— Хорошо, синьор Чивитали, — примирительно ответил Дальвени, продвигаясь к выходу.
Кот выскочил за дверь первым и в несколько прыжков оказался на первом этаже. Альма сторожила у нижних ступеней лестницы; увидев Неро, она сложила руки и заворковала:
— Котик, замечательный какой, вот бы и нам такого! Может, ты курочки хочешь, котик?
В ответ Неро лишь дёрнул хвостом и укоризненно воззрился на Довертона: мол, я так тут грелкой полдня проработал, давай, выпускай меня!
— Да иди, конечно! — Джон распахнул входную дверь, и кот пулей вылетел наружу. — Синьора Альма, до свидания!
— И вам всего хорошего… вот только знаете, что я скажу вам, мессере Джованни? Славный у вас котик, красивый, вот только слишком умён!
У дверей портальной Джон издалека заметил знакомую фигуру:
— Винс! — позвал он. Тот остановился и медленно повернулся. — Привет! Ты куда-то собрался или встречаешь?
— Я… э-э-э… Ну, я по делам, ты же знаешь, на меня сейчас много всего свалили. Да, по делам, в Медиоланум и так, вообще…
— Это да, работы много… — он с трудом удержался от вопроса, знает ли Винченцо, на каком факультете университета искать эти самые «дела». Вот, можно сказать, двумя руками за язык себя держал.
Выйдя из портала, Винс быстро извинился и исчез в уличной толпе. Довертон похмыкал и выкинул его из головы, поскольку, видит Великая Матерь, и так было о чём думать.
Сегодня я вдруг поняла, что за первую декаду в университете привыкла учиться. Такое впечатление, что организм собрался и вспомнил, как писать лекции, чтобы потом их можно было прочитать, в чём состоит подготовка к семинарам и практическим занятиям… А занятия с мэтром Хользегошем стали доставлять настоящее удовольствие.
И ещё одна немаловажная мысль пришла мне в голову вдруг, после того, как вчера я по заданию Джона Довертона и госпожи Редфилд читала историю шкатулки. Мне стало казаться правильным участвовать в расследованиях. Да, конечно, антиквариат ещё и деньги приносит неплохие, но, если я буду заниматься только им, насыщение наступит довольно быстро…
Тут до меня дошло, что лекция продолжается, и я пропустила два или три абзаца, битком набитых формулами. Сдавленно пискнув, оставила в тетради место, чтобы скатать у Джулии, и с удвоенным вниманием обратилась к лектору.
Я на ходу запихивала тетради в рюкзачок, прикидывая, успею ли заскочить домой, или нужно сразу бежать в антикварную лавку, когда рядом раздался голос:
— Тебе помочь?
Рывком подняв голову, я поняла, что мои самые страшные фантазии сбываются. Или самые смелые мечты? Рядом шёл Винченцо Арригони, оставленный мною позади, в Лукке, Винченцо с той страницы, которую я, кажется, уже перевернула и закрыла…
— Ты… — я откашлялась и продолжила нормальным голосом. — Что ты здесь делаешь?
— Жду тебя, разумеется.
Сзади свистнули. Я обернулась и страшными глазами посмотрела на Урагха, с улыбкой во всю пасть, Лючию, показывающую мне большой палец… на всю компанию сокурсников, которых я второй день веселю.
— Вот что, — я затолкала куда-то последнюю тетрадь, закинула рюкзачок на плечо и взяла Винченцо за локоть, — Пойдём. Тут поговорить не дадут.
К вечеру голова Довертона гудела, словно разъярённый пчелиный рой. Он поселил Анджело Белладжио в соседний номер в отеле, попросил главу местной Службы магбезопасности побеседовать о его трудоустройстве с коллегой из городской стражи, написал черновик отчёта по расследованию, трижды связывался с Лавинией, пообедал кофе с булочкой, поужинал бокалом вина с фокаччей, и всё это время говорил, говорил, говорил…
Наконец уже в половине девятого сев в удобное кресло в таверне рядом с отелем, Джон выпил рюмку граппы, съел огромный эскалоп и с чувством глубокого удовлетворения закрыл рот.
— Сидишь? — раздался за его спиной женский голос.
— Угу.
— Молчишь, гадости думаешь?
Возражать было лень, и он снова согласился:
— Угу.
— Выразительно…
Лавиния села в кресло, велела официанту принести граппы и для неё, пригубила, кивнула с одобрением и распорядилась:
— Вот что, принесите, пожалуй, нам всю бутылку. И какого-нибудь сыру что ли… Про Мартенса тебе рассказывать, или ты не в состоянии воспринимать?
— Слушать могу, говорить нет, — коротко ответил Джон.
— Тогда слушай. Ну, про банду, торговлю незаконными амулетами и артефактами и столь же незаконную магическую практику ты вчера и сам слышал? — он согласно кивнул. — Мне интересно было, что произошло в Люнденвике тридцать лет назад и почему многообещающий учёный превратился в пособника бандитов.
— Многообещающий — это одно слово или два? — поинтересовался Довертон, допивая рюмку.
— Язва, — довольно парировала Лавиния. — Пока одно. Так вот, странным образом, там была ситуация зеркальная к истории Маттео и Уго. То есть, Мартенса обвинили в краже научных результатов, плагиате, подлоге и Тьма знает в чём ещё.
— И что, в самом деле было?
— Не знаю, — с сомнением ответила госпожа Редфилд. — Что-то, безусловно, было, хотя сам фигурант с пеной у рта возражает против всех обвинений. Не думаю, чтобы кто-то стал строить столь внушительное здание на совсем уж пустом месте. Ты лучше меня знаешь Люнденвикский университет, вот скажи, насколько возможно?
— Хм, — Джон задумался. — Нет, ну, всякое бывает… Но в данном случае… Мартенс писал докторскую, да?
— Точно.
— А кто обвинил, коллега по кафедре?
— Не-а, аспирант, пишущий магистерскую диссертацию.
— Вряд ли. Там, конечно, банка с пауками, среди диссертантов, но откровенный плагиат будет виден сразу так же хорошо, как контрабас в аптеке.
Лавиния фыркнула, оценив сравнение, и продолжила:
— В общем, нам это не очень важно, просто любопытно было. Вернусь, узнаю всю подноготную этой истории. Так вот, дуэль обоим соперникам в голову не пришла, они ограничились административным оружием, и по результатам боёв Мартенс вылетел и из докторантуры, и из исследовательской лаборатории «Пирсон и Джефферсон». По его словам, скитался по миру, прожил сколько-то лет в империи Чинь, потом в Сиаме, перебрался в Анатолию… в общем, в конце концов застрял в Пизе. Важно для нас именно пребывание в Чинь, поскольку именно там некий мастер Юн Лин обнаружил у него зачаточные способности к некромантии и магии крови.
— И развил их, — дополнил Довертон, старательно держащий глаза открытыми. — Он сильно сопротивлялся на допросе?
— Практически нет. Не хотел отвечать только на вопросы об учениках, и сразу тебе скажу, о Марко Кватрокки мне ничего практически не удалось выяснить. Мартенс очень неохотно о нём говорил, а когда узнал, что мальчика нет в живых, вообще замолчал. И прочесть его мне не удалось пока что.
— Больше всего меня как раз интересует Марко, — ответил Джон. — Это вообще единственное, что меня теперь интересует.
— У меня есть идея. Теория, — осторожно начала Лавиния. — Может быть, мальчик в какой-то момент почувствовал неладное — то ли в том, что говорила ему мать, то ли в уроках от Мартенса. Но контакта с внешним миром у него не было никогда, он не знал, куда пойти и с кем посоветоваться. И странные происшествия — это его сигнал бедствия.
— Ничего себе сигнал бедствия — десяток покойников, выпивших чаю!
— В Чине он был вместе с матерью и Мартенсом. И я думаю, что неверная ферментация чайных листьев, некое воздействие на них, это как раз-таки сам учитель. Вспомни, он алхимик по образованию!
— Н-ну, может быть… Конечно, я влез в это дело… то есть, и само дело создалось из-за странности происшествий, которые никуда не вписывались.
— Да! И при этом получались достаточно громкими, о них писали в газетах, говорили по головидению. Свадьбы, кошачьи выставки, новая модель экипажа, это всё громко звучало.
— Хорошо, я подумаю об этом… — тут Довертон осёкся и с досадой махнул рукой. — Всё равно выяснить достоверно мы не сможем. Единственный, кто мог бы рассказать правду, Марко Кватрокки, мёртв.
— Мы можем попросить Лизу посмотреть память его личных вещей. Дневник, фотография отца, хотя бы так.
— Давай попробуем.
ГЛАВА 25
Проснулась я рано, когда только начало светать. Ещё не открыв глаза, подумала, что по глупости не закрыла окно шторами и оставила распахнутой форточку, так что птичий концерт в шесть утра был мне законным наказанием. Потом сообразила, что что-то не в порядке, вспомнила вчерашний вечер… И не застонала вслух исключительно потому, что это самое «не в порядке» спало рядом, обнимая подушку и так улыбаясь во сне, что моя решимость начала таять.
Ну, да, вчера, как раз перед тем, как мы всё-таки поцеловались, я твёрдо решила ограничиться одной встречей. Вот этой самой.
У меня учёба, работа и ещё одна работа. У тебя Лукка, семья и долг. Ну, и о чём тут говорить?
Оказалось, что говорить и не нужно, и уснули мы часа в три ночи, лично я совершенно бессовестно счастливая.
А вот теперь надо было начинать с этим жить.
Тихонько выскользнув из-под одеяла, я шагнула в сторону ванной, но за моей спиной снова раздался его голос:
— Ты куда собралась?
— Варить кофе, завтракать, учиться, потом работать и ещё встречаться с Джоном, — подробно отчиталась я.
— Ну, до первой пары у нас ещё куча времени… И мы, кажется, не все возможности исследовали… — Винченцо потянул меня за руку, и я подчинилась, словно загипнотизированная.
Когда мы всё-таки добрались до кухни, времени до занятий оставалось совсем немного. Я взглянула на Винса, вздохнула и взялась за коммуникатор.
— Меня отметят на лекции и дадут её переписать, — сказала я, возвращаясь к столу. — Это означает, что у нас есть полтора часа, чтобы поговорить… или мы можем отправиться в постель, ничего не обсуждая. В последний раз.
— Хм, — усмехнулся он. — Ты умеешь предлагать соблазнительные варианты. Давай поговорим.
Мой коммуникатор засигналил в тот момент, когда мы уже совсем поссорились. Мельком взглянув на часы — ну надо же, уже одиннадцать! — я подумала, что это Урагх, Джульетта или Лючия, но на экране высвечивалось лицо Лавинии.