— Кто из вас к кому подкатил?
— Хм… Трудно сказать. Наверное, каждый со своей стороны. В понедельник вечером я выпивал со своим старым информатором, репортером криминальной хроники, который работает на «Ньюс оф зе уорлд». Мы просто болтали о том о сем, как всегда за выпивкой, и он между делом, не имея в виду ничего конкретного, спросил, нет ли у нас в разработке интересного дельца. Я, ясное дело, сказал: «Нет», да, видать, не больно уверенно, потому что он вцепился в меня, как клещ. Слово за слово, а потом, как бы в шутку, спросил, сколько будет стоить расколоть меня на информацию. Я, тоже в шутку, поинтересовался, сколько он может предложить. Вроде бы пустой треп, который легко прервать в любую минуту, но где-то по ходу дела все это стало очень серьезным. В общем, я сказал, что подумаю, и мы договорились встретиться на следующий вечер.
— И?
— На следующий вечер он познакомил меня с Паркином. Мы поторговались немного и остановились на двадцати штуках.
— И много ты тогда натрепал ему об этом деле?
— Самую малость. Ровно столько, чтобы пробудить в нем интерес.
— «Самая малость» — это что?
— Только то, что некий серийный убийца возомнил себя Иисусом Христом и собирает апостолов.
— И это, по-твоему, «самая малость»? Не удивительно, что он заинтересовался. И когда же ты сел вместе с Паркином и слил ему информацию?
— Вечером в среду, а потом еще в пятницу. За один присест столько было не выложить.
— Дункан, последнюю неделю мы работали сутки напролет и уходили отсюда чуть ли не каждый вечер не раньше десяти, а то и одиннадцати часов. Когда же ты, на хрен, выискивал время?
— После того как мы заканчивали. Поздно ночью.
— И ты рассказал ему обо всем?
— Обо всем, кроме подписи убийцы.
— А он этим интересовался?
— Да. Он особо выспрашивал, не оставлял ли убийца какого-нибудь знака.
— И ты сказал…
— Я сказал: «Нет». Я знал, что, если расскажу ему о языках и ложках, мы, возможно, никогда не поймаем Серебряного Языка.
— Не «мы», Дункан. Уже нет. Ты отстранен.
Дункан не двигается. Ред встает.
— Идем. Я прослежу, чтобы ты покинул здание.
— А как мои вещи?
— Их тебе пришлют, я позабочусь. Пошли.
— Могу я попрощаться с Джезом и Кейт?
Грешник, все еще надеющийся на прощение.
Ред хватает его за грудки.
— Какого хрена, Дункан? Из всех людей на свете эти двое хотят видеть тебя меньше всего. Не считая меня, конечно. Шевелись.
Во второй раз за полчаса Ред спускается на лифте в молчании. Они пересекают холл, причем ничто в их облике и поведении не указывает на конфликт. Уже у самых дверей Реду приходит в голову спросить кое о чем еще:
— В тот, второй вечер у меня дома, когда Кейт настаивала на огласке, а ты возражал, ты уже обдумывал эту сделку? Настаивал на секретности, чтобы использовать ее для собственной выгоды?
Молчание Дункана красноречивее любого ответа.
Ред забирает у Дункана пропуск. Он смотрит, как Дункан переходит улицу и спускается в метро на станцию «Сент-Джеймс-парк». Сумасшедшая старуха, которая торчала там в то утро с плакатом, возвещающим о всемирном еврейском заговоре, исчезла.
Ред мысленно возвращается к самому началу этого дела, когда он, подбирая последнего участника группы, подбросил монетку, чтобы сделать выбор между Дунканом и Причардом. Выпала решка, и он остановил выбор на Дункане. Весьма дорогая ошибка, как оказалось.
Привлекать сейчас в команду нового человека уже не имеет смысла. Бесполезно. Его необходимо вводить в курс дела, ему придется притираться к остальным, а времени на все это нет. Им придется продолжать работу втроем.
Три слепые мышки. Вот кто они такие. Три слепые мышки, гоняющиеся в темноте за своими хвостами.
Ред поворачивается и идет обратно к лифтам.
67
Когда Ред возвращается домой, на автоответчике горит индикатор поступившего звонка. Он нажимает кнопку воспроизведения и идет на кухню, налить себе что-нибудь выпить. Но тут, в записи, звучит голос Сьюзен, столь напряженный и полный слез, что это заставляет его выбежать обратно в гостиную.
— Ред, это я. Я… я в Рикмэнуорте. Я останусь у Шелли на несколько дней. Шелли, она с нашей работы. Э… можешь ты позвонить мне?
Она называет ему номер дважды, первый раз быстро, второй медленнее. Ред записывает его в блокнот у телефона, в то время как голос Сьюзен продолжает звучать:
— Мне нужно поговорить с тобой, Ред. Чем скорее, тем лучше. Позвони мне. Пока.
Слышится короткий обрывок разговора с кем-то на линии, и связь обрывается.
Она хочет оставить его. Сьюзен этого не сказала, но он чувствует, к чему все идет. Ни хрена себе выдался денечек! Похоже, неприятности приходят по три в комплекте: сначала Паркин, потом Дункан, а теперь еще и это.
Ред снимает трубку, начинает набирать продиктованный Сьюзен номер, но, набрав только до половины, кладет трубку и идет на кухню. Пожалуй, лучше встретить все это с выпивкой наготове. Он находит в холодильнике баночку «Хайнекена» и основательно плюхает в бокал виски. Самое то — поможет некоторое время продержаться.
Ред возвращается в гостиную и набирает номер во второй раз. Сразу отвечает женский голос. Не Сьюзен. Должно быть, Шелли.
— Можно Сьюзен Меткаф?
— Подождите секунду.
По ту сторону слышатся громкие, видать по твердому полу, удаляющиеся шаги, потом отдаленный голос: «Это тебя. Ред».
Снова шаги, теперь приближающиеся.
Голос Сьюзен.
— Ред?
Голос полон слез. Она плачет.
— Дорогая, ты в порядке?
— Все нормально. Только… Со мной ничего, просто я… Просто мне нужно время. Подумать.
— Подумать? О чем?
— О Ред, неужели ты не понимаешь? Об этом деле. Оно ведь заполняет всю твою жизнь. Последние полгода меня для тебя просто не существует.
— Неправда. Ты сама знаешь, что это неправда.
— Нет, Ред. Помолчи и дай мне подумать. Эта история заполнила всю твою жизнь, ни для чего и ни для кого другого там просто не осталось места. Я так жить больше не могу. Да, конечно, ты пытаешься что-то сделать, выкроить для нас время, и поверь, я ценю твои попытки, но это ничего не меняет. В целом ты порабощен этим делом. Только вернешься к действительности, чуточку оттаешь, но тут что-то происходит, и ты опять исчезаешь на неделю. Ты слышишь, что я говорю? Я не могу жить там, где меня игнорируют или где я вынуждена задумываться над каждым своим словом, чтобы не попасть впросак.
Пауза. Ред слушает, затаив дыхание.
— А еще вчера вечером я увидела тебя в новостях. А сегодня и в газетах.
Господи, Сьюзен всегда покупает «Индепендент». Она увидела его перекошенную от бешенства физиономию.
— Это напугало меня, Ред, правда напугало. Этот снимок, эти слова того малого, Пембриджа, — все как будто не про тебя. Но ведь на самом-то деле про тебя. Ощущение такое, будто… ну, будто я была замужем только за половинкой твоей личности, а есть еще и другая половина, которой я никогда раньше не видела. Никогда. Тот человек, с которым я жила, и псих с первой страницы газеты, готовый разорвать кого-то в клочья, — разные люди. А причиной всему это проклятое дело. Оно изменило тебя.
— Нет, Сьюзен, совсем нет, — пытается возразить он, хотя внутренний голос подсказывает, что на самом деле как раз на фотографии она и видела его подлинное лицо.
— Повторяю, оно изменило тебя. А если не изменило, значит, все это время ты притворялся другим, обманывая меня. Что ничем не лучше.
— Сьюзен… нам не стоит говорить об этом по телефону. Может быть, встретимся где-нибудь?
В трубке молчание. Оно затягивается, и гнев Реда за это время трансформируется в печаль.
— Ред, я не знаю, как с этим разобраться. Думаю, мне надо некоторое время побыть одной. Вот и все.
— И как это долго — «некоторое время»?
— Не знаю.
— Подумай.
— Ред, сказано ведь уже, не знаю. Но по крайней мере, до тех пор, пока ты не поймаешь своего Серебряного Языка. Тогда посмотрим.
— Сьюзен, это может затянуться на несколько месяцев. А то и лет. Черт возьми, не исключено, что мы вообще его не поймаем.
— А пока ты помешан на этом деле, Ред, у нас все равно нет никаких шансов наладить отношения. Нет резона заводить серьезный разговор по душам, в то время как ты или слишком устал, чтобы что-то обсуждать, или можешь в любой момент сорваться с места и умчаться по вызову на место очередного преступления. Нет смысла притворяться, это было бы нечестно и по отношению к тебе и, разумеется, по отношению ко мне. Надо сосредоточиться на чем-то одном. Когда ты поймаешь его, мы сможем обговорить все наши проблемы как разумные люди.
— Но почему бы мне не заехать к тебе на работу? Сходим вместе на ленч или что-нибудь в этом роде.
— А ты уверен, что в последнюю минуту встречу не придется отменить? Ред, пожалуйста. Возьмем паузу. Пока. На время.
Он знает, когда надо перестать давить.
— Ладно.
— Спасибо. Послушай, мне пора идти. Я тебе позвоню.
— Когда?
Инстинктивная мольба. Слишком отчаянная.
— Когда я буду готова.
Пауза.
— Береги себя.
— Ты тоже.
— Пока.
— Пока.
Трубка уже почти положена, когда он снова слышит из наушника голос Сьюзен:
— Ред?
— Да?
— Твой убийца… Я ненавижу его не меньше тебя.
Она отсоединяется. В трубке звучит тихий гудок.
Ред выключает свет, надевает наушники и позволяет «Мессии» заполнить все то, что осталось от его мира.
68
Полиция говорит, будто я убиваю невинных людей. Но я не делаю этого. Я не убиваю их. Я делаю их мучениками. Вот в чем разница. Когда я обращаю их в мучеников, их души приходят ко мне. Вот почему я сохраняю их языки. Читали ли вы Книгу Притчей Соломоновых? Глава 21, стих 23: «Кто хранит уста свои, и язык свой, тот хранит от бед душу свою». Когда они лежат, умирая, я забираю их языки, и их души приходят ко мне. Таким образом они с моей помощью продолжают жить, распространяя Слово. В смерти они всецело отдаются мне, чего бы, конечно, не сделали — не могли бы сделать — при жиз