— Синьор Дальвени, моё почтение!
Человек ли? Довертон присмотрелся повнимательнее. Невысокая и какая-то скорченная, фигура скорее напоминала гоблина, да и цвет кожи — оливковый с желтизной — тоже наводил на эту мысль. «Вот потому он и неловкий такой, и соображает плохо, — подумал Довертон. — Интересно, как это гоблин попал на воспитание в семью хомо? Впрочем, это неважно…» Тем временем Энцо Дальвени уже вошёл на первый этаж башни и пытался расспросить слугу о том, где находится Уго. После длительных расспросов они поняли, что хозяин спит и беспокоить его не надо.
— Не волнуйся, Марио, — Энцо мягко отстранил его с дороги. — Иди, свари кофе, а я пока поднимусь наверх.
Спальня располагалась на предпоследнем, четвёртом уровне башни, выше были кабинет и открытая смотровая площадка. Уго лежал, раскинувшись и на внешние раздражители не реагировал.
— Ей-богу, если бы он не храпел так звучно, я бы забеспокоился, — хмыкнул Энцо.
Довертон достал из пространственного кармана аурограмму, полученную в университете, и включил магическое зрение. Покачал головой, сделал на всякий случай слепок ауры спящего и сказал негромко:
— Это кто угодно, но не Уго делла Кастракани, который учился в университете Медиоланума с 2169 по семьдесят шестой год. Давай-ка я его зафиксирую, и ты займёшься допросом.
— Тьма, да развяжи ты меня! — выругался разбуженный, наконец, молодой человек. — Не буду я самоубиваться с башни, и на тебя бросаться не стану, дай хоть штаны надеть!
Джон развеял воздушные ленты, удерживавшие Уго на кровати, и тот оделся, непрерывно ворча:
— Мало того, что припёрлись незваные, мало того, что дурачка моего напугали, что меня разбудили — так ещё и связали, будто я серийный убийца! Ну? — он плюхнулся в кресло, демонстративно закинул ногу на ногу и заорал: — Марио! Кофе принеси!
Пока слуга принёс кофе, вытирал разлитую лужицу и ретировался, все трое молчали. Наконец хозяин спальни одним глотком выхлебал всё из чашки, налил и выпил вторую и откинулся на спинку кресла.
— На чём я прокололся?
— Ты — ни на чём, — ответил Джон. — Просто университет хранит аурограммы выпускников за последние сто пятьдесят лет. А ещё, когда мы с Винсом у тебя были, ты сказал о дуэли с Маттео Кватрокки: «У меня земля и вода, у него огонь и некростихия». А мэтр Сольферини, декан огненного факультета, в своих записях говорит об «отличной владении огнём и чуть более слабой стихии воздуха».
— Понятно.
— И как тебя называть? — спросил Энцо довольно миролюбиво.
Молчание было ему ответом.
— Я думаю, перед нами Анджело Белладжио, числящийся пропавшим, — ответил за него Довертон. — Говорят, ты путешествовал по Нью-Зееланду, видимо, где-то там вы пересеклись с Уго. Я прав?
— Прав… Только не в Зееланде, мы уже перебрались оттуда на острова — Соломоновы, Папуа, Сулавеси. Вот на Сулавеси его и укусила змея, так называемый малайский крайт. Красивая, в жёлтую и чёрную полосочку, маленькая. Я охнуть не успел, а Уго захрипел, стал задыхаться и… всё, маг-медик мог только констатировать смерть. Мне потом сказали, что эти твари впрыскивают нейротоксин, и спасения от них нет. Могли укусить меня, досталось ему. Лотерея.
— И ты решил стать им, — кивнул Энцо.
— И я решил стать им. Я шестой сын в семье, и после моих братьев остаётся лишь выжженная земля. Знаешь, что я получил от отца, уезжая из дома?
— Благословение?
— Щазз! Пинок и напутствие заработать побольше и привезти семье. Так что я не чувствовал себя обязанным… Мы с Уго одного возраста, примерно одного роста. Да и кто здесь помнил бы после десяти лет отсутствия, как он выглядел? У меня была пара хороших изумрудов, я отдал их, и мне сделали операцию, по магоснимку — одно лицо, не отличить. Конечно, он закончил университет, а я учился… ну, в основном сам, немножко по книгам, где-то в помощники к практикующим магам шёл, так что систематического образования у меня нет. Ну, я ж в дворцовые маги и не собирался наниматься…
Он замолчал. Молчали и оба детектива. Наконец Энцо коротко хохотнул:
— Выходит, старуха Козима была права, когда не пожелала тебя признавать?
— Выходит, так…
— И ты рассчитывал подгрести наследство делла Кастракани и зажить в своё удовольствие?
— Да что уж теперь об этом говорить…
Довертон встал и прошёлся по комнате. Потом повернулся и сказал:
— Ты понимаешь, что оставаться далее в роли Уго не можешь?
— Что уж там… — повторил он.
— Да и жить в Лукке тебе не стоило бы, за семейные книги с тебя спросят по полной. Кстати, ты уничтожил все четыре?
— Я вообще брал только свою, книги делла Кастракани там не было! — возмутился молодой человек. — И не уничтожал я её, убрал в пространственный карман, там и лежит. Вот поверите, всё случайно вышло. Я шёл домой… ну, в башню эту треклятую, поздно вернулся из Фиренцы. Вы ж понимаете, здесь, в городе, я должен был лицо держать, чтобы выглядеть безупречным, иначе о вхождении в Совет и говорить бы не пришлось…
Поняв, что проговорился о далеко идущих планах, он захлопнул рот.
— Вот как? — Энцо вскинулся. — В Совет? Может, ещё и городом править хочешь?
— А почему бы нет? — вызверился в ответ Анджело. — Уж всяко не хуже твоего дядюшки был бы!
— Ох, и дурак ты… — грустно протянул капитан. — Ладно, рассказывай дальше.
— Да ничего дальше и не было. Возвращаюсь из Фиренцы, вышел из портала и иду домой. Мне как раз мимо дома нотариуса идти надо было, смотрю — калитка нараспашку открыта. Я заглянул, пёс дохлый валяется, двери открыты, ну, я и зашёл. Про семейную книгу я давно думал, что она мне помешает, но со стариком же было не договориться! Ну, вот, и я сунулся к нему в кабинет…
— Разгромил его… — в тон ему продолжил Дальвени.
— Да там уже всё раскидано было! Нет, ничего и искать не пришлось. Потайной шкаф был настежь, и все документы, что у Чивитали хранились, несколько семейных книг, всё на виду. Мне чужого не надо, я взял книгу Белладжио, и всё. Хотел делла Кастракани найти, но её не было.
Капитан Дальвени почесал в затылке:
— Ладно, предположим, одну книгу ты забрал. А ещё три куда делись? Или это уже штучки нотариуса? Ох, чувствую я, вы смоетесь, мессере Джованни, а нам тут расхлебывать ещё большим ковшом…
Анджело мрачно промолчал, а Джон сказал:
— Итак, о дальнейшей жизни. Подумай хорошенько. Сейчас ты собираешься и порталом идёшь со мной в Медиоланум. Там я представлю тебя кое-кому, и, если срастётся, поработаешь до лета в городской страже, рядовым патрульным. Место в казарме они дадут. Летом сдашь экзамены и поступишь в университет, дальше все зависит от тебя. Интересует? Предложение одноразовое и возобновляться не будет.
— Интересует… — несколько ошарашенно ответил Анджело. — А тебе-то это зачем? И ещё — куда я там дену Марио-Леворукого?
Оставив бывшего Уго, ныне Анджело собирать вещи под присмотром вызванного из стражи невозмутимого капрала Валиснери, сыщики вернулись в дом нотариуса. Судя по песенке, которую напевала Альма, готовя что-то на кухне, синьору Чивитали серьёзно полегчало.
— Синьора Альма! — крикнул от двери Энцо. Домоправительница выскочила в прихожую. — Нам надо подняться к синьору нотариусу, как он?
— Слава святой Бригите, получше. И цвет в лице появился, и поесть попросил, я вот бульон ему варю. Но вы уж не утомляйте его, господин капитан!
— Постараюсь…
Чивитали полусидел в кровати, обложенный полушками и гладил кота, что-то приговаривая.
— А, синьоры, рад видеть вас! — оживился он.
Неро спрыгнул на пол и подошёл к Довертону, сев у левой ноги. Визитёры сели, и Джон спросил:
— Скажите, синьор нотариус, что вы помните о последних двух неделях?
— Вы знаете, практически ничего! И хуже того, когда пытаюсь вспоминать, тут же начинается головная боль, тошнит…
— Не напрягайтесь, не надо! — перебил его Энцо, не понаслышке знающий о пристрастии пожилого синьора к перечислению болезней. — Просто расскажите то, что вспоминается легко.
— Ну-у… Я собирался ложиться спать, когда вдруг просигналил мой коммуникатор. — Сыщики переглянулись: при обыске дома коммуникатора не нашли. — Экран оставался тёмным, я услышал женский голос… Мне показалось, что голос знакомый, но вот чей, не скажу. Женщина сказала, что у неё срочный вопрос — жизни и смерти, как она выразилась! — и она сейчас придет. Просила открыть ей и встретить у калитки, чтобы её не увидели. Я помню, что надел тёплый халат и туфли, спустился во двор, открыл засов… и всё, дальше только цветные пятна какие-то. Думаю, что меня каким-то образом держали в бессознательном состоянии, но давали пить и… э-э-э… наоборот, так сказать.
— То есть, кто-то заботился о физиологических отправлениях, — помог ему Довертон.
— Да, вот именно. В какой-то момент я почти пришёл в себя, надо мной стоял мужчина… незнакомый. Грубое такое лицо.
— Когда вы придёте в себя, я попрошу вас поработать с нашим художником, — сделал пометку в своём блокноте Дальвени.
— Да, конечно… ну вот, а потом я пришёл в себя уже дома… сидел в прихожей на полу.
Старик явно утомился от долгого рассказа, побледнел, дыхание стало прерывистым. На его моложавом лице как-то вдруг обозначились все морщины.
— Мы не будем вас больше утомлять, синьор Чивитали, — Энцо поднялся со стула. — Последний вопрос: вы знаете, что пропали четыре семейных книги?
— Да, мне Альма сказала об этом. Только вы не правы, пропали только две, Белладжио и Кастракани. Другие лежат в особом тайнике… ну, должны лежать. О нём даже Альма не знает, так что вряд ли кто-то мог найти и вскрыть. А вот эти… Книгу Кастракани я только накануне забрал в Совете Тридцати, нужно было сделать кое-какие выписки, так что в тайник она не попала. А с книгой Белладжио я работал.
— Но, как нам сказали, у вас в кабинете находились не две, а как бы не десяток семейных книг!
— Позвольте мне всё же сохранить какие-то профессиональные секреты, — нотариус выпрямился, задрал подбородок и взглянул сурово. — Как только я встану на ноги, я готов полностью отчитаться во всём, что не является тайной клиента!