Сардак ушёл, оставив у дома своего помощника, чтоб тот последил за Макроном. Если префект вздумает бежать, его следует задержать любой ценой, вплоть до убийства.
Клавдий не ходил, а порхал как бабочка, он даже взмахивал пухлыми белыми ручками, словно крылышками. Вообще-то уместно было бы сравнение его со слоном или бегемотом, на кого в большей степени походил из-за рыхлого, тучного тела внук Ливии. Но он чувствовал себя бабочкой. И всё из-за того, что Валерия должна была вот-вот разродиться. Появление первенца ждали со дня на день. Клавдий замучил расспросами повитуху, заходившую утром и вечером проведать роженицу. И четверо его помощников-греков, успевших с первого мгновения влюбиться в супругу хозяина, беспокоились о том же. Радостно вздыхали, ходили на цыпочках и разговаривали шёпотом, словно рядом в спальне доживала последние часы неизлечимо больная. А Нарцисс приносил ей розы. Этот скупердяй, ни разу не купивший себе кувшин дорогого вина, которое привозили обычно из Греции и с южных островов, пользовавшийся проститутками, которых находил под мостами, ибо те чаще всего отдавались без всякой платы, лишь для того, чтобы согреться, этот скупердяй, презираемый за глаза своими же друзьями, через день приносил юной хозяйке по пять алых роз, и Паллант с Каллистом лишь недоумённо пожимали плечами. Нет, они конечно же знали причину, ибо сами были не меньше влюблены в хрупкую и красивую Мессалину, однако, помня о приличиях, столь рьяно атаковать супругу своего благодетеля всё же не решались.
Нарцисс же плохо понимал, что с ним происходит. С бедным греком творилось что-то невероятное, он мог часами, спрятавшись за ларь, где хранились одежды в спальне, восторженно наблюдать за женой Клавдия, чья божественная красота сводила его с ума. Ночами он только и мечтал, как обнимает её, целует каждую родинку, впадинку, как они, утомлённые ласками, подолгу разнеженно лежат в постели. С тех пор как он увидел её, мир померк для него и перестал существовать. Грек уже третью неделю никак не мог справиться с теми пустяковыми замечаниями, которые Клавдий дал ему по чертежам новой гавани в Остии. Всё валилось из рук. А тут ещё Валерия надевала небесно-голубую прозрачную тунику из азиатского шёлка, открывавшую её красивое тело, не смущаясь, заходила в кабинет к мужу, где они обычно работали, и после её ухода Нарцисс не мог прийти в себя: его то пробирал ледяной озноб, то бросало в жар. Он боялся, что однажды не справится с собой и набросится на Мессалину, настолько неодолимо порой скручивала его любовна» страсть.
Изредка ему казалось, что и жена Клавдия проявляет к нему особенный интерес. Она так ласково улыбалась, когда входила в кабинет, глаза её сверка ли, и он жадно ловил каждый её взгляд. А однажды Валерия сама заговорила с ним:
— Нарцисс, служанка сказала, что это ты приносишь мне розы.
— Я?.. — вспыхнул он, словно его уличили в постыдном поступке. — Простите меня, но мне но казалось, что вы любите розы, госпожа...
— Да, мне нравятся цветы, но когда их приносят так часто, это должно что-то означать, — лукаво проговорила она.
— Это означает самое глубокое уважение к вам, моя госпожа, — поклонившись, смущённо вымол вил Нарцисс.
— Только уважение? — кокетливо спросила она.
— И безмерное обожание!
— Вы играете с огнём. — Она, смеясь, погрозила ему пальчиком и степенно ушла, поглаживая круглый живот.
Грек, возвращаясь домой, повторял про себя эти слова, означавшие для него одно: Мессалина тоже испытывала к нему тайную страсть. Он же видел, каким огнём сверкнули её глаза, как жадно она облизнула губы. На следующий день он принёс ей целую корзину роз, чем вызвал недоумение Клавдия.
— В этот день родилась моя мать, — оправдываясь, солгал грек, — и по старым обычаям Коринфа её сын обязан дарить своим самым близким большие букеты роз. Я принёс его именно вам, мой господин, ибо ближе у меня никого нет, а преподнёс вашей супруге, хранительнице семейного очага.
— Спасибо, дорогой друг, — растроганно проговорил Клавдий. — Но я не слышал об этой удивительной традиции. Ни Гомер, ни Гесиод об этом не упоминают, — пояснил он. — Вы должны рассказать мне об этом обычае поподробнее.
— Увы, о нём мне рассказывала бабушка, сам же я никогда его не наблюдал, — поклонился Нарцисс.
— Жаль, — искренне огорчился внук Ливии. — Я всегда чувствовал, что у греков должен быть развит культ матери. Вы же сентиментальный народ, память о предках для вас священна. И твоя история была бы важным тому подтверждением. Если б ты, конечно, смог её описать. Жаль, что ты не видел, а только слышал об этом от бабушки.
«Надо же уродиться таким глупцом! — подумал грек, наблюдая, как сразу же скис, расстроился хозяин из-за этого пустяка. — Интересно, как он расстроится, узнав, что красавица жена ему неверна?»
Пришёл Паллант, известив, что Квинт Макрон покончил с собой.
Лагерь преторианцев находился на окраине Рима. Новый префект Марк Аррецина Клемент давно приглашал императора заехать к ним и взглянуть на свою четырёхметровую статую, которую воины установили в центре военного городка, рядом со строевым плацем. Теперь, проходя мимо торжественным маршем, они отдают ему честь. Властитель смилостивился и перед посещением зрелища, на котором должен был выступить его старый любовник Мнестер, решил заглянуть к гвардейцам и своим появлением выказать им дружеское расположение.
Его встретили сам префект и начальник дворцовой стражи Кассий Херея, сохранивший эту должность благодаря Макрону. Они отдали честь императору, проводили на плац, где высилась статуя, и Сапожок долго любовался своим каменным воплощением. Вдохновенное, мужественное лицо, решительный взгляд, крупный мощный торс. Император не выдержал, подошёл поближе и даже потрогал отвороты каменных сапожек, каковые были точь-в-точь такими же, как и на нём в этот час.
— Прекрасно, прекрасно! — растроганно пробормотал он, отходя от скульптуры. — Ваятель мне немного польстил, но я не в обиде. Он постарался выразить силу моей души, такое преувеличение возможно.
— Вы хотели ещё посмотреть одну из наших новых казарм, ваше величество, — напомнил Аррецина и взглянул на Кассия.
— Важно, чтобы на вас посмотрели наши новые центурионы, они ещё никогда не видели живого императора и были бы счастливы хоть одним глазком взглянуть, — льстиво добавил Херея.
— Что ты говоришь, Кассий? Никогда не видели? — Император неожиданно захихикал.
— Это наш новый отряд, крепкие молодые воины, ваши ровесники, — пояснил Марк Клемент.
— И несколько ободряющих слов — они будут так счастливы! — добавил начальник стражи.
— Ну хорошо-хорошо, идёмте, только побыстрее, у меня всего пять минут, не больше. Я скажу им несколько слов: вы видите, дети мои, император всегда помнит и заботится о вас! — забормотал Калигула, вышагивая по направлению к новой казарме и вдохновлённый увиденной статуей. — Сначала я прибавил вам жалованье, а теперь эта просторная казарма, где бы вы не терпели никаких неудобств. Всё делается для того, чтобы вы достойно несли службу и оберегали своего любимого императора. Обещаю и впредь быть вашим заботливым отцом!
— Прекрасно! — воскликнул Аррецина.
— Они будут в восторге! — добавил Херея.
— Так они все молоденькие? — ухмыльнулся Сапожок.
— И все как на подбор атлеты! — похвастал префект.
— Ты ещё их не испортил, Кассий? — хохотнул император.
Начальник стражи густо покраснел, но Аррецина бросил на него строгий взгляд, заставляя смириться.
— Они любят только вас, ваше величество! — вставил Клемент.
Двое рослых гвардейцев поджидали властителя у входа. Увидев его, они вытянулись, и Сапожку понравилась их лихая выправка, он даже похлопал их по широким бёдрам, восхищённо разглядывая мощные торсы и не заметив в пылу восторга, что охранники, шедшие обычно на шаг позади повелителя, вдруг отстали и не собираются его догонять.
— Прошу, ваше величество! — распахнув перед ним дверь, угодливо проговорил префект.
Калигула бодро зашёл в казарму и весьма удивился, никого там не обнаружив. Лишь ровные ряды циновок с одеялами и знамёна на стенах.
— А где же наша славная гвардия?
— Сейчас когорты подойдут, ваше величество! Луций, Гай, куда все пропали? — зычно крикнул префект.
Подбежали те же двое рослых стражников, стоявших у входа, снова вытянулись во фрунт, держа каждый на уровне локтя остро отточенные мечи и стараясь не смотреть на Сапожка.
— Я спрашиваю: где гвардия?! — сердито повысил голос Аррецина.
— Гвардия с нами! — хором воскликнули преторианцы, развернули мечи и двумя мощными ударами пронзили живот императора. Всё было сделано молниеносно, Калигула не успел даже испугаться. Он мгновенно побелел, губы у него задрожали, но он держался изо всех сил, точно не желая падать на выскобленный до белизны дубовый пол казармы.
— Я повешу вас всех! — выпучив глаза, прошептал он и рухнул на пол.
Через несколько минут всё было кончено. Сапожка накрыли покрывалом и оставили лежать в казарме. Аррецина вышел, жестом подозвал четверых гвардейцев, бывших в охране императора.
— Никого в казарму не пускать! — приказал он, взглянул на Кассия, и тот кивком подтвердил приказ. — Пойдём!
И они направились во дворец. Всё было рассчитано наперёд. Кассий Херея мстил за друга и спасал свою шкуру, понимая, что следующий за Макроном — он, второй свидетель кончины Тиберия. О Клавдии же они с Макроном уже давно говорили, и Аррецина, не любивший мокрогубого, сразу примкнул к заговору.
Они застали Клавдия в его рабочем кабинете. Он неторопливо разбирал старые рукописи и весьма удивился, увидев Марка Аррецину и Кассия Херею. Из двоих вошедших в кабинет внук Ливии знал лишь начальника дворцовой стражи.
— Марк Аррецина Клемент, начальник императорской гвардии, — представил друга Херея.
— Рад познакомиться, — с робостью выговорил Клавдий, испытывая некоторый страх перед этими крепкими воинами в доспехах.
— Разрешите доложить, ваше величество! — выступив вперёд, по-военному чётко отрапортовал Аррецина. — Калигула мёртв, гвардия готова провозгласить вас императором!