— Ты знаешь его уже достаточно долго и мог убедиться, что у него были все основания ненавидеть Калигулу, а по отношению к тебе он никогда не выказывал враждебных чувств.
— Мое положение императора вынуждает меня к наибольшей осторожности. Теперь я — мишень для врагов, о которых даже не подозреваю! Кстати, я намерен усилить охрану. Нет, я не изменю своего решения.
— Клавдий, я могу лишь согласиться с тобой и сказать, что твои доводы кажутся мне весьма убедительными. Но, думается мне, полезно иметь возможность наблюдать вблизи этого столь сильного и влиятельного человека. Быть может, ради этой цели я смогла бы принимать его у себя при дворе, а тебя это ни к чему не обяжет. Так я сумела бы выведать его мысли и предотвратить малейшую опасность, если он задумает тебя погубить, в чем я, однако, сомневаюсь.
— Предоставляю тебе свободу действий в своих покоях, — согласился Клавдий, вытирая потный лоб подолом туники. — Принимай его, если ты считаешь, что это может быть нам полезно, но следи, чтобы это не вредило нашей безопасности. А теперь мне надо идти…
— Пообещай, что больше не будешь сомневаться в моей верности, — жеманно проговорила Мессалина.
— Ты так нечасто даришь мне возможность любить тебя, когда влажная ночь спускается с неба и меркнущие созвездия приглашают нас ко сну, — ответил Клавдий, снова вдохновленный Вергилием.
— Интересно, что бы ты сказал, если б я потревожила тебя после двенадцати часов работы?
— Ты права, и, если б Вергилий знал тебя, он никогда бы не написал, что легче достать звезды на небе, чем помешать римлянкам обманывать мужей!
Мессалина в знак благодарности одарила Клавдия томным взглядом. Он поцеловал ее в лоб и внезапно сказал:
— Я совсем забыл о своих племянницах. Наверное, я мог бы вернуть Агриппину и Юлию из ссылки. Они составили бы тебе приятную компанию.
Мессалина, натура более импульсивная, нежели рассудительная, ответила не раздумывая:
— Почему бы и нет…
Она вспомнила, что Виниций однажды уже просил ее поговорить с Клавдием о том, чтобы он вернул в Рим его жену и свояченицу. «Ты с полным правом сможешь ждать от них признательности, если они узнают, что им оказана милость благодаря твоему вмешательству, — сказал он ей. — Ты сделаешь из них своих союзников и увеличишь число верных тебе людей».
Мессалине пришла в голову мысль, что именно теперь представляется удобный случай без каких-либо усилий с ее стороны превратить Виниция и двух его родственниц в своих должников.
— Я хотела, — заговорила она после недолгого молчания, — просить тебя вызвать их в Рим. Хорошо, когда властитель умеет быть великодушным, таким был и Август.
— Ты права. Раз ты не против, я велю привезти их в Рим со всеми положенными их рангу почестями.
Эта инициатива, получившая одобрение Мессалины, явно обрадовала Клавдия, и, прежде чем удалиться, он снова поцеловал жену.
Едва император покинул зал, как Мессалину известили о приходе Аррии. В этой женщине, годящейся ей в матери и во многом с ней схожей, она нашла надежность и величественность — именно то, что ей бы хотелось видеть в Лепиде. Быть может, поэтому она любила общество Аррии, на которую могла без опасений положиться и которая, в свою очередь, стремилась ее понять, успокоить и, не будучи суровым критиком, щедро дарила ей прекрасные советы. Ее великолепное умение хранить тайну — качество редкое в мире вообще и в Риме в частности — снискало ей полное доверие со стороны Мессалины.
Аррия по обыкновению была одета в столу с длинными рукавами, просторную и строгую. Ее серьезное лицо обрамляли уложенные вокруг головы косы. Воспитанная в старых традициях, она хранила верность мужу и была примерной матерью. Необычайная душевная стойкость позволила ей с ясным челом пережить болезнь и смерть одного из двоих детей и поддержать в горе своего супруга, сенатора Цецина Пета. Он и его зять Тразея слыли республиканцами.
— Моя дорогая Аррия! — воскликнула Мессалина, идя ей навстречу. — Ты пришла как раз вовремя. Пойдем в мою комнату, поможешь составить приглашение Валерию Азиатику. Он, несомненно, будет счастлив, что ты пишешь ему своей рукой и подписываешь вместе со мной, ведь ты знаешь, каким он считает себя добропорядочным. Так что будешь мне порукой.
— Почему же ты хочешь пригласить Валерия? — спросила Аррия, когда они устроились на ложе в комнате Мессалины.
— Я знаю о твоем умении хранить тайны и могу тебе признаться. Я впервые увидела Валерия на играх, которые устраивал Калигула в Большом цирке немного спустя, как стал императором. Мне тогда было лет двенадцать. Богам было угодно, чтобы Валерий сидел впереди меня. Он понравился мне с первого взгляда, но ко мне он остался равнодушен. Впрочем, он годится мне в отцы и в действительности, наверное, не намного привлекательней, чем иной какой-нибудь мужчина. Но такова уж судьба: с той поры я не перестаю думать о нем.
— Ты любишь его?
— Я не знаю, что следует понимать под этим словом. Мое тело часто жаждет мужчин, но мое сердце удаляется от них, как только я побываю в их объятиях.
— Тогда это просто твое самолюбие было уязвлено безразличием Валерия.
— Возможно, но я хочу его больше, чем кого-либо другого. Я хочу, чтобы он был мой, и он будет моим. Мое новое положение не допускает отказа. Я приглашу его — и он не посмеет уклониться.
— Месса, сердцу не прикажешь. Может, он и подчинится тебе, если у него не будет иного выхода, но для тебя это не станет победой. Мне кажется, что тут ты действуешь неблагоразумно.
— В таком случае отбросим благоразумие. Я хочу его — и я его получу.
— Это совсем не обязательно. Говорят, он влюблен в Поппею, жену старого Корнелия Сципиона. Эта Поппея слывет женщиной легкого поведения, искательницей развлечений и любовников. Если он возжелает ее, она, разумеется, не откажет, если только это уже не случилось.
У Мессалины заалели щеки и перехватило горло, едва она услыхала имя Поппеи.
— Так это она причина его безразличия ко мне?! — вскипела императрица.
— Не обязательно, эта страсть у Валерия недавняя.
— Я отниму у нее Валерия! Шлюха! Зариться на мужчину, которого я люблю! Как она посмела!
— Послушай, Месса, — перебила ее Аррия, удивленная буйной реакцией подруги, — позволь тебе напомнить, что это он домогается Поппеи. И, отвечая ему, она не могла знать, что ты его любишь.
— Не сомневаюсь, что она сама заигрывала с ним, соблазняла…
Мессалина встала и принялась возбужденно ходить перед Аррией, так что та наконец решилась:
— Ну давай составим приглашение. Где взять дощечку?
Мессалина повела ее в соседнюю комнату и усадила за стол с письменными принадлежностями: тростниковыми палочками, свитками папируса, восковыми дощечками.
— Я напишу просто, но категорично, — сказала Аррия, садясь за стол.
Едва дощечка была готова, как Мессалина призвала гонца и тот помчался с ней к дому Азиатика. Менее чем через час он вернулся с ответом. Мессалина, от которой только что ушла Аррия, взяла у гонца дощечку, открыла ее и прочла лаконичную записку:
«Валерий Азиатик — Мессалине, императрице!
Благодарю за приглашение, но мои обязанности не позволяют мне принять его.
Прощай».
Глаза ее сверкнули гневом, и она в ярости отбросила дощечку.
— Да как он смеет! — вскричала она. — Я научу его уважать свою императрицу!
Она громко позвала рабыню Ливию, велела прислать рабыню, которая ее причесывала, и приготовить носилки.
Едва усевшись в носилки, Мессалина принялась подгонять рабов. Они быстро достигли форума, расположенного неподалеку, так как Мессалина занимала крыло построенного Калигулой дворца, выходившее непосредственно на Новую дорогу и соседствующее с атрием весталок. Пройдя вдоль заполненной торговцами базилики Эмилия и курии, они вышли на форум Цезаря. Затем достигли храма Марса Мстителя, где члены императорской семьи обычно получали тогу совершеннолетнего и где хранился меч Цезаря. По лестнице они добрались до западного склона Квиринала, миновав квартал Субуру, отделенный от форума Августа стеной. Оттуда они направились к подножию Пинция, где раскинули свою зелень Лукулловы сады. Они выбирали не самый легкий, но самый тенистый путь по Широкой улице, где было гораздо приятнее идти в это жаркое майское утро.
Мессалина никогда не бывала в Лукулловых садах, но она издали могла судить о величественности и красоте вековых деревьев, взметнувшихся за стенами. Не раз она задавалась вопросом, что за редкие породы росли в этом парке, некоторые из них она видела впервые. Носильщики, впереди и позади которых шли охранники-преторианцы, остановились возле деревянных ворот, украшенных бронзовыми листьями. Командующий охранниками трибун постучал в ворота рукояткой меча. Тяжелая створка бесшумно открылась, и из ворот вышел раб крепкого телосложения с увесистой палкой в руках.
— Сообщи своему господину, что его почтила визитом императрица, — объявил трибун.
Привратник объяснил, что ворота, в которые они постучались, ведут прямо в сад и через них ходит только хозяин. Он пригласил их пройти к главному входу. Приподняв занавеску, Мессалина сделала трибуну знак идти. Главные ворота вели к великолепному портику, под сенью которого, привалившись к колоннам, сидели многочисленные рабы и, казалось, дремали. Завидев приближающиеся носилки и преторианцев, они встали и устремились к Мессалине, которая вышла из носилок, не дожидаясь помощи рабов. Узнав императрицу, они низко склонились, и их начальник объявил ей, что хозяину сейчас доложат, но супруга цезаря может в носилках проследовать в дом.
— Я предпочитаю отправиться одна и пешком, — ответила Мессалина. — Не стоит предупреждать вашего хозяина, я хочу, чтобы мой визит был для него сюрпризом.
Приказав рабам и охранникам дожидаться ее в портике, она ступила на широкую длинную аллею, ведущую вверх к большому дому, наполовину скрытому листвой. Она полюбовалась растущими невдалеке олеандрами, вознесшими к небу свои жесткие ветви с кистями душистых цветов. Сорвав несколько цветков, она воткнула их себе в волосы. Красота и магия обстановки, благоухание, окутавшее Мессалину, сразу умерили ее гнев. Она медленно шла вдоль аллеи, любуясь изяществом и великолепием украшавших ее мраморных бюстов