лось – русские народные, но в народе их не знали, да сам народ то только начал образовываться. По началу это вызывало удивление, но узнав тайну отца, Принц-Бастард проникся и глубиной замысла. Ничто не скрепляет общество прочнее, чем общий язык. Лет через десять вырастет поколение, воспитанное на общих сказочных героях и говорящее на одном языке, через двадцать их будет большинство, а через тридцать уже все. Кроме сказок издавались стихи, вернее тексты песен, поскольку для каждого из стихов сразу сочинялась музыка, а модные песни уже напевали даже те, кто не понимал ни слова из текста.
Никем не тревожимые, неделю провозились с обустройством лагеря, сразу заложившись на развитие его в полноценный город. Подгонять ветеранов не требовалось, все они прекрасно понимали, что от качества укреплений зависит их собственная жизнь, поэтому, когда к Татарграду подступили значительные силы Тимуджина (которые Сульдже оценил в тумен[27]), лагерь был окружён рвом и обвалован, а каждый боец бригады оборудовал себе стрелковую ячейку, так что сходу ворваться конными не получится, а пеший монгол – как вытащенная из воды акула, если сам сунешь ей в пасть голову, обязательно откусит, но в целом она абсолютно беспомощна.
– Ну вот и переговорщики. – усмехнулся Филипп, разглядывая монгольское войско в бинокль – Ты был прав, хан, мы вовремя остановились. Чей бунчук поднят над туменом?
– Семь хвостов. – Агафон-Сульдже тоже не отрывался от бинокля – Это либо Субэдэй, либо старший сын одержимого – Джучи.
– Значит, Тимуджина с ними нет?
– Значит так, Сир. Он подступит позже, во главе основных сил.
– И сколько он, по-твоему, приведёт?
– Ещё два-три тумена. Тимуджин одержим величием, на переговоры он выйдет только имея за спиной в десять раз больше воинов, чем у тебя.
– Они все бездоспешные?
– Тегиляй – это доспех, Сир. Ненамного хуже кольчуги.
– Если хуже даже кольчуги, то это не доспех, хан, это мы будем бить картечью. К тому-же, лошади у них вообще не прикрыты. Симеон. – Львиный Коготь, не отвлекаясь от бинокля, обратился к своему оруженосцу.
– Здесь, Сир.
– Распорядитесь пустить красную ракету, поверх их голов. Надеюсь, поймут, что им стоит остановиться. Стрелкам готовиться заряжать картечью. Катапульты с бомбами готовить, но без приказа никому не стрелять.
– Слушаюсь, Сир! – Симеон почтительно поклонился, запрыгнул на лошадку и сразу дал ей шпоры.
Красная ракета хоть и внесла некоторое замешательство в рядах «переговорщиков», движения их не остановило, похоже, что они решили подойти к лагерю на расстояние полёта стрелы из слабенького степняцкого лука-однодеревки.
Такого допустить было никак нельзя, десять тысяч лучников могли за минуту выпустить пятьдесят тысяч стрел. Не прицельно, конечно, в направлении лагеря, но такой массированный обстрел обязательно закончится потерями среди посольства крестоносцев. А если так, то закончится и само посольство, начнётся война.
– Милорд де Тобол. – Принц-Бастард, всё ещё не отрывая взгляд от окуляров бинокля, обратился к начальнику штаба – Прикажите положить под копыта их авангарду десяток бомб.
– Слушаюсь, Сир! – когда-то мелкий шляхтич, а сейчас граф Тобола и шурин герцога Ратибора Пильника буквально взлетел в седло своей лошадки – А если они не остановятся?
– Тогда бей в кучу, ориентир бунчук хана.
– Справим как надо, Сир, не сомневайтесь. Остановятся, пёсьи дети. – Вацлав Тобольский пришпорил свою лошадку и умчался в расположение лёгких катапульт.
Через пару минут, в первых рядах монгольского тумена раздались взрывы, визг раненых лошадей и хриплая ругань воинов. Их строй смешался и остановился. Сначала остановился, а потом, после некоторой суеты, даже отступил назад, на рубеж, где их предупредила об опасности сближения красная ракета.
– Так-то лучше. – оторвался наконец от бинокля Львиный Коготь – Пошли десяток добровольцев, помахать им зелёными ветками[28], хан. Пока у нас никого не убили, мы послы.
– Тимуджин тебе этого не простит.
– А я его о прощении и не прошу, Сульдже. Простит меня потом Господь. А с этим варваром мне нужно только обсудить кой-какие вопросы. Отправляй десять добровольцев. Если хоть один из них погибнет – мы начинаем войну.
Как бы не были обижены такой встречей монголы, гордыню они в себе смирить сумели, встав лагерем примерно в полумиле от посольства крестоносцев. К полудню следующего дня, на нейтральную территорию выехала полусотня латников, в кольчугах двойного плетения, с зелёными ветками в руках и семихвостым бунчуком.
– Джучи. – узнал предводителя Агафон-Сульдже.
– Джучи, так Джучи. Поедем вдвоём. Слишком много будет этому щенку чести, если мы выйдем равным отрядом. Не дай им понять, что я понимаю по-монгольски, переводи всё слово в слово. И бомбы взять с собой не забудь. Пленных нас они не получат. Да, и ветку возьми.
– Мне казалось, что я видел множество отчаянно храбрых воинов, но теперь понимаю, что по-настоящему храброго вижу в первый раз. Ты ведь король, зачем тебе это?
– Чтоб боялись, хан. Мы с тобой послы только временно, по жизни мы воины, а воину не пристало бояться смерти. Будь уверен, что Господь нас с тобой простит, а наши потом отомстят. Или ты планировал жить вечно?
– Нет, такого я не планировал. И уверен, что потом отомстят. Но за что нас с тобой простит Господь?
– Найдёт, за что. «Нет больше той любви, чем душу свою отдать за други своя». Ищи скорее ветку, не гоже заставлять переговорщиков долго ждать, ещё подумают, что мы испугались.
Через пять минут посольства встретились на нейтральной полосе. Навстречу пятидесяти всадникам в лучшей, из доступных монголам броне, выехали двое, бездоспешные, один в стальной короне с двумя зубцами, опоясанный мечом и саблей, что выдавало в нём обоерукого ратника и знакомый большинству монголов хан татар Сульдже, с зелёной веткой в руках.
Обоерукий воин остановил свою лошадь в десяти футах от монгольских переговорщиков, дал знак своему спутнику бросить ветку между ними и свитой Джучи и что-то сказал на непонятном языке.
– Король Чехии и Польши, Филипп I, желает говорить с Тимуджином, сыном Есугея, из рода Борджигин. Для Тимуджина у него есть подарки и предложение. С вами ему говорить не о чем. Если хотите атаковать – атакуйте. – перевёл Сульдже.
– Великий хан подойдёт очень скоро, ещё с двумя туменами. Твой новый король сразу поумерит свою наглость.
Хан Татар, следуя инструкции, перевёл всё дословно, хоть и знал, что Филипп всё понимает. Львиный Коготь усмехнулся и опять заговорил на незнакомом языке.
– Мой король говорит, что ему не добавит славы вырезание стада овец, пусть и десятикратно превышающее его стаю волков. Закон Принципата таков, что где вступила нога нашего воина – это уже наша земля. Пока мы здесь не воины, а посольство, но вы имеете шанс облегчить нам задачу, убейте хоть одного, и получите ответ полной мерой. Он целых полгода шёл, чтобы обсудить с Тимуджином некоторые вопросы, убивать вас он не хочет, а воевать против десятикратного превосходства, ему не привыкать, тем более что собрали вы не воинов, а пастухов. Ступайте, богатуры, передайте ответ Принцепса Чингисхану. Иначе война начнётся прямо сейчас. – Сульдже достал две ручные бомбы и вставил наперекрест большие пальцы в кольца запалов – Мы не планируем жить вечно, наш Господь нам всё простит и всё, что нам нужно, Он, в следующей жизни даст. А вы просто прямо сейчас сдохните – закончил переводить Сульдже, глядя прямо в глаза старшему сыну Чингисхана.
Один из нукеров Джучи принялся истово махать зелёной веткой, привлекая внимание Принца-Бастарда. Филипп тоже достал две ручные бомбы, усмехнулся и опять сказал на непонятном языке.
– Наш Господь определит нас, после смерти, в лучший мир. Никто из нас вечно жить не планировал. У меня есть поручение, обсудить кое-какие вопросы с Тимуджином, а не с вами, овцы. Первый же погибший в моём сопровождении, будет считаться объявлением войны с вашей стороны. Нас мало, и наверняка перебить вы нас сможете, хоть и ценой всего своего пастушьего войска. Нас мало, но свои жизни мы продадим очень дорого. Держи, сынок. – одну из бомб Принц-Бастард кинул Джучи – Передай отцу, только за кольцо не дёргай. И передай, что в посольстве я впервые, но на войне мне уже не раз случалось встречать десятикратное превосходство и не таких пастухов, что пригнали с собой вы. Я люблю войну. Только дайте мне шанс и всё увидите сами. Поехали, Агафон. Если они умные – поймут, а если нет – то господь нас простит.
Чингисхан появился через неделю. Храбрый сукин сын, ничего не скажешь, на нейтральную полосу он выехал только с одним сопровождающим, несущем в руке зелёную ветку.
– Приветствую тебя, Филипп-Бастард, хоть и не понимаю значение слова бастард. Ты старший сын своего отца, женщина в этом деле далеко не главное.
– Приветствую тебя, Чингисхан. У нас в Принципате главенствует закон, хоть я и старший, но я не наследник отцу, я всего лишь его посол.
– Которым не жалко пожертвовать. – понимающе кивнул Чингисхан.
– Немного не так, великий хан. Принцепс готов мной пожертвовать, но мстить за меня придёт уже он сам. И будь уверен, что ради великой цели ему и собой пожертвовать не жалко. Война, между нами, пока не началась. Обсудим детали, или сразу начнём бойню?
– Давай сначала обсудим, король Филипп. Сам прикажешь поставить шатёр, или позволишь сделать это моим нукерам?
– Отец меня предупреждал, что ты велик и как воин, и как правитель, но я до последнего в это не верил. Теперь сожалею. Ты не похож на простого кочевника. Пусть шатёр ставят твои нукеры.
– И ты оставишь все свои бомбы у входа. Кстати, почему ты сразу не признался, что владеешь нашим языком?
– Это я тебе расскажу в самом конце, если наш разговор сложится правильно. Сульдже. – обратился к сопровождающему Принц-Бастард.