— По-моему, ты смешал все в кучу.
— Ничего подобного! Если повзрослев, человек так и не задал себе ни разу вопроса, кто он и что он на белом свете, это вина его воспитателей. Если же интерес такой возникал, но ответа найдено не было, то извини, тут уж вина целиком нашего героя. Основное случилось, — он ступил на порог, за которым вечность. Его дело — решиться на следующий шаг.
— Почему же большинство предпочитает торчать на этом самом пороге?
— Во-первых, не такое уж большинство. А во-вторых, нам всегда не доставало отваги. Банальной простецкой отваги!
— Просто так, ниоткуда отвага не берется. В значительной степени она зависит от обстоятельств, может быть, и от чего-то еще.
— Возможно. Только подобная теория мне не нравится. Непредсказуемость, обстоятельства… Веет какой-то безысходностью. На самостийность не выдается ни единого шанса. Судьба и предопределение диктуют все, человек — ничего. В это я, пардон, не верю.
— Но тот человек, что выступал по радио…
— Размазня! — я фыркнул. — Некоторые вещи человек просто обязан делать сам. Без помощников! Если он не знает как их делать, он — осел, если не находит в себе сил, — тряпка.
— Ну а ты сам, конечно, не осел и не тряпка?
— Это уж другим решать. Но я по крайней мере волосы на голове не рву и слезами не захлебываюсь.
— Вот как? И что же ты делаешь?
— Живу. Просто живу. Это уже не мало.
— С какой стороны взглянуть, Сережа! Гномы — они ведь так и рассуждают. От нас, дескать, в этом мире ничего не зависит, а потому нечего и нервничать. У великанов, так сказать, своя свадьба. Произойдет что-нибудь интересное, примем участие, а нет, — будем ждать дальше.
— Правильно! Без стонов и прочих эксцессов. Старый добрый консерватизм.
— А может быть, не консерватизм? Может, ты тоже застрял на том самом пороге?
Я порывисто поднялся. Сунув руки в карманы, нервным шагом принялся мерить комнату.
— Слушай, Виктор, чего ты от меня хочешь? Студенческих диспутов? Так это уже в прошлом. Можно сказать, язык смозолен. А насчет того, чтобы завтра я отправился с тобой к Дворцовой площади, так этого не будет. Я уже объяснил: в подобные игры я не играю. Террористы, поджигатели, революционеры… Самое распаскудное племя, если хочешь знать! Так что записывать меня в волонтеры — предприятие абсолютно безнадежное.
Развернув голову, Виктор следил за моими маневрами.
— Сделай милость, остановись и присядь. Так мне будет проще с тобой разговаривать.
— О чем, Виктор? О мужественном и единственно-верном решении вашей организации? О высоких целях, во имя которых вы готовы сложить головы на плахе? О том, что ни один из вас не может видеть, как страдает и плачет наш разнесчастный…
— Угомонись, Сергей. Мы явно недопонимаем друг друга. О ком ты толкуешь? При чем здесь какая-то организация?
— А при том, что перевороты не совершаются в одиночку.
— Верно. Поэтому я и пришел к тебе. Нас будет двое.
Я снова фыркнул.
— Ты принимаешь меня за чокнутого?
Виктор со вздохом поглядел на свои руки. Рассеянно принялся растирать кисти.
— Да-а… Разговорчик не из легких.
— Не я его начинал. Кроме того, час поздний, так что давай-ка укладываться спать, — я попытался миролюбиво улыбнуться. — Даже мрачноватый Нострадамус уверял, что конец света наступит еще не скоро, а потому не будем спешить. Натворить свою кучу глупостей мы всегда успеем.
— Ты, я вижу, превратился в законченного философа.
— А ты как думал! — я приблизился к дивану и похлопал Виктора по плечу. — Все мы находимся в плену странного архетипа. Нам кажется, что мы можем любить, а мы не любим, что жизнь только-только начинается, а она уже подходит к закату, и так далее и тому подобное. Человеку свойственно заблуждаться. Это доказано давным-давно. А потому пойдем. Раскладушка у меня замечательная, найдется и парочка свежих простыней.
— Отвали! — Виктор стряхнул мою руку с плеча.
— Э-э! Да у нас никак испортилось настроение?
— Помолчи немного, — приятель что-то лихорадочно обдумывал.
— Ты вроде бы говорил, что дверь у вас в подъезде запирается?
— И что дальше?
— А то, что я открыл ее своим собственным ключом. Взгляни. Вероятно, тебя это несколько удивит.
Виктор достал из кармана плоский ключ с замысловатым брелком и протянул мне.
— Ну и что? Ключ замечательный, брелок еще лучше.
— Брелок здесь ни при чем, обрати внимание на ключ. Похож он на ваши? Присмотрись-присмотрись!
— И присматриваться нечего. Ни малейшего сходства!
— Но дверь-то им я открыл!
— Ты всерьез надеешься, что я тебе поверю?
— Даю тебе слово, что я воспользовался именно этим ключом.
— Ну… Возможно, дверь оставили незапертой. Такое тоже иногда случается.
— Она была заперта! Иначе я бы не полез в карман за ключом.
— Послушай, о чем мы тут толкуем? Ключи какие-то, двери… Ей богу, неинтересно!
— Я хотел лишь сказать, что всякий раз, когда мне жизненно необходимо отпереть чей-нибудь замок, этот волшебный ключик срабатывает безотказно.
— Что-то не слышал никогда о таких ключиках.
— Дело не в них, Сереж. Некто или Нечто заботится о том, чтобы устранять с моего пути препятствия. Да, мой милый невера! Со мной НЕ ДОЛЖНО ничего случиться. В этом вся загвоздка.
— Господи!.. Может, мы ляжем наконец спать? Или ты снова собираешься поведать мне о нашем святом предназначении?
— О нем самом, Сережа. За этим я сюда и явился. Ты должен наконец уяснить, что от тебя требуется.
— Я уже уяснил. Мир хижинам, война дворцам, верно?
— Черта лысого ты уяснил! — Виктор готов был взорваться. — Поверь, если бы я мог послать тебя подальше, уже бы это сделал.
— Хорошо, хорошо, не кипятись, — я уселся на табурет и примирительно развел руками. — Хочешь высказаться, давай валяй. Хотя, сказать по правде, эта тема мне уже надоела.
Он хмыкнул.
— Ты уже не тот смирный парнишка, что смотрел мне в рот.
— Ничего не поделаешь, люди переменчивы, как хамелеоны.
— Что-то ты не очень похож на хамелеона.
— И на том спасибо, — я улыбнулся. — Итак, ты собирался произнести речь? Обещаю выслушать до конца.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СТРАННОЙ БЕСЕДЫ
— … У каждого из нас своя судьба, начнем с этого. И если ты ей противишься, жизнь твоя пойдет кувырком. Билеты в кассах будут доставаться другим, любимые женщины рано или поздно от тебя отвернутся, деловые партнеры предадут в самый щекотливый момент. Но стоит тебе ступить на заветную тропу, нащупать путеводную нить, как все житейские неурядицы рассыпятся в прах. Ты начнешь двигаться семимильными шагами, и ничто тебе уже не сможет помешать. К сожалению, я сообразил это не так давно, но никогда не забуду то необыкновенное облегчение, которое испытал в первый момент прозрения. Я понял вдруг, почему жизнь швыряла меня от берега к берегу, не давая осесть, обрасти домом, семьей, друзьями. Словно слепец я всякий раз проплывал мимо уготованного мне острова. Иногда, вероятно, я угадывал его очертания в туманной дали, но то ли принимал за мираж, то ли вообще пытался делать вид, что ничего не вижу. Это ведь не самая простая штука — увидеть самого себя… Ну, а теперь я наконец-то пристал к своему острову, успел выбраться на берег и, как мне кажется, стою на нем довольно твердо, — Виктор возбужденно потянулся за папиросами. Лицо его порозовело, со стороны вполне могло показаться, что он принял рюмку коньяка.
— Бытие требует, чтобы человек перестал отсутствовать там, где он только и мечтает найти себя. Лучше не скажешь… Как только я перестал противиться, я в самом деле прозрел.
— Уж не о религии, дорогой дружок, ты толкуешь?
Виктор словно не услышал моих слов. А возможно, посчитал их неуместными.
— Ты помнишь ту старую легенду о лососе? Нам рассказывали ее еще в школе.
— Даруя жизнь, находим смерть… Что-то о рыбьем фатализме.
— Вот именно. Это тоже пример судьбы, Сережа. Сильная здоровая рыба в состоянии жить еще долгие годы, но, отметав икру, погибает.
— Верно, погибает. Только судьба здесь абсолютно ни причем. Лосось отдает концы по причинам весьма прозаическим: он голодает, ранит себя о камни, проходит десятки порогов и водопадов. Он доползает до финиша измученным калекой. Селекция сильнейших и выживание достойнейших — только и всего.
— Однако, перед угрозой смерти он мог бы и отступить. Какого дьявола ему было калечиться и идти до конца?
Я нервно покусал губу. Виктор опять клонил к тому же.
— Мда… Пусть ты, конечно, хитрый, но мы все равно ничего друг другу не докажем.
— Ошибаешься. Иначе меня бы здесь не было. К сожалению, временем на подробный анализ мы не располагаем, но некоторые факты я тебе все-таки изложу. Вернее, мне придется их изложить. — Виктор пальцами приплющил кончик папироски, картинным движением вставил в рот и чиркнул спичкой. — Так вот, Сергуня, это случилось не вдруг. Я уже объяснял, что долгое время противился обстоятельствам, как мог. Хотя многое настораживало меня уже тогда. В самом деле! Я срывался на ничтожнейших пустяках! Но именно эти пустяки странным стечением обстоятельств влияли на мою судьбу самым роковым образом. Я так и не сумел жениться. Все мои невесты в конце концов покинули меня. Ни я, ни они так и не разобрались, что же, в сущности, послужило причиной разрыва, — Виктор шумно вздохнул. — Ты не поверишь, но мне грозила холера с проказой. Врачи не сомневались, что этот букет я приобрел на острове ссыльных. Они ошиблись. Я проскучал в карантине около двух месяцев и вышел оттуда здоровехоньким. Мое растущее безрассудство становилось следствием безнаказанности. Десятки раз я рисковал жизнью, отделываясь легкими царапинами. Провидение продолжало меня опекать, но и оно же не забывало время от времени отвешивать мне крепкие затрещины. Мои первые разработки в институте считались многообещающими. В некотором смысле я наткнулся на золотую жилу. Это без ложной скромности, поверь мне! И посмотрел бы ты на меня тогда! Замечательные протекали деньки. Я готов был работать, как черт, недосыпая и недоедая. Я и работал, подгоняя лаборантов, многообещающе улыбаясь начальству, еще не ведая, что судьба вновь собирается преподнести мне сюрприз. Как-то внезапно все п