Они чокнулись, выпили.
— У меня только два часа?
Нарцисс кивнул.
— Слышишь, Крисий. Иди, собирайся, — бросил философ старому слуге, — ты знаешь, что мне нужно. В дорогу возьми вина, хлеба и сыра. Ступай!
Слуга поклонился и ушёл.
— А ваш слуга, сказавший «да», он что, сам наблюдал всё происходящее? — поинтересовался советник.
— Увы, но не тот, что ушёл собирать вещи, другой, помоложе, кого известная нужда будит по ночам и не даёт покоя. А вилла моего отца когда-то находилась в двух шагах от виллы консула Мессалы, и слуга хорошо знал Мессалину. Она ему нравилась. Так что кто-то из наших слуг играет словами. Я не исключаю, что мой, но проверить этого, увы, не смогу. Да и не в этом истина, верно? Жаль, что там, куда вы меня ссылаете, не с кем будет поговорить. Искренне жаль.
Прошла почти неделя, в течение которой Мессалина не выбиралась в лупанарий. Однако плохое быстро забывается, и в одну из ночей Валерия примчалась туда, надеясь вырвать у Фортуны ещё несколько часов наслаждений. Властительницу захлёстывала жажда азарта и приключений. Само ожидание перед приходом посетителя, первые мгновения знакомства, прикосновений, вхождения друг в друга — всё её необыкновенно возбуждало. И тётушка старалась подсунуть подружке племянницы мужичка покрепче, позадорнее.
Около трёх утра Валерия поджидала последнего своего счастливца, омылась водой, выпила немного вина, расхаживая по комнате нагишом. Как ни странно, но спать ей совсем не хотелось. Она даже не устала за сегодняшнюю ночь, столь отменные были партнёры.
Новичок вошёл так тихо и неожиданно, что, когда Валерия обернулась, он уже успел снять плащ и, не мигая, смотрел на неё. Она обернулась и сразу же узнала в вошедшем Нарцисса. Он с такой страстью впился в неё глазами, точно не верил себе.
— Так это правда? — прохрипел он.
— Что — правда? — она тотчас накинула на себя плотную столу, поднялась, готовая к отпору.
— Правда то, что говорил Сенека.
— Он лгун!
— Но мои-то глаза не лгут! — вскричал он.
— Выходит, что лгут, — усмехнулась Мессалина.
— Что ж, и такое иногда бывает, — помолчав, неожиданно успокоился советник. — Будем считать, что ты всего лишь похожа на нашу императрицу. Так?
— Так.
Ей понравилось, что грек так быстро распалился.
— Замечательно, — Нарцисс заулыбался, сбросил плащ, развязал пояс тоги. — Тогда раздевай меня, ублажай, я честно заплатил свои восемь ассов и хочу получить удовольствие! Ну давай, давай, пошевеливайся!
Валерия стояла, не двигаясь с места. Она могла лечь и под него, от неё не убудет, но от одной мысли, что этот греческий краб, мелкая душонка, снова станет торжествовать, радуясь тому, что унизил её, властительницу бросило в дрожь.
— Ну что же ты? Иди сюда, мышка моя! Ты же просто шлюха, а я советник императора, и, будь добра, постарайся, чтобы я остался тобой доволен! Ну?! Ты что, окаменела?!
— Вон отсюда! И пусть тебе отдадут твои деньги! — брезгливо поморщилась властительница.
— Э нет, так не пойдёт, моя красавица! Ты обязана обслужить того, кто заплатил за твоё тело. — Грек медленно надвигался на неё, не желая упускать своего. — Ты исполнишь любую мою прихоть, будешь нежна и покладиста!
— Я подниму шум, скажу, что ты избил меня и пытался задушить! — Она схватила тяжёлый глиняный кувшин, готовая запустить им в советника, и тот в нерешительности остановился. — Пошёл отсюда, пока я тебе голову не снесла!
Несколько секунд они стояли, с ненавистью глядя друг на друга. Лицо грека покрылось потом, заблестела лысина.
— Вот как ты хочешь... — Он мрачно усмехнулся. — Решила мне большую войну объявить? Ну что ж, повоюем. Только на войне и жертвы бывают.
— Если ты хоть один шажок сделаешь, хоть одно поганое слово из твоего гнилого рта вылетит, я из твоей плешивой башки курительницу для храма Венеры сделаю, — со злобой выдохнула Мессалина, и Нарцисс оцепенел, столь нешуточно прозвучала угроза в её устах. — Оставь меня в покое, забудь, найди кого-нибудь другого для своей опеки, ибо император другого советника себе найдёт, а вот жену и мать наследника не сыщет! Не заставляй меня прикладывать те же усилия для твоего уничтожения. Ты для Рима не Сенека, горевать по тебе никто не станет. Предупреждаю тебя в последний раз! А теперь вон отсюда!
— Я боготворил, ревновал тебя, был готов умереть за единый твой взгляд и вздох, но я не дам себя растоптать, ибо, даже будучи рабом, я умел сохранять достоинство!
Советник помедлил, бесстрашно взглянул на императрицу и, накинув плащ, молча вышел из комнаты.
— Потный червяк! — ставя на место кувшин с вином, насмешливо проворчала императрица.
12
Анней Метелл простудился. Слезились глаза, текло из носа, в горле першило, лекари поили его горькими отварами, заставляли дышать запаренными цветами адониса, листьями мяты и эвкалипта да высиживать по два часа в горячей парной, намазавшись мёдом диких пчёл. На третий день простуду как рукой сняло, однако выходить из тёплого дома под снег и дождь, одолевшие Рим в декабре, ему не разрешили. Нарцисс первым, раньше всех друзей и родственников, пришёл его навестить.
От обеда и закусок отказался, зато попросил чашу горячего неразбавленного вина с каплей гвоздичного масла.
— Не пробовали? — заметив недоумение на лице Аннея, удивился советник.
— Не приходилось.
— А зря! Самое лучшее средство от простуды, точнее, для её предупреждения. Прекрасно разгоняет кровь. Зима в этом году отвратительная, — задумчиво заговорил он. — То холод, снег с дождём, то вдруг тепло, то снова снегопад. Мне помнится, ты говорил, что ничего подозрительного не заметил в поведении императрицы, ибо она никуда не выходила, вела себя благопристойно...
— Да, так и было.
— Я помню. Но ты мне солгал, Анней, и это меня очень беспокоит. Я второй день не могу заснуть, ибо не в состоянии понять, почему ты это сделал? Разве тебе не нравилось работать со мной? Или я был несправедлив к твоим заслугам? Насколько я помню, сам император по моему представлению щедро вознаградил тебя за помощь в подавлении мятежа в Иллирии, а потом за британский поход; я удвоил тебе жалованье, потому что ценил твои способности, считал тебя лучшим в моей службе. Что же случилось?
Нарцисс и в самом деле был обеспокоен. Тёмные глаза грека беспрестанно сверлили таинника, точно хотели проникнуть в самую душу. Он говорил мягким, проникновенным голосом, как разговаривают с близкими людьми, подчёркивая тем самым, что это не служебный допрос, а обыкновенная дружеская беседа. Потому и пришёл к Метеллу домой под предлогом навестить больного, а не вызвал к себе в кабинет. Но что мог объяснить ему Анней? Что с женщинами он не воюет? Что уважает право императрицы даже на телесную разнузданность? И вообще, у таинника существовали особые отношения с женщинами, а хрупкость и красота Мессалины вызывали в его душе восторг и восхищение. Но вряд ли первый советник поймёт эти его объяснения.
— Так что случилось, Анней? — с трагическим пафосом повторил свой вопрос грек.
— А ничего не случилось, Нарцисс, — помолчав, ответил Метелл. — Я понял, что императрица не заговорщица, и не стал за ней следить, только и всего. Вникать же в подробности личной жизни её величества мне показалось кощунственным. Всё это я мог бы сказать и государю в своё оправдание, если б он потребовал от меня отчёта. Но этого не произойдёт, поскольку я выполнял твоё частное поручение. Оно мне не понравилось. Ты уж извини.
Повисла пауза. Советник всегда считал Метелла не слишком умным и уж тем более неспособным принимать самостоятельные решения, но, видимо, ошибся. Слуга принёс горячее вино и отдельно, в плошке, гвоздичное масло, глупой гримасой выразив своё отвращение к такому лекарству. Нарцисс добавил в свой сосуд одну каплю гвоздики, размешал, вдохнул возникший после такого смешения аромат и только потом сделал глоток.
— Замечательный напиток, — крякнув, восхищённо проговорил грек, словно ничего не расслышал из того, что только что высказал ему хозяин дома.
Нарцисс держался молодцом. Даже Анней, обладавший всегда неплохой выдержкой, позавидовал греку. Другой бы вспылил, затопал ногами, прибег к угрозам, ибо обладал немалой властью. Отпрыск захудалого аристократического рода только что нанёс ему звонкую пощёчину, а точнее, зуботычину, советник же сделал вид, что не обратил на это внимания. Хотя, судя по всему, это глубоко его задело, но он не спешил высказать своё неодобрение или приговор.
— Ни мне, ни вам, господин советник, ни к чему раздувать эту историю, — заметил Метелл. — Я также не хочу давать вам никаких советов, однако незачем дальше раздувать ваш конфликт с императрицей, в который вы попытались втянуть меня. Вы перепутали личные и деловые отношения, а значит, не со мной, а с вами что-то случилось. Вот и всё объяснение. Я надеюсь на ваше благоразумие и хочу поблагодарить за заботу обо мне, ибо понимаю, что оставаться далее на службе не имею права... — Метелл осёкся и опустил голову.
Нарцисс впервые встречался с открытым неповиновением своего тайного агента и впервые не знал, как с ним поступить. Он мог, конечно, арестовать его, отдать в лапы Сардаку, но тогда неизбежно всплывёт его столкновение с Мессалиной, её посещение лупанария, а за ним, кто знает, быть может, последует и его падение. Ибо императрица разозлится не на шутку и приведёт в исполнение свою угрозу. Она уже пытается это сделать, самодержец хмурится, ворчит, повторяя одно и то же: «Чем же ты так не угодил моей жене, что она каждый день требует твоей ссылки?» Государь не сообщает, какие обвинения выдвигает против него императрица. Но уж не менее серьёзные, чем те, за которые сослали Юста и Сенеку. Вода камень точит. И достаточно одного промаха, чтобы с ним поступили точно так же. Начальник тайной полиции его недолюбливает и защищать не станет. Клавдий погрустит и забудет. Потому и отпускать, отстранять сейчас Метелла, ссориться с ним нет смысла, он один стоит многих, а после смещения одного из гвардейских префектов и высылки Сенеки аристократия забурлит, выражая недовольство правителем, и Клавдий спросит с Нарцисса за внутренний порядок и собственную безопасность.