— Буду очень рада. — И ушла от келейника с камнем на душе.
Прежде чем позволила остальным монашкам лакомиться мёдом, настояла, чтобы дали на пробу дворовой собаке. Удивлённые инокини исполнили. Жучка с удовольствием слопала миску с угощением и не только не умерла, а, наоборот, сделалась живее и ласковее, чем прежде. Подождали до завтра, потом и сами угостились в охотку. Мёд действительно оказался славный: в меру вязкий, не особенно приторный и безмерно душистый. Ели и нахваливали от сердца. Евпраксия думала: может, зря клепала на Янку? Нет, она, конечно же, злыдня, но ведь не убийца. И прислала мёду в знак их примирения, осознав ошибки. Надо бы послать ей грамотку с благодарностью...
Не послала. Потому что в полдень зазвонили колокола на Успенском соборе, извещая мир о печальной новости. В келье у себя нежданно-негаданно умер от внезапно случившегося удушья Феодосий, келейник.
Четырнадцать лет до этого,Верона, 1093 год, зима
Ратная Фортуна отвернулась от императора. Он попробовал захватить неприятельский замок Монтебелли к северу от Венеции, но не смог. Осадил крепость Монтевеглио и завяз на всё лето, выдохся, устал, даже снарядил своего представителя в Каноссу для переговоров о мире. Герцог Вельф уходил от прямого ответа, всячески тянул время, но зато Матильда, появившись на одной из бесед, заявила в лоб: никаких мирных соглашений, мы сражаемся до победы над Генрихом, до его изгнания из Италии. Более того, распорядилась взять парламентёров в заложники и послать государю ультиматум: или тот снимает осаду с Монтевеглио, или его доверенные лица будут казнены. Самодержец осаду снял, но войска на север не отвёл, а, наоборот, бросил их на юго-восток от Пармы и пошёл на приступ Каноссы.
Он, конечно же, поступил эффектно и дерзко, но при этом — совершенно недальновидно. Положение главного оплота Матильды делало замок фактически неприступным: он стоял на одноимённой горе, окружённой с трёх сторон хвойным лесом, подступы к нему были узкие и опасные для противника, а отвесные скалы не давали возможности зайти с тыла. Гарнизон Каноссы составлял без малого тысячу воинов, плюс ещё оруженосцы и рыцари герцога — двести человек. И запасов пищи хватало надолго.
В неудачных штурмах немцы потеряли тысячи полторы пехоты, кроме того — и своих посланцев к неприятелю: мёртвые тела членов мирной делегации были сброшены с крепостной стены в гущу атакующих.
Наступала серая, дождливая североитальянская осень. В стане нападающих начались болезни. Чтобы не лишиться остатков гвардии, государь отступил за реку По и решил перезимовать в Павии.
В ноябре привезли печальную новость из Германии: в Швабии был убит духовник Генриха, вдохновитель его отречения от Креста. Император с отчаяния впал в депрессию. Он велел никого к себе не пускать, пил в больших количествах граппу и молился. А в одну из особенно грустных февральских ночей 1093 года даже попытался вскрыть себе вены. Но его спасли.
Начался разброд в стане интервентов. Проклиная слабовольного самодержца, Готфрид де Бульон снял свои войска, расположенные у Мантуи, и убрался к себе в Бургундию. Этим не замедлил воспользоваться Вельф: тут же занял город и ударил по Павии. Венценосец бежал, скрывшись в одном из альпийских замков своих друзей.
Между тем Папа Урбан И, взяв себе в союзники южноитальянского герцога Рожера, выгнал сторонников Генриха из Рима. Те убрались на север и нашли пристанище в той же Вероне. К осени 1093 года на фронтах сложилось шаткое равновесие. И тогда Матильда снова вспомнила о веронской затворнице — Адельгейде-Евпраксии...
Этот год сильно отразился на Ксюше: выглядела она скверно, то и дело болела, не вставая неделями с постели. А когда вставала, то часами либо молилась либо плакала в усыпальнице Леопольда. Часто ходила на могилу Груни Горбатки. И имела право перемещаться по замку (а тем более, за его пределами) лишь в сопровождении многочисленной стражи во главе с фон Берсвордт. Чувствовала себя в настоящей клетке.
Незадолго до Рождества вновь свалилась с простудой и послала горничную Паулину положить свежие цветы в Лёвушкином склепе. Наказала строго:
— Осторожней будь. Лотта наверняка пошлёт слежку.
— Не волнуйтесь, ваше величество, — успокоила её служанка. — Всех её соглядатаев знаю наперечёт. Улизнуть от них — дело чести.
— Не рискуй напрасно. Нечего врага злить по пустякам.
— Отчего ж не позлить, если очень хочется? Хоть какая-то радость в жизни.
На воротах замка стража с наслаждением её обыскала — больше из желания подержаться за женские прелести, нежели действительно из служебного рвения; ничего не нашла и незамедлительно пропустила.
Паулина шла, запахнувшись в накидку: дул пронзительный мокрый ветер, задиравший юбки и вздымавший на реке солидные волны. По брусчатке миновала Порта деи Борсари и свернула на Пьяцца делле Эрбе. А у церкви Сан-Дзено Маджоре юркнула за ограду кладбища. Тут впервые служанка оглянулась и увидела, как за ней следует мужчина в чёрной широкополой шляпе, вымокшем плаще и простых башмаках на свиной коже. Раньше она его не видела. Это обстоятельство удивило её немало, но не напугало: знала, что покинет склеп через потайную дверку и другую калитку, чтоб оставить наблюдателя с носом.
У плиты Леопольда Паулина встала на колени, возложила цветы и молилась минуты четыре. А затем, сочтя поручение выполненным, устремилась к чёрному ходу. Но не тут-то было: мужичок поджидал её у другой калитки, раскусив уловку. Более того, подошёл к служанке и произнёс:
— Здравия желаю, сударыня.
Та взглянула на него снизу вверх изумрудными бестрепетными глазами и сказала нагло:
— Ну, здорово, дядя. За какой нуждой клеишься ко мне?
— Разговор имею относительно твоей госпожи.
— Ну так говори.
— Нет, не здесь, не сейчас. За тобой следят люди Берсвордт.
— Разве ты не из их числа?
— Вот ещё придумала! Нешто я похож на фискала?
— Ты похож на чёрта — Господи, прости!
— Лучше быть похожим на чёрта, чем на фискала.
— А тогда кто ж тебя послал?
Закатив рукав, неизвестный показал на предплечье, где был выжжен знак — «W» и корона. Паулина ахнула:
— Герцог Вельф?
— Тс-с, ни звука. Жду тебя у Порта деи Леони, в кабачке старого Джузеппе. Знаешь?
— Нет, но разыщу.
— Ровно через четверть часа. И смотри не приведи «хвост».
— Обижаешь, дядя. Мы, как говорится, сами с усами и не пальцем деланы.
— Вот охальница! Уважаю.
Покружив по городу, по его узким улочкам, где не разглядеть сопровождение было невозможно, и наверняка убедившись, что её не «пасут», Паулина выбралась к реке, к Понта Пьетра, а затем нашла и древние укрепления, сохранившиеся с римских времён. Тут неподалёку и стоял кабачок, на дверях которого было вырезано готическими буквами: «У Джузеппе».
Заведение оказалось полупустым: только несколько подмастерьев поздравляли товарища со счастливо сданным экзаменом на звание мастера да какой-то мрачный небритый господин подкреплялся жареной перепёлкой. Человек Вельфа сидел в уголке и при появлении Паулины сделал жест рукой. Перед ним на столе возвышалось блюдо со свежей выпечкой, пара глиняных стопок и кувшинчик с вином. Усадив служанку, предложил выпить за знакомство.
— Ну, тебе известно, кто я такая. Сам назвался бы.
— Это не имеет значения. Пусть я буду Ринальдо.
— Пусть Ринальдо. Мне всё одно.
Чокнувшись, осушили стопки. Закусили сдобой.
С удовольствием работая челюстями, женщина спросила:
— Чем же привлекла я твоё внимание, благородный синьор Ринальдо?
— Буду откровенным: не твоей красотой. Или, скажем лучше, не только ею.
— О-о, да вы обольститель, сударь! Осторожней на поворотах. Я хоть девушка и простая, но ложусь только по любви. По любви к мужчине. Иногда — к деньгам.
Человек Вельфа улыбнулся:
— Это мы запомним. А теперь ответь, Пола-Паулина, ты готова вызволить свою госпожу на свободу и спастись сама? Если да, то обсудим, как проворнее совершить побег. В замке моего господина вы окажетесь у друзей. И проклятый Генрих не дотянется до вас грязными, когтистыми лапами!
Немка пододвинула чарку, итальянец её наполнил, и она снова выпила. А потом ответила:
— Может, и готова. Но готова ли моя госпожа? Не уверена. Иногда мне кажется, что когтистые, грязные лапы императора ей по вкусу.
— Неужели?
— Да, представь себе. Любит и ненавидит одновременно. Любит свою ненависть. Ненавидит свою любовь. И стремится, и упирается. И мечтает, и опасается. И страшится, и не может без него жить.
— Заколдована, что ли?
— Да, похоже на то. Если Генрих — дьявол, может околдовать.
Полномочный из крепости Каносса проговорил:
— Но ведь мы с тобою нормальные, не заговорённые. Можем рассуждать здраво. Согласись, что бегство для Адельгейды — благо.
— Я согласна полностью. Чахнет бедная не по дням, а по часам. От былой красоты мало что осталось.
— Ну, вот видишь. Значит, поспособствуй вашему побегу. И получишь не только свободу вместе с госпожой, но и кучу золотых от меня.
Паулина деловито осведомилась:
— Кучу — это сколько?
— Двадцать пять монет.
— Да, немало. Неплохое приданое для такой бедной девушки, как я. — И она сама налила себе вина из кувшинчика. Выпила и брякнула: — А каков задаток?
— Десять.
— Тоже ничего. Что мне надо делать?
Итальянец пожевал булочку и спросил в свою очередь:
— Это правда, что у Лотты фон Берсвордт связь с шамбелланом замка доном Винченцо?
— И не только с ним. Ну и что с того?
— Он хранит ключи от всех подземелий. В том числе и от тайного хода. В каждом замке есть подземный ход из донжона, чтоб спасти господ в случае опасности. Королевский замок в Вероне — не исключение.
— Да при чём тут я?
— Ты должна под видом Лотты оказаться у него в спальне и украсть ключи.
Горничная прыснула:
— Во даёт! Как же это возможно? Я — под видом Лотты? Да ещё в спальне! И не стыдно, Ринальдо, а? Да ни за какие коврижки. Ерунда какая!