месмеристской доктрины, тот уже успел не только впитать и взять на вооружение сходные взгляды, но и пострадать за них. Вероятно, ему импонировало стремление Бергасса к популяризации идей Руссо, позволявшее донести их до широкого круга читателей, дотоле не знакомых с «Общественным договором». А в самом месмеризме его, скорее всего, привлекало то же, что и многих его современников, а именно попытка дать хоть сколько-нибудь стройное научное объяснение незримым силам природы. Однако радикальное течение в месмеризме (к которому, собственно, Бриссо и примкнул), зародилось благодаря другой значимой особенности этого движения.
В промесмеристских памфлетах Месмер представал беззаветно преданным своему делу человеком, прибывшим в Париж, чтобы явить миру свое открытие и тем избавить человечество от страданий, но по наивности обратившимся за поддержкой к главным научным и образовательным институтам Франции (каждый из которых – будь то Академия наук, Королевское медицинское общество, медицинский факультет Парижского университета или сливки академического истеблишмента в лице членов королевской комиссии по исследованию месмеризма – не только отнесся к его доктрине с нескрываемым пренебрежением, но и принимал деятельное участие в ее травле). Месмер предлагал им подвергнуть свой метод проверке, предлагал докторам традиционной школы открыто посостязаться с ним в эффективности лечения пациентов, но все эти предложения пропали втуне, что лишний раз свидетельствовало об абсолютной непримиримости его гонителей. Учение Месмера угрожало благополучию профессионального сообщества медиков, которое не преминуло объединиться с другими заинтересованными сторонами в бескомпромиссной борьбе с общей угрозой. Это заставило Месмера отвернуться от академического истеблишмента и обратиться к непрофессионалам: «Общественность – вот кому адресую я свой призыв». Данный призыв, в той или иной форме содержавшийся в многочисленных памфлетах, вызывал у правительства серьезное беспокойство, причем не без оснований, ведь месмеристские сочинения постепенно приобретали все более явственную политическую окраску. В глазах их авторов привилегированные учреждения при поддержке правительства всеми силами старались подавить движение, единственной целью которого было облегчить страдания простых людей. К примеру, в 1784 году известный своими радикальными взглядами генеральный адвокат парламента Гренобля Антуан Серван разразился гневной речью в адрес докторов, во многом сходной по тональности с его нашумевшей «Апологией Бастилии» («Apologie de la Bastille»): «[Вы] неустанно трудитесь во укрепление абсолютнейшей из всех мыслимых деспотий… вы всецело властвуете над несчастными пациентами из простого люда». В свою очередь Бриссо, грудью вставая на защиту месмеризма, набрасывался на академиков: «В сотый раз повторяю вам: на словах восставая против деспотии, сами вы меж тем превратились в ее наипрочнейшую опору: вы сами и есть отвратительнейшая из всех деспотий». Упуская из виду тот факт, что их лидер отнюдь не гнушался иметь дело с тем же Морепа, некоторые месмеристы указывали на зловещий сговор между академиями и правительством, составленный, по их мнению, с целью сохранения устоявшегося порядка вещей. В то же время Бергасс, будучи факультетским доктором, требовал от правительства не допустить реформирования медицины, поскольку, по его словам, «в качестве постоянного цивилизующего средства важно поддерживать [среди простолюдинов] веру в предрассудки, дабы они продолжали относиться к медицине с уважением… Сообщество докторов – это политический орган, и его судьба неразрывно связана с судьбой государства… Следовательно, для сохранения общественного строя нам совершенно необходимы болезни, лекарства и законы, ибо, полагаю, распространители болезней и лекарств оказывают на жизненный уклад нации влияние ничуть не меньшее, чем служители и стражи закона». Другой адепт месмеризма утверждал, что защита интересов медицинского факультета и Королевского медицинского общества превратилась в «политику государства, пекущегося о сохранении сих учреждений в неизменном виде». В подтверждение своей точки зрения он сообщал, что правительство напечатало и распространило 12 000 экземпляров отчета комиссии по месмеризму, что оно всячески потворствует широкому хождению перепечаток антимесмеристских научных заключений, одновременно препятствуя публикации трудов, представляющих месмеризм в выгодном свете, а также что с его подачи был опубликован объемный (и тоже содержащий нападки на месмеризм) трактат авторства Туре – главного недоброжелателя Месмера из числа членов Королевского медицинского общества. Последователи Месмера полагали, что после выхода отчета королевской комиссии со сторо