— А ты бы не могла одеться?
— Зачем?
— Я недавно стоял у её покоев, она прошла мимо, а потом вернулась, я видел её как тебя. Но в одежде. — Он шумно вздохнул. — Она такая красивая...
— Я не хочу одеваться! — отрезала Валерия, напяливая снова парик. — Иди ко мне, я тебя приласкаю.
Он долго смотрел на неё, потом тряхнул головой, точно стараясь избавиться от наваждения.
— Вот смотрю на тебя и понимаю, что ты самая обыкновенная шлюха, а не императрица, но так похожа, что меня оторопь берёт и всё опускается, — развёл он руками, словно демонстрируя справедливость своих слов. — Что это такое?
— Ты, наверное, влюблён в неё?
— Может быть... — Он наморщил лоб, покачал головой. — Ты уж извини.
Гвардеец стал одеваться.
— Куда ты? — не поняла Валерия. — Я твою императрицу в глаза не видела! Мне наплевать на неё! Останься!
— Да я сам понимаю, что ты не она, — сердито заявил он. — Но мне всё равно как-то не по себе... Такое ощущение, что она на тебя смотрит и усмехается. — А потом, мне пора в казарму, я утром заступаю.
Освободившись от гвардейца, властительница призвала к себе Розалинду, и они, пользуясь предрассветным сумраком, покинули лупанарий. По дороге живо обсуждали ночных любовников. Служанка даром времени не теряла и заработала за ночь сорок ассов, Валерия же всего двенадцать.
— Просто не надо ждать, когда посетитель сам приступит к делу, — поучала её служанка. — За восемь ассов они считают, что снимают тебя на всю ночь, но через полтора часа их надо выпихивать или требовать доплаты. Кроме того, они норовят выпить всё вино, хотя сами обязаны его заказывать. Потому, едва кто-нибудь входит, хватай его, мгновенно раздевай, укладывай, а через час выгоняй пинками из комнаты. Или пусть доплачивают ещё восемь ассов!
...Проснувшись на следующий день, приняв горячую ванну и отдав себя в руки служанок, натиравших её кожу ароматными маслами, Мессалина подробно вспомнила каждый миг той ночи, её открытия и потрясения. И все её домогательства Азиатика показались Валерии жалкими и ничтожными, она пожалела, что боги помутили в тот момент её разум, заставив преследовать консула. Ныне она бы и внимания на него не обратила.
Подходя к своей спальне, она заметила у дверей того губастого гвардейца, который прибегал к ней под утро. Охранники обычно смотрели в потолок, но после случившегося с ним преторианец не выдержал, скосил один глаз, взглянул на императрицу, и если б мог завопить от изумления, то непременно бы это сделал: перед ним стояла та самая шлюха из лупанария, он мог поклясться. Глаза преторианца чуть не вывалились из глазниц, а Мессалина, заметив это, погрозила ему пальчиком и подавилась смешком.
К обеду императрица чувствовала себя словно заново родившейся и съела целую павлинью ногу. Розалинда же, не спавшая всю ночь, еле ползала по гостиной.
— Мы как, ваше величество, отправимся туда сегодня или отложим на завтра? — улучив подходящий момент, неуверенно прошептала она, мечтая о передышке.
— Обязательно! — радостно воскликнула Мессалина.
11
Новое всегда увлекает. А если к тому же оно сопряжено с опасностью, то захватывает вдвойне. Иногда бывали скучнейшие ночи. Приходили ленивцы, любовного пыла которых хватало минут на двадцать, не больше, но они требовали, чтобы «волчица» возбудила их и вдохнула новые силы.
— Лучше привяжи себе дубовый фаллос, так надёжнее, — огрызалась Мессалина.
Один из таких неудачников попробовал даже наброситься на «волчицу» с кулаками, но она постучала в стенку, Розалинда позвала эдилов, и те выбросили хама из лупанария.
Но иногда приходили настоящие мужчины, и под утро Валерия еле доползала до дворца и валялась в кровати до обеда. А тут ещё, на её счастье, Клавдий уехал с Нарциссом в Британию, и это был самый сладкий месяц в её жизни. Всю власть в Риме император оставил на Луция Вителлия, которого после расправы над Мнестером вызвал из Сирии и сделал своим помощником. Мессалина с ним неплохо ладила, он хорошо знал правила игры и никогда не переходил границ любопытства, даже если очень хотелось узнать побольше.
Снова прибегал тот самый губастый гвардеец, однако на этот раз у него с самого начала ничего не получилось. Он как увидел её, так минут десять таращил глаза, выдавив лишь несколько слов:
— Родинка на щеке...
Мессалина сама попыталась его раздеть, но преторианец оказал вдруг недюжинное сопротивление и сбежал, оставив один сапожок, не в силах осознать, кто перед ним и что вообще происходит. Наутро он смотрел на властительницу как на привидение, жмурил глаза и не мог унять дрожь во всём теле. Валерия поменяла комнату и строго наказала тётушке Розалинды, с которой успела подружиться, чтобы та гвардейцев к ней больше не посылала.
Валерия не строила иллюзий в отношении того, что Нарцисс прекратил её преследовать. Занимаясь внутренними делами империи, он расширил штат тайной полиции и создал ещё собственную фискальную службу, набирая туда не только вольноотпущенников и всадников, но и недоделанных аристократов. Грек, сам имея подлую натуру, обожал этот подгнивший сорт римских патрициев, разорившихся и забывших о чести, он быстро прибрал их к рукам и заставил шпионить в самых лучших домах. И в один из вечеров в лупанарий явился его таинник. Властительница тут же его раскусила, и Анней Метелл, покорившись её твёрдой воле, выложил всё как на духу: Нарцисс, уезжая, приказал ему следить за императрицей, за каждым её шагом. Метелл третью ночь дежурил у лупанария, начался октябрь, стали задувать холодные ветра, и, замёрзнув, Анней решил зайти погреться. Тётушка его не знала, узрела, что приличный вроде бы посетитель, и отправила к Фрине. Таинник, чтобы не выдавать себя, согласился провести час-другой с резвой «волчицей». Но, войдя и увидев императрицу обнажённой, Метелл тотчас зажмурил глаза, чем себя и обнаружил.
— А ты что, не догадывался, чем я здесь занимаюсь? — усмехнулась Валерия.
— Мне говорили, — растерянно пробормотал он. — Но я полагал... — Он запнулся.
— Что?
— Что у вас здесь проходят свидания с кем-то конкретно. Лупанарий же форма прикрытия, не больше. — Анней всё ещё смотрел в сторону, боясь поднять глаза на жену Клавдия, хотя она давно уже набросила на себя тунику.
Она усмехнулась, помолчала, налила ему вина:
— Хочешь? Выпей, ты же замёрз!
Он помедлил, взял чашу, сделал несколько глотков, поморщился. Хоть тётушка и старалась после попрёков Валерии брать вино получше, всё равно покупала дешёвое.
— Тебя удивляет то, чем я занимаюсь?
— Нет.
— Почему? — удивилась она.
— Рим уже давно ничем не удивишь. Как только мы впустили в себя Восток, завели в своих домах чернокожих слуг, мы перестали быть самими собою, всё перемешалось, и многие сегодня уже не знают, что есть нравственность и мораль, погоня за удовольствиями превратилась в моду. Ни в одном городе на этой земле не предаются с такой страстью чувственным порокам, как в Риме. Сейчас быть девственницей то же самое, что больной, а стать «волчицей» мечтает каждая третья десятилетняя девочка. В любой гостинице сейчас вас первым делом спросят: вам комнату «с» или «без»? То бишь с милой красоткой или без неё...
— Но в Риме больше четырёх миллионов жителей, — перебила его Мессалина, — а похоть одолевает и стариков, что же с нею делать, как справляться?
— Можно всему найти оправдания. Софисты в пять минут вам докажут, что без постоянного опорожнения семенных каналов человеку грозит гибель и вырождение, а значит, лупанарий — универсальное средство от всех болезней и духовных в том числе. Поймите, ваше величество, я вовсе не противник того, что многие девушки этим занимаются, но я восхищаюсь и тем, что девушка, влюбившись и выйдя замуж, горит до последних дней страстью к своему возлюбленному супругу, а если того приговаривают к смерти, то и она с улыбкой на устах уходит с ним в один день, дабы и там, за земной чертой, не расставаться и быть ему верной женой и подругой. Может быть, я старомоден, простите меня, но я таков, какой есть, и знаю, что не одинок в таких рассуждениях и симпатиях.
Он умолк, опустив голову. Мессалина улыбнулась, погладила Аннея по голове.
— Одно не существует без другого, — заметила императрица. — Аскет понятен, когда жив эпикуреец. А хочешь, я докажу тебе, сколь животворна чувственная нега, как сладок телесный жар, как бездонны наслаждения, стоит лишь в них погрузиться? — Она уже потянулась к его плащу, чтобы раздеть Аннея, но тот резко отодвинулся:
— Нет-нет, я не хочу!
— Почему? — удивилась Мессалина.
— Я не могу... делать это в таких условиях, — помедлив, ответил Метелл. — И ещё этот запах масла...
— Жаль. Я уже привыкла. Ты донесёшь обо всём Нарциссу? — спросила она.
— Ну что вы, ваше величество. Я, конечно, дорожу своим местом, но не настолько, чтобы ставить в неловкое положение даму. И уж тем более первую и самую красивую даму империи. Можете мне доверять, ваше величество. — Метелл выдержал паузу, поднял голову и смело взглянул в глаза властительнице: — Если вы не возражаете, я бы отправился домой и немного поспал...
— Вас ждёт любимая жена?
— Нет, я одинок.
На лице Валерии возникло недоумение. Метелл смутился, но, справившись с волнением, проговорил:
— Со мной всё в порядке, я иногда даже приглашаю девушек к себе — такая потребность, как видите, тоже возникает, но... — Анней замолчал, не закончив фразы.
— Всё дело во мне?
Он кивнул:
— Вы для меня прекрасная богиня, дочь Венеры и Юпитера, а с богинями не спят. Я буду нем как рыба.
Однако слухи о её ночных хождениях в лупанарий всё же распространились. Катоний Юст, являвшийся вместе с Аррециной префектом гвардии, открыто заявил: его гвардейцы только о том и шептались в казармах. Император был ещё в отъезде, и Луций Вителлий, обеспокоенный нападками префекта на Мессалину, решился сам с нею переговорить. Тема была весьма деликатная, но старый лис умел проворачивать такие делишки.