Пробежали, пригибаясь, до угла дворца, быстро огляделись. Часовые стояли возле входа, под козырьком, а патруль ходил от дверей дворца до ворот конюшни и обратно, греясь посередине у разложенного костра.
— Здесь нам не пройти, — обернувшись, буркнула горничная. — Надо через сад и вдоль стен капеллы. Пусть в обход, но зато будет понадёжнее.
Мимо сада они прошли без каких-либо осложнений, но едва не напоролись на капеллана — падре Федерико, сладостно мочившегося около ограды. Повертев бритой головой в круглой шапочке-пилеолусе, он спросил с испугом:
— Кто здесь, Пресвятая Мадонна?
Обе женщины затаили дыхание, вжавшись в каменную стену капеллы. Пастырь проворчал, стряхивая капли, а потом обсмыкивая сутану:
— Показалось, видно. Ну и ночка хмурая, сохрани Господь! Пить святое вино надо меньше. — И, негромко напевая себе под нос что-то явно светское, живо потрусил обратно в часовню.
Паулина и Ксюша облегчённо вздохнули. Убедившись, что рядом никого больше нет, побежали к стене донжона — башне в три этажа, старой, мрачной. Длинные крутые ступени вели к её входу. Наверху, на узкой площадке, вспыхивали искры другого костра — у очередного охранного патруля.
— Сбоку — дверь на чёрную лестницу, — объяснила Паулина. — Надо подобрать к ней ключи. Если подберём, будем на коне. Если нет, то пиши пропало.
Адельгейда, переплетя пальцы и прижав их к груди, начала беззвучно читать молитвы. Снег ложился на её капюшон.
Двигаясь вдоль холодной шершавой стены, наконец нашли искомую нишу. Немка отцепила связку от пояса, начала возиться, звякать железом о железо и ругаться вполголоса. Неожиданно замок скрипнул и отомкнулся. Изнутри пахнуло теплом и прелью.
— Есть! Готово! Проходите, ваше величество.
— Ничего не вижу... ни зги...
— Осторожнее, осторожнее, могут быть ступени...
Медленно пошли по узкому коридору. Вновь наткнулись на запертую дверь. Горничной пришлось подбирать ещё один ключ. Но и этот запор был преодолён, и они оказались в более широком коридоре, не таком тёмном: свет проникал из щели в четверть приоткрытой двери. Из неё доносились смех и застольный разговор — кто-то от души отмечал Рождество.
— Караульное помещение, — догадалась горничная. — Надо проскочить мимо. Спуск в подвал где-то сзади, с той стороны, я об этом выведала у стольника...
Тут-то и случилось несчастье: не успели они пройти несколько шагов, как из двери вышел здоровенный охранник и, шатаясь, двинулся им навстречу. Женщины и он столкнулись нос к носу. Но поскольку мужчина был чудовищно пьян, то и вовремя оценить ситуацию ему не пришлось: немка выдернула у него из-за пояса острый нож, быстро отвела назад руку и всадила лезвие в шею — снизу вверх. Здоровяк выкатил глаза, у него изо рта хлынула кровища, и громадное тело рухнуло колодой на каменный пол.
— Боже мой, Паулина, ты его зарезала! — пятясь, проговорила Ксюша.
— Выбора у меня не было. Если бы не я, он бы нас застукал. — И, схватив её за руку, потянула прочь: — Некогда скорбеть. Надо уносить ноги!
И они поспешили дальше, побоявшись хотя бы раз обернуться и взглянуть на труп.
Коридор поворачивал всё время направо, огибая донжон по внутренней дуге, и казался им бесконечным. Около очередного угла останавливались, и служанка выглядывала украдкой: что там впереди? Убедившись, что опасности нет, обе следовали дальше.
Но внезапно, посмотрев за угол, Паулина отпрянула, подняла указательный палец кверху.
— Что? — спросила шёпотом Адельгейда.
— Вход в подвал. У него, под горящим факелом, караульный в латах.
— Как же поступить?
— Я пока не знаю.
— Только умоляю: больше никакой крови!
— Это как получится, ваше величество...
Отцепив от связки длинный ключ от первого входа, Шпис демонстративно бросила его на пол. Железяка громко клацнула при ударе о камень.
— Стой! Ни с места! — прозвучал голос часового. Вскоре послышались грузные шаги. Вот они уже совсем рядом... Немка выставила ногу, и охранник, естественно, о неё запнулся. Ласточкой полетел на землю, стукнулся шлемом о противоположную стену, сполз по ней и затих. Для надёжности раза два Паулина шмякнула его по башке алебардой, выпущенной им из рук, а потом вздохнула:
— Кажется, готов. Нет, живой, живой, не волнуйтесь. В обмороке просто.
Взяли из держателя факел, чтобы освещать себе путь. Горничная открыла очередным ключом толстую решётку, закрывавшую путь в подвал, и довольно споро обе стали прыгать вниз по ступенькам — скользким и зловещим.
Без перил спускаться было трудно и довольно опасно. Отблески огня выхватывали из тьмы чёрный сводчатый потолок, весь в паутине и плесени. Воздух, затхлый, спёртый, совершенно не освежал лёгкие, и дышать приходилось ртом, словно рыба, выброшенная на берег.
Тут ступеньки кончились, и беглянки уткнулись в новую решётку.
— Видимо, сюда, — оценила служанка, деловито оглядывая толстые прутья. — Если тут не подземный ход, то меня родила не мама, а соседская сучка!
— Господи, прости! Что ты говоришь, пустомеля этакая? — укорила её хозяйка.
— Ничего, ничего, мы потом отмолим наши грехи...
В то же самое время распалённый вином император вознамерился посетить спальню Адельгейды. Спрашивал у Папы:
— Муж я или не муж? Вот скажи мне, пожалуйста, смеет ли она мне отказывать?
— Нет, не смеет, — отвечал гнусавый понтифик, тоже сильно выпивший.
— И сердиться, и хандрить не имеет права. Раз она жена, то обязана безропотно принимать ласки и обиды. И в любое время быть готовой к исполнению обязанностей супруги. Верно говорю?
— Верно, верно, — подтверждал Климент.
— Значит, я иду к ней. И скажу, ты благословил.
— Я благословил. На хорошее я благословляю. Ибо сказано: плодитесь и размножайтесь. Аминь!
— Значит, я иду.
— Будьте же здоровы, ваше величество. С праздником!
— Да и вы не хворайте, ваше святейшество! Да поможет нам Небо!
Оба снова выпили напоследок, и монарх, качаясь, окружённый личными гвардейцами, двинулся наверх, на второй этаж. Стража, стоявшая у спальни государыни, бодро приветствовала его. Он коснулся позолоченной ручки, надавил, вошёл. Поднял свечку над головой, подобрался к кровати, в пол-лица заглянул за полог, что свисал с балдахина. И увидел Нору — связанную, с кляпом во рту, в нижних юбках. Ничего сначала не понял, охнул, отступил, снова посветил горничной в самые глаза. Наклонился и вытащил тряпку, не дававшую говорить. Задыхаясь, спросил:
— Где она? Где императрица?
Девушка, испуганно хлопая глазами, произнесла:
— Я не знаю, ваше величество... Ничего не помню... Мы готовили госпожу ко сну... А потом я очнулась тут... в полной темноте...
— Убежала... — выпалил Генрих и заскрежетал от гнева зубами. — Точно — убежала... — Бросился к дверям, крикнул своим гвардейцам: — Всех поднять на ноги! Замок перевернуть вверх дном! Но не дать ей уйти, мерзавке! — Окончательно протрезвев, вспомнил про похищенные ключи: — Там, в донжоне! Ход подземный! Перекрыть, поймать!..
Личная охрана бросилась исполнять его приказание.
А беглянки, отперев очередную решётку, только хотели устремиться в туннель, как услышали за спиной наверху голоса и топот.
— Мы раскрыты! — прошептала Паулина, загораживая Опраксу. — Надо поднажать, оторваться!..
Подобрав юбки и плащи, бросились сломя голову. От немалой скорости пламя факела почти угасало. Воздух был по-прежнему спёртый, и в глазах от удушья плавали оранжевые круги. Ноги то и дело спотыкались о стыки каменных плит. Евпраксия упала, в кровь содрав правую ладонь. Горничная помогла ей подняться, и они заспешили дальше.
Между тем гвардейцы, обнаружив в коридорах донжона труп охранника и живого, но с трудом шевелящегося оглушённого латника, поняли, что двигаются по верному следу. Начали спускаться в подвал. Расстояние между сторонами сокращалось с каждой секундой.
Топот нарастал.
— Мы пропали! — пискнула объятая страхом императрица.
— Ничего, ничего, может быть, успеем, — не теряла присутствия духа Шпис. — Я уверена: скоро будет выход! — И, схватив госпожу за локоть, повлекла за собой.
А начальник гвардейцев, чуя близость добычи, с оптимизмом покрикивал:
— Веселей, ребята! Мы уже у них на хвосте! Император наградит нас на славу! Ух, тогда погуляем!
Факелы мелькали в туннеле. Пот стекал по лицам. Гулкие своды отражали цокот подковок на подошвах и хрипы.
Вдруг беглянки упёрлись в глухую стену.
— Боже мой, тупик!
Выхода действительно не было. Адельгейда закрыла лицо руками. Паулина воскликнула:
— Погодите, ваше величество! Тут железные скобки. Да, конечно, каменный колодец выведет наружу! Лезем побыстрей! Ваше величество, вы теперь вперёд!
— У меня дрожь в коленях.
— Соберитесь, пожалуйста. Мы почти у цели.
Шпис зажала зубами факельное древко. Так они и ползли: бесконечно медленно, то постанывая, то мыча, мысленно крестясь.
А гвардейцы, тоже добежав до глухой стены, разглядели скобки, ведшие в колодец.
— Я их вижу! — показал пальцем вверх начальник. — Что, попались, голубушки? Мы сейчас влезем вам под юбки! — И с игривой улыбкой стал карабкаться по железным выступам.
Евпраксия, поднимавшаяся первой, неожиданно упёрлась головой в новую преграду. И обескураженно ахнула:
— Господи! Тут ещё одна закрытая дверка!
Немка из-за факела, зажатого у неё во рту, что-то промычала и подсунула ей короткий, не использованный до этого ключ на связке. Государыня, вся трясясь от страха, еле пропихнула его бородку в скважину. Повернула вокруг оси, напряглась, покряхтела от крайней натуги, выдохнула с шумом, снова напряглась, сморщилась, оскалилась — и откинула крышку люка!..
Сразу на них посыпался дождь со снегом, грудь наполнилась свежим воздухом...
— Боже мой, свобода!
— Слава тебе, Господи!
Но служанку уже хватал лезший первым начальник гвардии. Шпис брыкнулась и ударила его по лицу — для начала подошвой, а потом догоравшим факелом. У начальника искры посыпались из глаз; он взревел, оседая на голову гвардейца, ползшего следом...