о работах, даже в деталях, таких как оправдание лозоходства, флюидическая теория света и тепла, а также акцент, сделанный им на трех принципах месмеристской теории – Боге, материи и движении. Предпочтение, которое он отдавал первобытному, естественному обществу в противоположность «цивилизации», живо напоминает о Бергассе и Куре де Жебелене, равно как и о Руссо, а его гордость скромным постом «привратника у дверей лавки» (sergent de boutique) восходит к полемике месмеристов с академической наукой: «Если открытие принадлежит человеку безвестному, провинциалу или научному парии, одному из тех самозванцев, кто, подобно Приону, имеет несчастье не быть даже членом Академии, он обречен, и на голову его обрушатся все проклятия этой замкнутой клики». Фурье даже обвинил медицинский факультет в том, что он подвергает гонениям месмеризм, который он в конце концов все-таки встроил в свою систему, пояснив, что месмеристы просто неправильно понимают собственную науку и неверно ею пользуются. Контакт с иным миром на самом деле объясняется действием присущей сомнамбулисту «сверхчеловеческой способности»; сомнамбулизм доказывает бессмертие человеческой души; и если теперь, при «цивилизации», он подвергается нападкам, то когда-нибудь окажется «в большой моде, и с немалой пользой, в обществе гармонии»89.
Понятно, что Фурье встроил месмеризм наряду с другими чужеродными элементами (включая переселение душ и совокупляющиеся планеты) в систему мировоззрения, которая в конечном счете была его собственной, но отличить его последователей от радикальных месмеристов середины века почти невозможно. Жюст Мюирон пришел к фурьеризму через месмеризм, а Жозеф Оливье и Виктор Эннекен встроили месмерову космологию в просторное здание «бесконечной вселенной» (infinivers) Фурье. Сам Фурье на смертном одре отказался от месмеризации, а умерев, продолжил месмерически общаться со своими последователями, а те духи, которые приняли участие в фурьеристской сессии столоверчения в 1853 году, обнаружили – если верить отчету, опубликованному Александром Эрданом, – великолепное знание месмеризма.
«Г-Н ВАНАКЕН. Конечно. Спросите у столика, то есть у духа, который заключен в нем; он скажет вам, что над моей головой сейчас огромный флюидический столб, который восходит от моих волос к звездам. Это ароматический канал, по которому глас духов Сатурна достигает моих ушей…
СТОЛИК (отчетливо постукивая ножкой). Да, да, да. Ароматический канал. Источник. Ароматический канал. Источник. Источник. Источник. Источник. Да».
Подобного рода месмеро-фурьеризм был совершенно понятен и приемлем для самих месмеристов, которые радостно приветствовали пришествие сторонников Фурье, публиковали обширные выдержки из его трудов и поражались тому, как много Фурье с его сугубо дилетантскими знаниями в области месмеризма почерпнул из работы Делеза, по всей видимости, «чисто интуитивно усвоив большую часть месмеристких таинств»90.
Пополнение собственной паствы за счет сен-симонистов также не могло не радовать месмеристскую общественность. Сен-Симон, как и Фурье, объявил себя Ньютоном от новой социальной науки и проводил параллели между физическими законами вселенной и нравственными законами человеческого общества. Сам он не позволял воображению отрываться от сугубо мирских дел, но зато его последователи воспаряли в самые возвышенные области мистического знания, где регулярно пересекались с фурьеристами. Один из ранних сторонников Сен-Симона граф Ж. С. Э. де Редерн, разойдясь с учителем, стал именовать себя профессором месмеризма и написал объемистый месмеристский трактат; другой его верный последователь, Пьер Леру, придерживался смеси месмеристских, мартинистских и карбонарских убеждений, которая привела бы в восторг Бонвиля. Завершает иерархию месмеристов-утопистов-радикалов Роберт Оуэн. Письмо в редакцию от Анны Блэкуелл сообщало читателям «Journal du magnétisme» в 1853 году, что «мистер Оуэн, знаменитый социалист… который доселе был материалистом до мозга костей, горячо уверовал в бессмертие души после того, как несколько раз имел беседы с родственниками, умершими много лет тому назад». В другом письме, опубликованном в том же журнале, уже сам Оуэн открыл, что общался не только с родственниками, но и с Бенджаменом Франклином, и с Томасом Джефферсоном, чей опыт пребывания в ином мире серьезно поколебал его антимесмеристские убеждения, и что в беседе духи придерживались не только религиозных тем; на протяжении семнадцати или восемнадцати сеансов они настаивали на том, что «являться они начали для того, чтобы изменить население нашей планеты, чтобы убедить нас всех в истинности иного бытия и в том, насколько важна для каждого из нас искренняя благотворительность».
Утопическое направление в месмеризме восходит к концепции «естественного общества» Бергасса, к «изначальному миру» Жебелена и к третьей стадии исторического развития у Карра, модель которой была представлена в идеальном сообществе, возникшем на необитаемом ранее острове. Даже Бриссо планировал учредить утопические колонии во Франции, Швейцарии и Соединенных Штатах. И как же кстати пришлось совершенное в 1846 г. открытие, что и сам Месмер тоже был радикальным утопистом! С 1846 по 1848 годы «Journal du magnétisme» публиковал главы из рукописного труда под заглавием «Элементарные понятия о нравственности, образовании и законодательстве для нужд общественного образования во Франции» («Notions élémentaires sur la morale, l’ éducation et la législation pour servir à l’ instruction publique en France»), который, как утверждалось, Месмер написал во время Революции и направил во французский Национальный конвент. Те идеи, которые выдвигаются в «Элементарных понятиях…», были бы достойны самого непримиримого якобинца: высшая государственная власть принадлежит народу и только народу; закон есть выражение общей воли; налогообложение следует использовать для создания максимального равенства между гражданами, а праздники Высшего Существа должны пропагандировать среди граждан «общественно значимые добродетели». Добродетели же эти до мелочей совпадали с теми, что проповедовало Общество вселенской гармонии; им надлежало стать управляющими принципами во «вселенской гармонии» идеального общества, смоделированного Месмером по образцам, которые, судя по всему, он прямо позаимствовал из теорий Бергасса. Единственной оригинальной вставкой в этих «Notions…» был анализ того, как гражданский дух (а может быть, даже общая воля) будут действовать во время общегражданских празднеств, представляющих собой тщательно продуманные и сложно устроенные мероприятия, в ходе которых будут обнародоваться законы, проводиться юридические дебаты, устраиваться атлетические состязания и отмечаться события, связанные с гражданской религией. Месмер пояснял: «И, наконец, те принципы, на которых основана система воздействий, или животного магнетизма, наглядно докажут, что для физической и нравственной гармонии человека очень важно устраивать частые и всеобщие собрания… где все желания и волевые импульсы будут устремлены к одному и тому же предмету, в первую очередь – к природному порядку, покуда все поют и молятся вместе; и что именно в таком случае гармония, которая начала утрачивать баланс в тех или иных индивидах, может быть восстановлена, а здоровье – укреплено». В основе той идеальной республики, чей проект Месмер обрисовал для Конвента, лежал двойственный принцип «свобода и здоровье» (liberté et santé). Каждый гражданин должен служить обществу последовательно в роли «ребенка» (enfant), «воспитанника» (élève), «защитника отечества» (défenseur de la patrie), «отца семейства и гражданина» (père de famille et citoyen), «общественного работника» (fonctionnaire public), «блюстителя» (surveillant) и «ветерана» (vétéran). Месмер детально описал общественные обязанности, возрастные границы и даже облачение, соответствующие каждому возрасту. Тщательное планирование и правильные теоретические основы понимания человека и вселенной должны были превратить Францию в демократию, которая пребудет вечно, неизменно придерживаясь идеалов свободы и равенства. Это весьма благородный проект, подчеркивала редакция журнала, особо отметив, что к фурьеризму автор подошел настолько близко, насколько сам Фурье был близок к месмеристским идеям.
По большому счету, с появлением в 1846 году «нового Месмера», «Месмера-революционера» месмеризм описал полный круг эволюции. Он вернулся к тематике 1780 года как раз вовремя, чтобы оседлать очередную волну революционной пропаганды в новой революционной ситуации. Страсть Бергасса и Бриссо, казалось, заново вскипела в то и дело появлявшихся на страницах «Journal du magnétisme» диатрибах против двойной «деспотии» академиков и политиков: «Наши ученые не хотели иметь ничего общего с месмеризмом точно так же, как иные не хотели иметь ничего общего со свободой… [но] звенья той деспотической цепи, которую наука не хотела разорвать, разлетелись вдребезги». Проникнутое духом 1789 года, радикальное течение в месмеризме, все еще живое, несмотря на шестьдесят лет непрерывных боев, в последний раз заявило о себе в манифесте 1848 года: «Возрадуйтесь, месмеристы! Грядет заря нового и прекрасного дня… О Месмер! Ты, возлюбивший республику… ты предвидел это время, но… остался непонят»91.
Те чары, которые Месмер навел на французов в 1780‐е, продолжали оказывать действие на литераторов, равно как и на политических мыслителей, на протяжении всей первой половины XIX века Месмера можно считать первым германским романтиком, пересекшим Рейн; он со всей очевидностью проложил дорогу двоим наиболее ценным германским агентам влияния на французский романтизм – мадам де Сталь и доктору Д.-Ф. Кореффу. Барон де Сталь, сведенборгианец и друг Лафатера и Сен-Мартена, месмерически сообщался с основателями учения о животном магнетизме. Вполне возможно, что его влияние на жену было столь же эфемерным, сколь и сам этот брак, но другие месмеристы, из коих самыми значимыми были герцогиня де Бурбон и мадам де Крюденер, вероятнее всего, оказали на формирование ее концепции романтизма достаточно существенное влияние. Несмотря на то, что мадам де Сталь, подобно Шатобриану и Бенжамену Констану, умудрялась жить с месмеристами, не будучи обращенной в их веру, ее уважение к их образу мысли, по всей видимости, сказалось на той вполне одобрительной трактовке немецкого мистицизма, что мы находим в работе «О Германии» («De l’ Allemagne»). Доктор Корефф, немецкий врач-месмерист, также поспособствовал отходу мадам де Сталь от юношеской приверженности философии Просвещения. Посетив ее салон в Коппе, он, судя по некоторым источникам, месмеризировал ее больного наставника в мистических материях А. В. Шлегеля, очаровал ее саму и удостоился награды, настоящего панегирика в «De l’ Allemagne». Корефф был кем-то вроде литературного агента месмеризма. Он был знаком с большинством французских и немецких писателей-романтиков и многих из них подвергал месмерическим процедурам. Успешное исцеление князя Харденберга принесло ему кафедру физиологии в Берлинском университете и должность государственного советника, позволило стать учредителем нового Боннского университета и вообще одной из самых влиятельных фиг