Чусовая — река не одних лишь заводов и пристаней, доменных печей и рудобойных молотов. На Чусовой не только ломали камень, рубили лес и плавили чугун. Чусовая — и «река художеств». В это как-то мало верится, хотя очень и очень многие явления «чусовского искусства» широко известны. Только вот никто почему-то не «приложил» их к карте реки. А мы попробуем.
О полевских камнерезах говорить уже нет смысла. О них и так немало сказано в этой книге, но сколько ни говори — лучше Бажова не скажешь. Однако надо отдавать себе отчёт: онтологические и экзистенциальные задачи, которые нагромоздил перед собой Данила-мастер, — это не заумь инакомыслящего, не какое-то там «природное чутьё» самородка, а венец культурного, художественного осмысления уральского мира. И это осмысление было масштабным, «массовым», если так можно выразиться. Данила не одиночка, а квинтэссенция всей уральской (и чусовской) художественной жизни. А начиналась эта жизнь, напомним, ещё с искусства Пермского звериного стиля.
МЕСТОРОЖДЕНИЕ ГУМЁШКИ
Гумёшкинское месторождение открыли в 1702 году рудознатцы Арамильской слободы Сергей и Фёдор Бабины и рудознатец Уткинской слободы Козьма Сулеев. Они первыми заинтересовались древними «чудскими копями» на склонах Медной горы. «Копи» относятся к I тысячелетию до нашей эры; они принадлежат представителям иткульской археологической культуры. Название «Гумёшки» происходит от слова «гуменцо», что значит попросту «лысина, голая верхушка», или от слова «гумёшко», что значит «покатый холм».
В 1718 году казна начала разработку месторождения, появился рудник. Сначала здесь добывали медную руду для Полевского медеплавильного завода, потом — железную руду для Северского железоделательного завода. Причём железная руда была медесодержащей, а медная руда — железистой. К середине XVIII века у казённых горных штейгеров сложилось ощущение, что запасы руды исчерпались. Подлежащие закрытию Полевской и Северский заводы с рудником Гумёшки казна в 1759 году продала промышленнику А.Ф.Турчанинову. Турчанинов же выяснил, что Гумёшки ещё очень долго могут обеспечивать заводы рудой, если на заводах немного изменить технологию производства. Гумёшки вновь ожили. Но самое главное заключалось в том, что Турчанинов первым обратил внимание на красоту малахита. Он основал при заводе гранильную фабрику, провёл в столице «рекламную кампанию», сделал подарки «нужным людям», пригласил на рудник коллекционеров и учёных — и малахит вошёл в моду. Гигантская глыба гумёшкинского малахита была подарена Екатерине II; Наполеону в подарок преподнесли стол, вазу и канделябр из малахита; в 1824 году рудник посетил император Александр I, который собственноручно махал кайлом, вырубая камень.
Гумёшки были богаты не только малахитом, но и другими самоцветами, «почками» самородной меди и серебром. Встречался здесь и мрамор, о котором граф А. С. Строганов, возглавлявший тогда Академию художеств и руководивший Екатеринбургской гранильной и камнерезной фабрикой, сказал: «Сей мрамор весьма мало уступает итальянскому, который ныне с таким трудом и в весьма малых кусках доставать можно». Мамин-Сибиряк о местном мраморе писал: «Плохие сорта мрамора можно было добывать везде, а белый и голубой мрамор находили только в Гумёшевской даче, которая принадлежала Кабинету». Академик И. И. Лепёхин в 1770 году детально описал Гумёшкинский рудник, назвав его «главою всех уральских рудников». И. Лепёхину вторил и академик П. С. Паллас, написавший о Гумёшкинском руднике, что его «между всех частных рудников Сибирских гор важнейшим и достопамятнейшим считать надлежит». П. П. Бажов говорил: «Гумёшки расценивались как самое дорогое место».
Рудник проработал полтора века и был закрыт по выработке малахита в 1872 году. Медную гору срыли до самой подошвы. Бажов описывал своё разочарование, когда не увидел её: «…чуть не расплакался от обиды. Никакой горы тут вовсе не оказалось. Было поле самого унылого вида. На нём даже трава росла только редкими кустиками. На поле какие-то полуобвалившиеся загородки из жердей да остатки тяговых барабанов над обвалившимися шахтами». В 1959 году рудник возродили; руду стали добывать шахтным способом, причём шахты углубились на полкилометра в землю. Но в 1994 году, в эпоху кризисов, рудник закрыли вторично, хотя запасов руды при современных способах добычи здесь хватит ещё на 50 лет. Сейчас часть рудничного поля возле железной дороги огорожена колючей проволокой — здесь ходить опасно, могут быть обвалы. А дальняя часть уже провалилась котлованом 500 на 150 м и до 15 м глубиной.
Впрочем, есть проекты продолжения работ на руднике, только теперь карьерным способом. Планируемый карьер будет террасами спускаться до 500-метровой глубины. Медная гора возродится «наоборот» — словно опрокинутая вглубь земли.
Но камнерезное искусство в бассейне Чусовой (в его первоначальном масштабе) развивалось не только на Полевском и Мраморском заводах в верховьях реки. Есть и другое «гнездо» промысла — Кунгурско-Иренское. Оно словно бы дочернее по отношению к Полевскому, но всё равно абсолютно самостоятельное и по стилистике, и по материалу. Полевское «гнездо» — это малахит и мрамор, декоративно-прикладное искусство в чистом виде (шкатулки, подсвечники, столики, рамки и т. д.). А иренское искусство — это селенит и гипс, анималистическая (то есть изображающая зверей — по большей части) микроскульптура.
Навыкам резьбы по камню иренские мастера учились у полевских. Но, возвращаясь в свои деревни на реке Ирень, эти навыки они видоизменяли, потому что их камень был иным — не хрупкий и колкий малахит, а мягкий и вязкий селенит (волокнистый гипс). Иным был и цвет — не «расписная зелень», а нежная, полупрозрачная «солнечность». Резьба по камню как самостоятельный промысел в Кунгурском крае сформировалась в конце XIX — начале XX века.
Сборник «Туризм в Пермской области» (Пермь, 2002) рассказывает: «Искусству резьбы по камню на берегах Ирени чуть более 100 лет. Его начало связано с появлением в 1892 году в деревне Сходской (Богомолово), в наши дни слившейся с Красным Ясылом, шести мраморных кустарей во главе с екатеринбургскими предпринимателями А. В. Свечниковым и Ф. И. Субботиным, организовавшими первую сельскую камнерезную мастерскую, начавшую производство гипсовых и селенитовых изделий. Дело оказалось прибыльным. Поделки из селенита быстро приобрели популярность и молниеносно раскупались. В 1896 году их показывают на Всероссийской художественно-промысловой выставке, проходившей в Нижнем Новгороде, а ещё через 4 года, в 1900 году, после выставки в Париже, изделия иренских мастеров получают мировую известность».
Крестьяне окрестных сёл быстро смекнули прибыльность этого бизнеса и пошли к мастерам на подённую работу. Мастера ставили условие: не разглашать секреты ремесла. Но шила в мешке не утаишь. Освоив навыки, крестьяне возвращались по своим деревням и сами заводили камнерезные производства. Вскоре камнерезные мастерские появились в десятке иренских деревень и сёл. А из числа многих сотен рядовых мастеров, конечно, рано или поздно выделятся мастера божественного дарования…
В 1937 году в Кунгуре было открыто ремесленное камнерезное училище. Ныне оно — известный на всю Россию (не меньше Абрамцевского) художественно-промышленный лицей. Лицей обучает не только резьбе по камню, но и резьбе по дереву, работе с берестой, лепке из глины, керамике, росписи по эмали, живописи, ковроткачеству и ювелирному делу. При лицее в Кунгуре действует завод художественных изделий. Ширпотреб и китч всегда можно посмотреть (и купить) возле Кунгурской ледяной пещеры. А настоящее искусство можно увидеть в выставочном зале лицея, в Кунгурском краеведческом музее — и в частных коллекциях по всему миру.
В советское время камнерезное искусство иренского поречья концентрировалось в Кунгуре. Сейчас мастера в основном вернулись «по домам» — в свои деревни на Ирени, а особенно в село Красный Ясыл, где тоже была камнерезная фабрика (ныне обанкротившаяся и закрытая). Но крах фабрики не означает крах искусства. Мастера порой очень даже неплохо зарабатывают в частном порядке, по-простецки увозя свои работы в Москву на арт-салоны в обычных рюкзаках и сумках.
…Это удивительные произведения: небольшие, можно поставить на ладонь, и в то же время монументальные, но не пафосные. Формы скульптурок обобщённые, но сделано это так точно, так пластично, так выразительно, что камень словно оживает. Солнечная теплота, пропитывающая селенит, будто излучается вовне, согревая руку и взгляд. Вот, прячась, свернулась калачиком лиса, закутавшись в хвост и сторожко выставив ухо; кажется, тронь её пальцем — она тотчас вскочит и убежит. Вот раздул грудь голубь-дутыш. Вот, гневно свесив хохол, через плечо оглянулся какаду: «Кто это крикнул „попка-дурак"?» Вот, тревожно глядя в разные стороны, трепетно прижались друг к другу две совы: им тоже боязно в ночной темноте. Вот лежит, поджав угловатые длинные ноги, нелепый маленький лосёнок с большой, доверчивой мордой… Лучшие кунгурские мастера — А. В. Овчинников, Ф. П. Овчинников, А. М. Овчинников, Г. М. Ковалёв, М. Г. Лисунов, С. С. Кривощёков, С. О. Нечаев, А. Я. Ширяев.
Мастера-скульпторы на Чусовой известны со стародавних времён. Если не брать в расчёт безвестных авторов произведений Пермского звериного стиля, то можно назвать резчика по дереву и архитектора Дмитрия Титовича Домнина, жившего в XVIII–XIX веках. Он — один из авторов «Пермских богов». Его скульптура Ангела украшала храм Нижних Чусовских Городков (ныне — в Пермской художественной галерее). Но особенно известна скульптура Домнина «Господь Саваоф» из церкви Лысьвенского завода. Справочник «Страницы истории художественной культуры Прикамья» (Пермь, 2006) говорит: «Скульптура „Господь Саваоф" признана одним из высших проявлений русской монументальной скульптуры. Она явно соприкасается с барочной и классической тенденциями, имеет черты искусства античности и Возрождения. Домнин создал образ грозного бога, восседающего на облаках. Скульптура, предназначенная для фронтона, отмечена высоким профессиональным мастерством, классически совершенными формами и пропорциями. Выполненная из дерева, она похожа на мраморное изваяние». «Господь Саваоф» сейчас экспонируется в Пермской художественной галерее.
Разумеется, и живопись не обошла Чусовую стороной. Изредка на Чусовой можно встретить загорелого, искусанного комарами художника, мрачно торчащего из прибрежной осоки рядом со своим мольбертом. (Стоит напомнить и о «единственной в СССР сельской картинной галерее в селе Чусовом».)
Чусовая не может пожаловаться на невнимание художников, хотя звёзды первой величины ею всё-таки пренебрегли. В живописи Чусовая «началась» с работ художника, академика живописи Петра Петровича Верещагина (1834–1886). Справочник «Страницы истории художественной культуры Прикамья» говорит: «Я. П. Верещагин первым обратился к широкому отображению Урала в живописи, посвятив ему около 30 пейзажей. В 1875–1876 годах он написал множество этюдов на реке Чусовой и в других местах вдоль строящейся первой на Урале горнозаводской железной дороги. В 1875–1880 годах по этюдам П. Верещагин исполнил картины, изображающие пейзажи реки Чусовой с высокими горами — „камнями" на берегах, а также деревни, заводы и города Урала. Произведения П. П. Верещагина находятся в Государственной Третьяковской галерее, Государственном Русском музее и в других музеях страны». В различных краеведческих изданиях особенно часто публикуются пейзажи Верещагина со скалами Мултык, Омутной и Красный и с речкой Архиповкой.
На Чусовой активно работали и работают местные мастера палитры — Алексей Денисов-Уральский, Анатолий Тумбасов, Валентин Дудин, Игорь Арапов, Борис Семёнов (он — один из организаторов галереи в селе Чусовом), Александр Репин, Геннадий Мосин, Олег Бернгард, Александр Бурак, Виктор Трясцын, Нина Костина, Алексей Бурлаков, Виктор Добровольский, Светлана Тарасова, Анатолий Золотухин, Александр Сухих, Алексей Ефремов, Александр Мицник и другие. Картина екатеринбургского художника Германа Метелева (1988 год) так и называется: «Пленэр на Чусовой». Пейзажи Чусовой можно увидеть в собраниях Объединённого музея писателей Урала (Екатеринбург), Екатеринбургского музея изобразительных искусств, Пермской художественной галереи, а проще всего — в альбоме «Пейзажи Урала» (издательство творческой мастерской «Екатеринбургский художник», 2006).
Впрочем, и живописные традиции у Чусовой тоже очень давние. Чусовая — строгановский регион, где с XVI века была собственная иконопись «строгановской школы», хотя в чусовских селениях иконописных центров не имелось. Но храмы обоих Чусовских Городков и Успенского монастыря не могли существовать без икон. «Новизна строгановской иконографии заключается в том, что изображаемые фигуры часто выходят за рамки иконы, а содержание некоторых отражает реальные исторические события. В строгановской иконе проявляется стремление к изысканности колорита и композиции, к тщательной выписанности деталей. Для этой школы характерны миниатюрное письмо, изящество поз и жестов», — поясняет справочник «Страницы истории художественной культуры Прикамья». В бассейне Чусовой (в прежних его масштабах) в церкви села Кишерть на Сылве была обнаружена икона «Неделя Всех Святых», подписанная строгановским мастером XVII века Семёном Хромым. Иконы этого мастера находятся даже в Третьяковке.
Отдельная страница в художественной «галерее» Чусовой — творчество супругов Степана Колюпанова (1927–1988) и Елены Колюпановой (1927–1981). Колюпановы работали в технике эмали по железу. Их мастерская находилась при Лысьвенском заводе. Эмали Колюпановых — вещь уникальная и потрясающая. В странном творчестве Колюпановых из хтонических и первобытно ярких недр бытия всплыли «тени забытых предков» — образы языческого Урала. Эмали Колюпановых — это бажовские сказы в живописи. Эти работы в 70-е годы XX века в художественной жизни СССР произвели настоящий фурор. Пермский поэт Владимир Радкевич писал:
Ошалев от забот и планов,
Схвачен творчеством, как тоской,
Живописец Степан Колюпанов
Запирается в мастерской.
Тучи низкие за оконцем.
Но случится — и в миг един
Полыхнёт нестерпимым солнцем
От железных его картин.
Не хитрил художник по-лисьи,
А работал, упрям и смел.
И плавильные печи Лысьвы
Он в соавторы взять сумел…
В мастерской картина стояла,
И сквозь будничную пыльцу
Каждой краской она пылала.
И струились огни Урала
У художника по лицу.
И страшно жаль, что до сих пор нет ни музея Колюпановых, ни зала, ни даже альбома их работ.
Ну а «вербальная основа искусства» — это литература. Многие писатели и поэты «затрагивали» Чусовую, но чтобы мощно войти в её тему… В общем, такого почти нет. Наши Федосеевы, Арсеньевы и Куваевы облюбовали более дикие места. А подавляющее большинство творческой элиты предпочитает «припадать к истокам» из кают комфортабельных теплоходов — так, чтобы восторг от Кижей или Кирилло-Белозёрского монастыря вечером был удачно подкреплён рюмочкой в салоне-ресторане. Так что тема Чусовой более-менее ярко звучит в творчестве только всё тех же «трёх богатырей»: Мамина-Сибиряка, Бажова и Астафьева.