вом чемоданах в чужих домах, требовал принести их ему прямо сейчас, не мог успокоиться с этими чемоданами, говорил о них со смехом и болью. Говорил и думал: главное – не оглядываться, главное – не замолкать, пока я буду идти и говорить, она будет идти за моим смехом, пока мне будет что сказать, она будет вынуждена слушать до конца, она дойдет до конца и дослушает до конца и останется со мной этой ночью. Ведь должна же она узнать, чем всё это закончится, должна же дождаться развязки. Главное – говорить и не останавливаться. Он более-менее твёрдо подошёл к подъезду, чересчур широко распахнул двери, довольно беззаботно ступил в темноту. Тяжело поднимался по лестнице, медленно подбирал ключи, предусмотрительно не включал свет. Говоря и не оглядываясь, прошёл по коридору, сбросил обувь, вошёл в комнату, стянул с себя сорочку, завалился в постель.
Она постояла внизу, на улице, подождала. Услышав, как скрипнули двери его жилья, успокоилась, ушла.
Фома
Он проснулся рано. В собственной кровати. Нашёл в кармане рекламу из макдональдса. Удивился. Кожа его отдавала горным бальзамом, футболка была перемазана соевым соусом. Перезвонили с работы, сказали, что заказчики хотят встретиться. Он подумал, решил встречу перенести. Потом подумал и решил ничего не переносить. Но посмотрел на футболку и всё-таки перенёс.
Оля начала писать где-то под обед, когда ему стало лучше. Про какие чемоданы ты говорил? – спрашивала. С тобой всё в порядке? Ты никого не ограбил? Кажется, нет, – ответил он, – хотя всё может быть. Ты напугал меня этими чемоданами, – написала она снова, – я сидела на терассе, обвитой виноградом, говорила с подружками о пении и астрономии, наблюдала за птицами и всё не могла заснуть. Даже ром не помог.
Какая интересная и таинственная у неё жизнь, думал он, медленно приходя в себя, сколько всего неожиданного и загадочного происходит с ней каждую ночь. Как она живёт? Кто её друзья? Сколько у неё знакомых? Ей, наверное, легко с ними, они любят её, им всегда есть про что поговорить. Собравшись, они вспоминают путешествия и приключения, безумные вечера и ночные ласки, морские побережья и сырые подземелья городов. Они рассуждают о любви и измене, показывают новые украшения и рассказывают о последниих подвигах, их карманы набиты банкнотами и железнодорожными билетами, они всегда готовы сорваться с места и раствориться в пространстве, мчаться навстречу солнцу, бежать от усталости и разочарований. Как бы мне хотелось всё это иметь, горько думал он, как бы мне хотелось жить, как она: легко, непринуждённо и затейливо. Ни от кого не зависеть. Ни в чем себе не отказывать. Иметь дело с любовью, иметь дело со страстью. Что я видел в своей жизни? Разве мне когда-нибудь приходилось переживать смертельную опасность? Разве мне случалось когда-нибудь переживать сумасшедшую влюблённость? Я даже не спал ни с одной официанткой! С дочерью директора ресторана спал, а с официантками – ни одного разу!
Дочка директора ресторана была его первой женой. Случилось это как-то само собой: познакомились у кого-то на свадьбе, потом сходили вместе к кому-то на поминки, были у кого-то на дне рождения, встречали с кем-то Новый год. Где-то переспали, как-то привыкли друг к другу. Она предложила пожениться, он не возражал. Её отец подарил ему фольксваген. Честно говоря, была бы возможность, он взял бы один фольксваген. Жаль, что после развода пришлось его вернуть.
На следующий день, после обеда, он вытащил её за город. Рассказывал о работе, вспоминал смешные случаи из прошлого, сам и смеялся. Около восьми она попросила отвезти её домой. На выходных он пригласил её к себе. Она отказалась, предложила просто где-то посидеть. Он снова что-то рассказывал, пытался её разговорить. Она рассеянно отвечала, иногда не совсем его понимала, однако слушала с уважением. На следующей неделе было много работы – он освобождался обычно около девяти, набирал её, она отвечала, что сегодня не может, встречается с друзьями, едет к подружке, ждёт знакомых. Договорились встретиться в пятницу. Встретились. Он долго ей что-то плёл, путанно объяснял какие-то простые, как ему казалось, вещи, страстно в чём-то убеждал, упрямо что-то повторял. Ну, хорошо, – согласилась она, – пошли к тебе. Покажешь свои чемоданы.
Пить она отказалась, и что надо было в таких случаях делать, он не знал. Она спросила про работу, он начал рассказывать, но и сам понял, насколько печально всё это звучит. Напрасно я её сюда привёл, думал, всё больше нервничая, выгляжу теперь идиотом. И веду себя, как идиот. И уже лихорадочно думал, что бы такое придумать, что предложить, чтобы она согласилась отсюда уйти, куда её повести, чем заполнить время. Оля подошла к полке с книгами, достала что-то приключенческое.
– У тебя есть дети? – спросила.
– Дети? – удивился он. – Нет, детей нет.
– Почему? – поинтересовалась она.
– Не знаю, – растерялся Фима. – Никто не хотел, я сам не подумал. Как-то так. Ты про книги спрашиваешь? – догадался он. – Это мои, детские. Давно хотел выбросить, мама попросила оставить. В своё время их не так просто было достать.
– Я знаю, – ответила Оля, – мои родители тоже читали эти книжки. Так, должно быть, правильно? Мужчины с детства должны привыкать к плохой литературе, поскольку именно она учит их быть настоящими мужчинами.
Взяла книгу, села с ней на пол. Он сел рядом. В детстве, сказала Оля, меня это волновало. Я думала: надо же, они все читают одни и те же книги. Может, это не просто так, может, я много чего просто не могу понять, пока тоже не прочитаю их. Хотя, прочитав, всё равно ничего не поняла. Зато потом, общаясь с ними со всеми, наблюдая за их взрослением, имея с ними дело, влюбляясь в них, я всегда находила что-то из этих книг – в разговорах, в поведении, в глупостях, что они делали. Не так много вещей нас объединяет. Точно, соглашался он, не так много. Даже книги, которые мы читали, объединяют не всегда. Вот у меня, начал рассказывать он, никогда не было друзей. Я дружил с теми, кого советовали родители. Когда мы с ними оставались одни, нам не о чем было говорить. Сидели, разглядывали рыбок в аквариуме. И никакие книги нас не объединяли. А вот у меня, подхватила она тоже начала рассказывать про рыбок. И про других животных, которых они находили на улицах и тянули в дом. И про родителей, которые выбрасывали на улицу всех этих псов, ёжиков и камышовых котов, доводя детей до слёз и уныния. И о своих старших, первыми уходивших из дому и начинавших жить взрослой жизнью. И о том, как ей хотелось быть на них похожей, как её очаровывали ритмы и механизмы их жизнедеятельности, их независимость, их самостоятельность. И о личных проблемах подружек, и о мужских проблемах друзей, и о сложной системе семейных отношений, и о запутанных принципах любовных треугольников. Время подходило к трём ночи, Фима держался, как мог, но после того, как она заговорила о треугольниках, молча забрал у неё из рук книгу и так же молча начал стягивать с неё футболку. Она удивилась и сделала попытку подняться, но он держал её за руки и тянул к себе. Ну, что ты? – попросила она. – Не надо. Но его это лишь подтолкнуло. Главное – не останавливаться, в какой раз подумал он и снова решительно взялся за футболку. Она ещё пробовала что-то возразить, мягко его оттолкнула, но когда ткань под его рукой затрещала, не сдержалась и засадила ему коленом между ног. Фима отчаянно вскрикнул и свалился на пол. Она отползла назад, тяжело дыша и поправляя свою мальчишескую причёску. Постепенно успокоилась. Он тоже затих, лежал, не решаясь подняться.
– Ты как? – спросила она хрипло.
– Нормально, – ответил Фима, не вставая.
– Извини, не хотела так сильно, – заверила она.
– Ничего, – ответил он, держась за травмированное место, – бывает.
– Я пойду? – спросила она.
– Давай отвезу тебя, – предложил Фима.
– Дойду, – заверила она. – Ты точно в порядке?
Он бодро поднял руку, мол, всё нормально, бывает хуже. Когда она уже выходила, повернулся и спросил:
– Понишь, ты писала мне про пение и астрономию?
– Про какую астрономию? – не поняла Оля.
– Не знаю. Просто про астрономию. Про ром, про птиц.
– Что ты сочиняешь? – рассмеялась она. – Давай, выздоравливай. Завтра позвоню.
Он ожидал с утра, проснувшись. Ждал, приехав в офис. Не выдержал, набрал её. Она не ответила. Через полчаса набрал ещё раз. Потом начал писать. Потом снова звонил. Психонул, не выдержал, решил съездить, поговорить. Не осмелился войти, набрал Антона.
– Сейчас выйду, – коротко ответил тот.
Вышел через пять минут, сел на переднее сиденье, дверцы не закрывал, смотрел на пиратский флаг, будто остерегаясь, что кто-то выйдет оттуда незамечанным.
– Короче, её сегодня не было, – заговорил Антон, даже не глядя на него. – Думаю, у неё с братом снова проблемы.
– Что за проблемы? – не понял Фима.
– Короче, – сказал Антон, помолчав. – Есть у неё брат. Редкостный мудак. Мамы у них разные, они брат и сестра по отцу. Жил где-то на Севере, вернулся лет пять назад, когда её старики умерли. Типа старший брат, родная кровь. Прессует её по-страшному. Ему наговорили про неё разного, он её теперь из дому не выпускает. Она вчера была у тебя?
– Ну, – не осмелился возразить Фима.
– Ну, вот он её теперь и не пускает никуда.
– Она же не маленький ребёнок, – удивился Фима.
– Ты б его видел, – ответил на это Антон. – У него на коже живого места нет – вся в рубцах. И волос совсем нет – ни на голове, ни на теле.
– Ты спал с ним, что-ли? – раздражённо выпалил Фима.
– Я с нею спал, – объяснил Антон.
– Как это? – не понял Фима.
– Ну, ты что, не понимаешь? – объяснил ему Антон. – Я с нею спал. Она мне вообще нравилась. Проститутка? Хуй с ним, у меня половина одноклассниц проститутками стали. При этом другая половина им завидует. Я за ней уже в старших классах бегал. Я спортом занимался, чтобы она обратила на меня внимание.
– Знаю, она боксёров любит.