а вообще всё время смеялась, будто радовалась ходу лечебного процесса. Смеялась, показывая острые зубы. Под такими зубами хотелось умереть, и выдыхал молодой лишь тогда, когда она выходила. Молодой должен был бы его ненавидеть, подумал Юра. Так и есть, наверное, да. Вспомнил, как ненавидел в детстве своего старика, когда у того заводились новые подружки, как раздражался, приходя поздно домой и находя на полу их вещи, чулки и свитера, вытертые джинсы, яркие платья. Они пахли взрослым женским телом, Юра хватал их, ощущая их тёплую лёгкость, и, не говоря ни слова, забрасывал своему старику в комнату. Тот злился, ругался, но сделать уже ничего не мог – рано или поздно наступает такое время, когда каждый мальчик может приставить нож к отцовскому горлу. Вопрос лишь в том, что делать дальше.
Валера тем временем снова взялся за своё. Дождавшись, когда молодой молча залез на кровать и отвернулся к стене, продолжил свои байки. Цирк, говорил он, дал мне всё. Работу, образование, любовь. Цирк научил меня нежному отношению к детям и уважительному – к старшим. Ты, как Маугли, говоришь, – перебил его Юра, но старого циркача было не сбить, он лишь улыбнулся всеми своими морщинами и начал рассказывать о цирковых династиях, о славных традициях и фамильных рецептах нанесения клоунского грима, передаваемых от отца к старшему сыну, живописал страсти, бушевавшие в гримёрках, раскрывал кровавые тайны и делился секретами заговоров, говорил и говорил, даже во время обхода не умолкал, рассказывал Алле про свою первую жену, показывал врачу фото своих дочек, предлагал на одной из них жениться, а когда выяснилось, что она уже давно замужем, намекнул, что всё можно решить – была бы добрая воля!
Династия, думал Юра, держа в руках горсть цветных таблеток. Отец всегда хотел, чтобы они работали вместе. Настоящие мужчины не занимаются музыкой, – говорил он Юре. Настоящим мужчинам и без того есть чем заняться. Однажды старик взял его с собой на какие-то сезонные заработки. Было это, как сейчас, посреди лета, всё плавилось от жары, старик сидел с такими же работягами, как и он сам, где-то на запасных колеях, просто на шпалах, ожидая бригадира, чтобы идти и выгружать из вагонов ящики с консервами, Юра сидел рядом, в белой сорочке и тёмных рабочих джинсах, чуть ли не последний раз они сидели так близко один к одному, под открытым горячим небом, передавая друг другу сигареты. Старик делился с ним своими сигаретами, будто говоря: теперь ты с нами, теперь ты такой, как мы все. Они все делились сигаретами и водой под палящим солнцем, в простой одежде, в разбитых ботинках, настоящие мужчины с настоящими проблемами. Ага, – поддакивал Валера, будто услышав его мысли: вспомнив разбитые ботинки, тяжёлые от пота тренировочные костюмы – работать приходилось с утра до вечера, вся жизнь помещалась в этих стенах, пропахших запахом мужчин и женскими духами, сколько счастливых ночей, сколько кровавых рассветов! За каждой биографией стояли свои обиды и объяснения, за каждыми дверьми рождалась любовь и умирала надежда, мужчины утром кормили диких животных, смягчая их характеры и делая мягкими их движения. А женщины стояли в холодных коридорах, вынашивая в своих сердцах планы предательства и побега из этого балагана. Но нельзя убежать от себя, нельзя убежать от своей печали, и поэтому взгляды их были грустными, а движения на манеже – точными и неумолимыми.
Ночью Алла никак не могла заснуть, будила его, вытаскивала из сна. Просыпаясь, он не понимал, где находится, сразу же думал про Чёрного, потом на ощупь узнавал её, успокаивался, просил принести воды. Ещё просил рассказать о родителях, интересно, думал, что у неё с династией, чего от неё хотели.
– Отца я не помню, – сказала она. – Когда он погиб, я ещё не ходила в школу.
– Пилот? – спросил дипломатично Юра.
– Угу, – подтвердила Алла. – Испытатель. Дважды лечился в ЛТП.
– Ясно, – с уважением ответил Юра.
– Я с отчимом всегда дружила, – продолжила она. – Но с ним тоже что-то сделалось. Работает садовником за городом. Разговаривает с деревьями.
– Может, ему просто поговорить хочется, – предположил Юра.
– Ясно, что хочется, – согласилась она. – Он у вьетнамцев работает. Не с вьетнамцами же ему разговаривать.
– Лучше уж с грушами.
Наутро, вернувшись в палату, Юра попытался разговорить молодого. Тот отвечал коротко и жёстко, на контакт не шёл. Похоже, злился. Даже Валера замолчал, сидел и наблюдал со своей кровати за происходящим. Юра не стал настаивать. Хорошо, – подумал, – разберёмся. Накинул сорочку и пошёл на перекур. Возле фонтана Валера его догнал.
– Что с молодым? – спросил.
– Бесится, – объяснил Юра.
– Из-за сестры?
– Ну.
– Я так и подумал, – понял Валера. – Что делать будешь?
– Придётся жениться, – сказал Юра.
– Ты что? – ужаснулся старый. – Ты что, Юр? Ты видел? Ты видел её? – переспросил с ужасом.
– Темно было, – отшутился Юра.
– У неё точно кто-то есть, – отчаянно шептал Валера. – У такой женщины не может никого не быть. Вам всем головы поотбивают – и тебе, и молодому.
– Молодому за что? – не понял Юра.
– За компанию. Я тебе говорю, – не мог успокоиться Валера. – Точно кто-то есть. Ты посмотри, какая она осторожная.
– Ну, она на работе.
– Чёрта с два, – не согласился Валера. – Я на работе знаешь, что делал? И кто мне что говорил? Вот увидишь, – шептал он, робко озираясь вокруг. – Есть только один способ, – сказал заговорщически.
– Ну? – Юра откинул окурок.
– Сбеги с ней.
– Куда?
– Куда-нибудь. Подальше. Мы с моей первой женой так и сделали. Я тебе фото показывал?
– Своё?
– Её.
– Показывал.
– Ну вот. Я её украл. Прямо с репетиции. Тигров потом пожарные ловили.
– Ну?
– Убежали. В Крым. Но через месяц возвратились.
– Тигры?
– Мы.
– Для чего?
– Для чего? – переспросил Валера. – Сам не знаю. Испугались, запаниковали. Решили, пусть всё будет, как раньше. И всё стало, как раньше. То есть плохо. А вот ты не вернёшься. Ты сможешь.
– Не хочу я никуда убегать, – занервничал Юра. – Мне и тут хорошо.
– Тут? – Валера кивнул головой на диспансер. – Тут тебе нравится?
– С кем ты вообще живёшь? – спросил её Юра через несколько дней. Она снова была на дежурстве, они сидели в тёмной комнате, он курил, не выходя во двор. Возьму, думал, и сожгу тут всё вместе с контингентом.
– У меня дома есть животные, – объяснила Алла.
– Ясно. Как тебя называли в детстве?
– О, – засмеялась она. – У меня было фантастическое имя. Меня все называли Акулой.
– Это из-за домашних животных?
– Из-за улыбки, – объяснила Алла. – У меня была особенная улыбка. И куча друзей. В школе я едва не вышла замуж. У нас все рано влюбляются. Особенно женщины. Он был на пару лет меня старше. Вот как ты, – она коснулась в темноте его волос. Юра вздрогнул. – Потому у нас ничего не вышло. Я переживала, думала, что это мне наказание за плохое поведение. Ещё он был боксёром. Тогда я взяла и переспала со всеми его друзьями.
– Со всеми сразу? – не понял Юра.
– Со всеми по очереди.
– Любишь бокс? – поинтересовался Юра.
– Ладно тебе, – обиделась Алла.
Юра докурил, вернулся в палату. Сказал, что соседи нервничают, когда он не ночует дома.
Несколько дней её не было. Юра пошёл к врачу – тот объяснил, что отпросилась, что-то с отцом. Юра представил, как они на пару с отчимом стоят и разговаривают с фруктовыми деревьями. Хорошо было бы и правда её забрать отсюда, – подумал. А то как студенты – спим на раскладушке. С другой стороны, последний раз женщина задержалась у него на длительное время лет пять тому. Забрали её санитары. Юра не был уверен, готов ли он к настолько серьёзным отношениям.
Молодой успокоился, держал свои обиды и подозрения при себе. Юры избегал, больше общался с циркачом. Циркач, в свою очередь, молодого обходил, лип к Юре, а когда тот брался за «Национальную географию», предпочитал просто походить по коридорам, мешая персоналу.
Ближе к середине июля снова объявился Жора. Пришёл прямо из аптеки, с ночной смены, ещё до обхода. Вызвал Юру свистом, прятался за деревьями. Тени с утра падали густо и холодно, Юра привычно нашёл сорочку, осторожно, чтобы не разбудить соседей, вышел во двор. Жора поздоровался, потянул Юру в тень. Рассказал, что Чёрный нервничает, снова приходил к его старику, угрожал. Старик, ясное дело, не испугался, но с Чёрным были ещё двое. Обещали в следующий раз сжечь дом. Они же сожгут, убеждённо говорил Жора, им можно, они же пожарные.
– Ты бы отзвонился Чёрному, поговорил бы, – настаивал он.
– Что ты так напрягаешься? – не понял Юра. – Тебя Чёрный просил?
– Иди ты на хуй, – обиделся Жора. – Об отце подумай.
– Ладно, – ответил Юра, прощаясь, – подумаю.
Ну, а что тут думать? – думал он. Нужно выбираться. Нужно договориться с врачом. Нужно успокоить молодого. Нужно решить что-то с Аллой-Акулой. Нужно поговорить с Чёрным. С другой стороны, ну что он сделает, Чёрный? Ну, спалит старика. Юра сам бензин на растопку принесёт. Привыкли мы все жаловаться, думал он о себе, расслабились. Всё из-за семейных проблем. Что за родители? Один бичует, другой с деревьями разговаривает.
Соседи будто ждали, когда он возвратится. Только зашёл в палату, Валера выставил голову из-под одеяла, а молодой, напротив, под одеяло спрятался. Юра сел рядом с циркачом.
– Так что ты там про первую жену рассказывал? – спросил, похлопав старого по колену.
Валера оживился, окончательно проснулся, прокашлялся, сел рядом с Юрой.
– Моя жена, – начал, – была, к слову, местной знаменитостью. Поужинать с ней в ресторане считалось честью.
– А тигров она с собой на ужин не брала? – не поверил Юра.
– Ну что ты, – обиделся старый, – я же серьёзно. Я когда поступил в труппу, она на меня даже не смотрела. У неё был такой выбор! Я её с первого взгляда полюбил. А потом мы убежали, ну, я рассказывал. Меня, правда, ненадолго хватило. Молодой был, растерялся. Слабак.