Листы были плотно исписаны мелким почерком. Создавалось такое впечатление, что писали второпях и в плохо освещённом помещении: строчки иной раз налезали одна на другую, концы их провисали или наоборот загибались вверх. Лавиния перебрала записи и сказала:
— Одиннадцать листов, все, кроме последнего, исписаны с обеих сторон. Отчего-то мне кажется, что Гвидо вносил сюда впечатления от занятий с некромантом. Смотри, как меняется почерк от первого листа к последнему!
— Всего-то за десять лет, по одному листу в год? Немного…
— Ну, я думаю, основные записи он вёл в рабочих журналах и в гримуаре.
— То, что мог прочитать Мартуччи?
— Именно! А это — записки для себя. Что-то вроде страховки, на случай, если учитель решит его разменять на мелкую монету, — госпожа Редфилд убрала записи в пространственный карман и сказала Джону: — Уже почти семь вечера. Я предлагаю сейчас отправить это в хранилище, поужинать и заняться чтением.
— Принято. Только я ещё свяжусь с нашим суб-лейтенантом Гандольфи и на всякий случай проверю, как у них дела. Новая дежурная смена должна появиться в десять вечера, и мне придётся смотаться туда и поговорить с ними.
Взгляд Лавинии вспыхнул весельем:
— Это намёк на то, чтобы я отправила тебя туда порталом?
В половине второго ночи, скорчившись в кресле во временном кабинете Довертона, положив кулаки на стол, а подбородок на кулаки, госпожа Редфилд рассуждала:
— Из Лютеции нам сообщили, что на снимке изображён аспирант кафедры тонких воздействий факультета алхимии Джеймс Мартенс. Он защитил в 2147 году диссертацию по теме «Герметическая трансмутация фараоновых змей в продукт оазиса Амона» и был приглашен на работу в компанию «Пирсон и Джефферсон, медикаменты» в качестве главы исследовательской лаборатории. После чего через двадцать восемь лет всплыл в качестве Джакомо Мартуччи, скромного учителя химии и алхимии в Пизе. Что произошло в этот период, неизвестно.
— Что за идиотская тема работы? Фараоновы змеи, Амон… Он же не исследователь Та-Кемет, а алхимик!
— Вот тут ты ошибаешься, — Лавиния поменяла позу и подпёрла подбородок ладонями. — Продукт оазиса Амона — это алхимическое название аммиака.
— То есть, пошлого нашатыря?
— Не совсем… Химически это одно и то же, но при таком способе получения на выходе мы имеем не нашатырь, способный поднять из обморока нервную светскую даму, а то, что в сказках называлось «мёртвая вода». Полученный им препарат способен был удержать смертельно раненого или умирающего на грани до сорока пяти минут.
— И какой в этом смысл? — Довертон был настроен скептически. — Как по мне, так это очередная никому не нужная диссертация, типа «Природа Чёрной луны в свете современной оккультной астрологии».
— Представь себе, у тебя на руках умирающий. Ну, скажем, ты вытащил из реки тонущего ребенка. Что ты сделаешь, чтобы он дождался мага-медика?
— Стазис наложу.
— А тот, у кого нет магии или недостаточно сил для пользования стазисом? Вот то-то и оно… Так что препарат был бы вполне востребован, и почему имя Мартенса не стало его названием, тоже нужно разобраться.
— Вот и я думаю… — сказал Джон, и рассеянно отпил из бокала красного вина. — Если посмотреть на тот магоснимок… На нём изображён мужчина, который явно собой гордится. Ему важен успех, он желает признания. По слепку ауры понятно, что в Пизе был тот же самый человек. Что должно было с ним случиться, какие разочарования привели его к столь бесславной деятельности в крохотном заштатном городишке?
— Да уж, учителем года явно признали не его. Но мы посочувствуем Мартенсу-Мартуччи чуть позже. Итак… Ни гримуар из подземелья, ни тетрадь Гвидо пока открыть не удалось, этим я займусь завтра, как и его допросом. В монастыре никто не появлялся.
— Пока.
— Пока, — согласилась Лавиния. — Получается, что в данный момент у нас имеются только вот эти листы пергамента, из которых нам удалось на данный момент разобрать три, и запертая шкатулка.
— Я могу её взломать, — вяло предложил Джон.
— Взломать и я могу, а толку? Ты уверен, что при неправильном открывании там не сработает заклятие и содержимое не сгорит, например? Или не взорвётся?
— Знаешь, что? — он сел прямо. — Всё равно ничего толкового уже не приходит в голову. Пойдём по домам. Завтра четверг. Возможно, Мартуччи попытается связаться с Бридой О’Доннел, и мы его отследим самым простым путём.
Лавиния вздохнула и встала:
— Ах, как жаль, что никакая ментальная магия не может читать память предмета! Какими роскошными свидетелями бы мы обзавелись, сколько всего поведала бы эта шкатулка! Я уверена, что в ней скрывается если и не вся разгадка, то её существенная часть! — Она повернулась к Довертону и похлопала его по плечу: — Ау! Что ты застыл? Пойдём. Запирай сейф!
— Ментальная магия, — пробормотал он. — Память предмета. Лавиния, я идиот!
ГЛАВА 23
Уже в восемь утра Довертон вышел из здания городского совета Лукки, где заодно располагался и стационарный портал. Он полной грудью вдохнул влажный воздух, настоянный на винограде и опавшей листве, посмотрел на солнце, слегка пробивающееся сквозь облака и неизвестно отчего развеселился. Посмотрев на Неро, вытянувшегося в струну и нюхавшего камни мостовой, он улыбнулся и сказал:
— Ну что, идём в городскую стражу? Может быть, мне даже дадут там кофе, а тебе сливок.
Томмазо Арригони уже был в своём кабинете, и чашка капучино перед ним, исходящая густым паром, лучше чего бы то ни было обозначала незыблемость мировых основ.
Джон выложил перед ним артефакт, долженствующий провести следствие, словно по ниточке, от коммуникатора покойной Бриды О’Доннел до Джакомо Мартуччи, алхимика и некроманта. Хитрая следилка представляла собой пластину, вырезанную из тисового дерева. Пластина имела странную форму — будто капля не очень густого сиропа упала на гладкую поверхность и растеклась кляксой с шестью ответвлениями со сверкающим кристаллом на каждом.
— Ого, какая штука! — присвистнул глава городской стражи. — Не то чтобы в нашем городке такая могла понадобиться ещё раз, но я питаю постыдную слабость к новейшим разработкам.
— Тогда стоило бы купить новые швабры для домовых гоблинов, а то они не успевают вытирать полы за стражниками после дождя, — не преминул подколоть его Энцо Дальвени, стоявший у окна со своей чашкой кофе.
Томмазо привычно отмахнулся:
— Доставай лучше коммуникатор, защитник угнетённых. Обычно он вызывал её около девяти утра, но кто знает…
Коммуникатор лёг на стол рядом с артефактом, и Довертон склонился над ними, связывая два предмета заклинанием.
— Tulco Malle’vea Angulкce Anca!
Камни на деревянной пластине вспыхнули и налились разными цветами.
— И что это? — у Энцо, кажется, даже нос от любопытства вытянулся. — Что теперь будет?
— Когда кто-то попытается связаться с этим коммуникатором, заклинание зацепится за контакт… буквально, «сожмёт челюсти на драконьем хвосте». Камни будут указывать на направление к реципиенту, расстояние и так далее.
— Ну что же, будем ждать, — резюмировал Томмазо и вызвал секретаря, чтобы попросить ещё кофе для людей и сливок для кота.
Аппарат засигналил без четверти девять.
— Рано он сегодня, — отметил Арригони.
— Нервничает?
— С чего бы ему нервничать, о кончине последних представителей семейства Кватрокки в газетах не писали.
Говоря это, оба стражника не отводили глаз от пальцев Довертона, нажимающих на центральный кристалл амулета. Экран коммуникатора оставался тёмным, он просигналил ещё несколько раз и затих.
— Ну, вот, — Джон взял тисовую кляксу в руки. — Вроде бы в той стороне Медиоланум, красный кристалл показывает именно это направление. Собственно, это мы и предполагали…
Его перебил дежурный, влетевший в кабинет так поспешно, что опрокинулся стул:
— Чивитали! Вернулся!
— Что? — вскочил с места Арригони.
Сержант вытянулся в струнку и доложил:
— Только что прибежала синьора Альма. Сказала, что пришла утром прибираться и обнаружила, что дверь в его спальню распахнута, нотариус лежит на кровати… вроде бы, без сознания.
— Живой?
— Сказала, дышит!
— Энцо, проверь, что там и как! — приказал глава городской стражи. — Вызовите мага-медика и первым делом выясните, когда синьор Чивитали придёт в себя и когда его можно будет допрашивать. Джон, ты?..
— Я в Медиоланум, пока не потерялась нить, но держи меня в курсе, пожалуйста!
— Ты думаешь, это две стороны одного дела? — спросил Томмазо, когда его помощник и дежурный выскочили за дверь.
— Как раз наоборот, я почти уверен, что это совсем разные истории. Но подтверждение этой разности в руках… вернее, в мозгах двух людей, нотариуса и Уго делла Кастракани.
Более всего Довертон опасался, что прохождение через портал собьёт настройку артефакта. Правда, получая его у начальника отдела специального оборудования, поседевшего и облысевшего на этой работе гнома, он данным вопросом поинтересовался в первую очередь. Почтенный Каршевет только фыркнул, выпятив губы:
— Если я даю тебе в руки прибор, можешь быть уверен, что его настройки никаким воздействием не собьёшь!
И всё же, несмотря на уверенность Каршевета, он беспокоился.
Как оказалось, зря: выйдя из здания городского совета Медиоланума, где располагался портальный зал, Джон достал из кармана тисовую пластину и убедился, что красный огонёк по-прежнему указывает направление, по которому следует искать таинственного абонента.
— Ладно, — пробормотал он, вытаскивая коммуникатор. — Лавиния? Доброе утро!
— И тебе, — прозвучал в ответ весёлый голос. — Ну что скажешь, ты победоносен? Удалось поймать пеленг?
— Так точно, синьора! Северо-западный район Медиоланума, примерно между Амброзианской библиотекой и виа делла Поста. Ты со мной?
— Безусловно! Встретимся возле Амброзианы, я хорошо знаю её вход и открою туда портал.
Дождь лил как из ведра, и Лавин