[348] и ударил перед собой. И тут от изображения Каннон отделилась фигура красавицы Госуйдэн. И вот все увидели возродившуюся Госуйдэн. Государь был поражён.
— Это сон? Если сон, что будет, когда проснёшься? — спросил он.
Радости принца не было предела.
И в радости, и в горести люди высокие и низкие плачут. Все плакали.
Наконец государь, его жена и сын были вместе. День и ночь они беседовали друг с другом обо всех прошедших горестях, вздыхали и смеялись.
— Как долго живу я в этой ужасной стране! И с какими невзгодами ещё предстоит встретиться в будущем. Мне хотелось бы отправиться в такую страну, где жить — хорошо, — мечтал государь. Его жена Госуйдэн и сын желали того же.
Государь оставил своих девятьсот девяносто девять жён в Магадхе, а сам в сопровождении своей жены Госуйдэн, принца, мудрого отшельника и тех подданных, которые были ему по сердцу, сел в летучую колесницу, поднимающуюся над облаками, и отправился на восток. Они миновали шестнадцать «великих царств» и пятьсот «средних царств»[349] и вскоре прибыли в Японию. Брошенные жёны вздыхали, взывали к небу, простирались ниц на земле. Они были ему невыносимы.
Все девятьсот девяносто девять жён с вздохами причитали:
— Возьми нас с собой!
В тоске они бросились догонять его, но в небе заиграли чёрные тучи, ударил страшный гром, прилетел демон и огромным камнем убил всех девятьсот девяносто девять жён.
И вот они явились в страну с просяное зёрнышко[350], Акицусима[351], провинцию Кии уезд Муро, в окрестности реки Отонаси. Именно их и называют воплощением будд Кумано.
Итак, бодхисаттва Сёдзё[352] — это мудрый отшельник, явленный будда Амида. Будды, явленные во втором святилище — Святилище в Нати в Кумано, — и в Кумано Хаятама-но мия — Святилище бога Хаятама в Кумано, — называются воплощением будд двух святилищ. В Кумано Нати тайся пребывает Госуйдэн[353]. В Хаятама-но мия пребывает государь, воплощённый будда Якуси, давший двенадцать обетов[354]. Някуитиодзи[355] — это одиннадцатиликая Каннон, это принц. Асука-но ясиро, Дзэндзи, Хигёяся, Каннокура, Комори, Каттэ, Мандзангохо, Кирибэ, Фудзисиро, Сисиносэ, Кабурадзака, Хоссинмон, Такиносири, Хаманомия, Мэдзиконго[356] — божества всех этих святилищ честно служили Госуйдэн.
Сначала было построено Кумано хонгу тайся — Главное святилище Кумано, потом они были явлены в Кумано син мия — Новом святилище[357]. После этого переселились в горы Нати, вместе все три горы со святилищами являются Чистой землёй[358] обитания трёх тел будды[359]. Эта земля даёт успокоение в этой жизни и надежду родиться в раю в будущей жизни. Верующие люди, направляющиеся сюда, пускаясь в путь, дают множество обетов, молят о процветании потомства, о будущей жизни.
Девятьсот девяносто девять жён, брошенных государем, кричали:
— Отчего так? Мы тоже любим тебя!
Они все тоже отправились в Японию, но превратились в девятьсот девяносто девять ядовитых змей. Змеи ползали там и сям у дороги и причиняли неудобства людям, совершающим паломничество к божествам. Божества решили, что так не годится, позвали божеств, охраняющих земли, и горных божеств. Те затрясли горы, устроили горный обвал и убили ядовитых змей. Но из-за своих злых умыслов теперь они превратились в пятьсот клещей и терзают людей, которые совершают паломничество в Кумано. Поэтому и говорят: в этих горах весной, в третьем месяце, берегись клещей.
Итак, воплощения будд в Кумано — важнейшие в Японии божества, творящие чудеса. Они обладают исключительной сострадательностью, помогают людям этого мира. Тому, кто хоть один раз совершил паломничество в Кумано, не грозит попасть на три плохих дороги, он не испытает восьми трудностей[360]. Он уже не совершит того, что помешает ему родиться в раю: десяти грехов[361] и пяти преступлений[362] — как только ступаешь на эту землю, грехи исчезают. С древнейших времён и до наших дней сохранилось множество примеров исполнения желаний для этой и будущей жизней. Если все их считать — времени не останется, так что даже не все они записаны. Люди, имеющие заветные желания и верящие в богов Кумано, обязательно ежедневно совершают паломничество к ним[363]. Это не мои слова. Так передают издревле. И это не должно измениться.
О, святилище Сёдзё! О, воплощения будд двух святилищ! О, Някуитиодзи! О, тысяча божеств-посланников Кэндзоку[364]! О, десять тысяч Алмазных отроков — Конго Додзи[365]!
Это нужно декламировать и утром и вечером. И утром и вечером.
РАССКАЗ О РАКОВИНЕ
Рассказ о раковине [366]
Недалеко от индийского княжества Магадхи жил человек по имени Сидзира. Он был так беден, что другого такого и на целом свете сыскать-то было невозможно. Его отец рано умер, осталась одна мать. В Индии в то время случился страшный голод, многие люди умерли от истощения. Сидзире было трудно прокормить мать, чтобы мать осталась жива, он брался за любую работу. Ещё Сидзира постоянно молился — обращался к небу, падал ниц на землю. Одной работой Сидзира прокормиться не мог, и вот что он придумал: выходить на лодке в море, забрасывать удочку, ловить рыбу и этим поддерживать мать. Так он и делал: шёл в бухту, садился в лодку, выплывал в открытое море и закидывал удочку, ловил всякую рыбу, каждый день ему было чем накормить мать. Сидзира радовался этому.
Однажды, выйдя в залив, он закинул удочку. День быстро клонился к закату, но он ещё не поймал ни одной рыбёшки. Сидзира подумал: «Я погубил так много живых существ, чтобы прокормить мать, что, должно быть, из-за этого теперь не могу поймать ни одной Рыбы». Сидзира не знал, что же теперь ему делать: мать станет ждать его, волноваться, ведь он до сих пор ещё ничего ей не принёс. Он Продолжал удить, но на сердце у него было неспокойно, только о матери и думал, и удилище будто бы отозвалось на его мысли. «А! Кажется, что-то поймал!» Сидзира аккуратно поднял удочку и увидел, что на крючок попалась красивая раковина. «Что это ещё за штука? Какой с неё прок?» — подумал он и швырнул раковину обратно в море. Потом, так как здесь рыба не ловилась, он поплыл в Западное море и там забросил удочку, и снова выловил ту же раковину, которую раньше поймал в Южном море. Сидзира подумал: «Вот странное дело!» — и опять не взял её, а бросил в море. После этого он снова отправился в путь, теперь в Северное море. Когда он закинул удочку, снова выловил раковину из Западного моря. Тогда Сидзира подумал: «Это удивительное, странное дело. Не раз, не два, а целых три раза мне попалась одна и та же раковина. Она ни на что не годна, но вдруг это знак, который говорит о клятве на три жизни!»[367] — на этот раз он взял раковину и положил в лодку.
Сидзира продолжал удить, как вдруг увидел, что раковина начала расти. «Вот чудеса!» — подумал Сидзира, взял раковину и хотел выбросить в море, но из раковины в этот момент засветились три золотых луча. «Что это?» — Сидзира широко раскрыл глаза от удивления, испугался и в страхе отшатнулся. Раковина раскрылась на две половинки, и из неё появилась красавица лет семнадцати-восемнадцати.
Сидзира, увидев всё это, зачерпнул воды, совершил омовение и сказал:
— Какая ты красавица! На тебя посмотреть, ты как весенний цветок, твой образ подобен осенней луне, у тебя достоинств бодхисаттвы — пальцев не хватит сосчитать, к тебе подходит всё, что говорят о драгоценностях! Ты ведь поднялась из моря? Скажи, ты женщина-дракон или человек? Знаешь, ты не должна была оказаться в лодке такого бедняка, как я. Возвращайся-ка ты лучше в своё жилище.
Женщина ответила на это:
— Я не знаю, откуда пришла, и будущего своего тоже не знаю. Возьми меня к себе в дом. Пойдём вместе по этому миру печали, вместе будем трудиться.
Сидзира сказал:
— Нет, нет, я даже думать об этом не могу. Мне скоро сорок, но у меня нет жены, есть только мать, ей за шестьдесят. Вдруг жена, которая будет мне близка, станет неучтиво обходиться с моей матерью? Пойдёт против её воли! Нет, у меня и в мыслях нет иметь жену!
Выслушав эту нелепость, женщина сказала:
— Бессердечный человек! Слушай хорошенько, что я тебе скажу. Даже просто прикоснуться рукавами друг к другу, и то предопределяет связь в следующих рождениях. Например, птицы складывают крылья, отдыхают, на тех ветвях, с которыми связаны. Я прошу тебя, и ты не можешь просто сказать мне: «Ты зря пришла в мою лодку, уходи!» — женщина задумалась, а потом горько расплакалась.
Сидзира в раздумье смотрел на неё. Он решил сначала причалить к берегу, а уж там — видно будет. Он стал грести к берегу, причалил, поспешно вылез из лодки и пошёл, говоря на ходу:
— Я тебя уже предупреждал. Лучше нам сразу расстаться.
Сидзира хотел уйти домой, но женщина вцепилась в его рукав и, плача, сказала:
— Разреши мне хотя бы войти в твой дом и провести там одну ночь без сна, а на рассвете я уйду, куда глаза глядят.