Чёрт, – подумал, – сейчас она меня пошлёт.
– Химией, – ответила Оля.
– Химией? – удивился Фима. – Понимаю: формулы, колбы, кислоты. Много у тебя друзей было?
Чёрт! – снова спохватился.
– Да, – ответила на это Оля, – у нас целый кружок был.
– И чем вы там занимались? – поинтересовался Фима. – Правда химией?
Чёрт! Чёрт!
– Мы ставили опыты.
– Экспериментировали вместе?
!!!!!!!!!!
– Мы все, – сказала вдруг Оля, – были влюблены в химика. Он был старый и красивый. Тебе нравятся старые мужчины?
– Старые? Ты что! – не в тему ответил Фима, судорожно думая, о чём говорить дальше.
– У него были красивые пальцы, – не дала ему продолжить Оля. – Когда он касался меня, мне становилось холодно. А потом я вся начинала гореть.
– Он трогал тебя? – не понял Фима.
– Да, – подтвердила она, – Мне было пятнадцать. Мне хотелось узнать о всех тайнах жизни. Почувствовать всю сладость этого мира. Поэтому я выбрала именно его – взрослого и опытного, с красивыми пальцами. Он был моим первым мужчиной.
– Как это? – не сразу понял Фима.
– В плане секса, – повернулась к нему Оля. – У нас с ним это случилось просто в классе после уроков. На мне была совсем короткая форма, ему даже не пришлось меня раздевать.
Она достала новую сигарету.
– А потом? – Фима с трудом проглотил слюну и ослабил узел галстука.
– А потом он умер, – охотно объяснила Оля. – Не сразу, конечно, не после нашего с ним секса. Где-то через год. Сердце. Мы всем классом ходили на похороны. У него осталась красивая вдова. Чуть полноватая, но в целом ничего для своего возраста. Подкинешь меня домой? – спросила неожиданно.
По дороге они молчали. Но и дорога была короткой.
Вдовы, думал Фима, вдовы – эти наверняка. Вдовам туда прямая дорога, там их ждут с распростёртыми объятьями. Вдовы – наилучшие любовницы. Самые выносливые. Самые неспокойные. Его первой женщиной была вдова. Знакомая родителей. Кандидат наук. Большинство знакомых его родителей были кандидатами наук. В детстве Фима был уверен, что кандидаты наук составляют большинство населения этого города. А доценты составляют его меньшинство. Хотя доцентов среди их знакомых тоже хватало. У них была солидная семья, Фима рос в порядочном окружении. В принципе, имея такое число знакомых кандидатов, трудно было переспать в первый раз с кем-то другим. Вдова сама проявила инициативу, предложила дружбу, обещала протекцию при поступлении, давала консультации. Одна из консультаций у неё дома завершилась быстрым сексом. Фима не сопротивлялся. Пусть будет кандидат – подумал. Потом она на самом деле помогла при поступлении, хотя между ними больше ничего не было. Надеюсь, ей не понравилось, – думал Фима. Но со вдовами после этого вёл себя осторожно. Со вдовами никогда не знаешь, как получится, – размышлял он, покуривая на балконе и разглядывая золотые огни в старых домах за рекой. Со вдовами он стал осторожен настолько, что, даже начав собственное дело, старался брать на работу только замужних. Желательно среднего возраста. Желательно с золотыми зубами. Это дисциплинировало.
Ночью он написал ей сообщение. Типа того, что когда над улицами в липком воздухе носятся демоны и дым на кухнях сгущается, пахнет маком и шоколадом, он, как старый потрёпанный пират, всматривается в сиреневой ночи в огни её дома и чувствует своим острым крысиным нюхом, как нежно пахнет её кожа, чувствует, как она легко проваливается в свои сновидения, будто в хрупкий и невесомый рождественский снег, и пока кристаллы льда запекаются на её губах, он несёт свою вахту, охраняя её покой и разгоняя демонов своими кубинскими сигаретами. Перечитал, подумал, что про мак – лишнее. Решил сообщение удалить. Нажал на что-то не то, эсэмэс таки оправилось ей. Стоял и со страхом ждал: ответит или нет. Где-то в четыре утра, когда последние демоны растаяли в предрассветных сумерках, телефон сел.
Она перезвонила сама, после обеда.
– А что ты там про шоколад писал? – понтересовалась.
Фима начал оправдываться, сочинять путаную таинственную историю про события минувшей ночи, про подозрительных знакомых и их семейные проблемы, про поздние звонки и ночные истерики, про бесполезные попытки всех успокоить и примирить, про вызовы такси и поездки через ночной город, про открытые угрозы и торжественные заверения. Шоколаду в этой истории места откровенно не было, он совсем запутался и просто предложил встретиться.
У грузин, куда они пришли, она поздоровалась с официантом, тот узнал её, весело отозвался, важно кивнул Фиме. Сразу начал что-то советовать, от чего-то отговаривать. Фима специально оделся неофициально, то есть в летнюю сорочку и светлые брюки, и без галстука чувствовал себя неуверенно – как пёс, которого впервые на ночь спустили с цепи. Больше всего ему хотелось назад – на цепь. Откуда он её знает? – думал, подозрительно посматривая на официанта. Это как-то связано с прошлым? Сколько мужчин осталось в этом её прошлом? Она что, со всеми ними будет здороваться? Фима нервничал и как-то неожиданно для самого себя напился. Олю это обрадовало, молодец, говорила, пей, тебе так лучше. Он пил, но бдительности не терял, главное, повторял себе, не проговориться – не дать ей понять, главное – без намёков. Сначала заговорил про работу, назвал заказчиков продажными суками, прикусил язык, перешёл на политику, рассказал историю про депутатов от партии власти, которые пользуются услугами мальчиков по вызову, снова оборвал себя на полуслове, вспомнил криминальную хронику, случай с закрытой сауной, в которой накрыли священников, но тут даже она попросила его замолчать. В конце концов перешёл на новости спорта. Посмотрел на официанта, сказал, что тот, очевидно, бывший боксёр – такой у него кривой нос. Так и есть, – подтвердила Оля, – он боксёр. А откуда ты его знаешь? – не утерпел-таки Фима. Будь что будет, плыл он по алкогольному туману, но я должен это знать. Ну как откуда? – ответила Оля. – Он к нам в бар ходит. За Манчестер болеет. Странно, правда? Он приходит ко мне, я прихожу к нему. Такое впечатление, что вся публика ресторанов – это официанты из других заведений. Тебе нравятся официанты?
– Официантки, – ответил Фима торопливо. – Официантки нравятся.
– О, – подхватила Оля, – мне тоже официантки нравятся. У меня была когда-то одна официантка. Звали её Кирой, она жила на Тракторном, занималась йогой, могла долго не дышать. Долго-долго. Ты уже думаешь: всё, пора вызывать скорую, вставать, одеваться, бежать за милицией. И тут она выдыхает. Я тогда чувствовала грусть и пустоту, мне было восемнадцать, и жизнь казалась мне невыносимой. Как раз в то время я с ней и познакомилась Хочешь, тебя познакомлю?
– Хочу, – пьяно закивал головой Фима, – очень хочу.
– Познакомлю, – пообещала Олля. – Прямо теперь, хочешь?
– Хочу, – снова согласился он и выпил остатки грузинского красного прямо из бутылки.
Он хотел познакомиться со всеми её подружками, увидеть всех её мужчин, посмотреть в глаза всем её знакомым, хотел обниматься с боксёрами и меряться силами с борцами, биться на ножах с барменами и играть в кости с парковщиками. Хотел выведать у её подружек, как они убеждали её, что обещали. Хотел расспросить её мужчин, как она выглядела раньше, без этой мальчишеской причёски, какого на самом деле цвета её волосы, как она выглядит по утрам, без всей этой чёрной краски, что она говорит со сна, после всего того, что было ночью, как она заговаривает, приходя в себя после сладкой истомы, после молчания. Хотел переговорить с её школьными учителями, хотел, чтобы они рассказали ему о её способностях, о её поведении, о её увлечениях химией и спортом, о цвете и крое её формы. Хотел выпить с её учителем труда и найти взаимопонимание с учителем истории, хотел посмотреть в глаза завучу и расцеловать классную руководительницу, хотел оказаться в её жизни, оказаться рядом с нею, так близко, чтобы слышать, как кровь переливается под её кожей. Хотел приобщиться ко всем её секретам, ко всем загадкам, хранимым её памятью, хотел знать назубок все её бесчисленные истории, хотел исправлять её ошибки, развеивать её сомнения, стать частью того, что с ней происходило, открыть для себя её жизнь, как найденный в чужом доме чемодан, сидеть и перебирать драгоценные свидетельства чужих переживаний и чужого смеха. Хотел всем управлять, хотел иметь ко всему отношение.
На улице она долго отговаривала его от автомобильной прогулки за город. В конце концов он согласился. Хорошо, сказал, так что там твои официантки? Сначала они остановились у турок напротив. Там он подтягивал бесконечную любовную песню какой-то толстой, усатой, сверкающей деве на экране и старался всучить чаевые кому-то из посетителей. Посетители были исключительно турками, разобраться, кто из них – работник, а кто клиент, было не так просто. Потом Оля потащила его по разным подозрительынм местам. Они заглядывали во все дыры и подвалы, которые она могла вспомнить, побывали, ясное дело, у арабов, заглянули, само собой, к вьетнамцам, братались с работниками макдональдса, давно к такому привыкшими, пили на брудершафт с работниками тубдиспансера, тщетно пытались заказать шампанское в сауне «Здоровье», вспоминали детство в подвале напротив синагоги, пробовали найти девушек по вызову в детском кафе. Именно там он перевернул себе на колени молочный коктейль и долго замачивал пятна горным бальзамом. Просил записать продавцов пиццы свои адреса, ловил коньячные испарения у грузин, к которым они снова вернулись, так как на тот момент всё было закрыто. Уже там появилась живая музика, и он танцевал ирландские народные танцы, мешая официантам и вызывая у неё восторг.
А где-то около полуночи они оказались возле его дома, и он твёрдо, как ему казалось, сказал: ты никуда не пойдёшь, ты должна остаться у меня. Только так. Сказал это так твёрдо и убедительно, что она не стала возражать, хорошо, ответила, так и будет, иди вперёд и показывай дорогу, а то уже сил моих нет тащить тебя. Он развернулся и пошёл, с трудом ориентируясь в июльской темноте и слушая шёпоты в своей голове. А чтобы она не потеряла его и не отстала, всё время говорил, говорил – чтобы она шла на его голос, чтобы двигалась за ним, чтобы не оставалась сама, посреди ночи. Говорил, что хочет увидеть подружек её мужчин, биться с боксёрами и ломать кости парковщикам. Говорил, что обязательно узнает, с кем её подружки идут в постель, и дознается, что им за это пообещали. Говорил, что знает всё про чёрную краску мальчишеских причёсок и усталость школьных учителей, намекал, что от него не скроешь манеры и поведение, утверждал, что обязательно должен поцеловаться с учителем труда и выпить с классной руководительницей. Угрожающе намекал про текущую слишком близко кровь, скептически отзывался о своих многочисленных историях. В конце завёл речь о набитых богатст