Когда они уходили, мужчина взял на руки мальчика, а женщина — девочку. Увидев это, Тюдзё заинтересовалась:
— Кто эти люди?
— Эти мужчина и женщина — отец и мать детей, — ответила кормилица.
— А почему у меня есть только папа, а мамы нет? — недоумевала Тюдзё.
— Когда тебе было три года, твоя мать умерла, — со слезами на глазах объяснила ей кормилица.
— Как жаль, что я этого до сих пор не знала, — сказала Тюдзё.
Она быстро побежала к отцу.
— Хочу, чтобы у меня была женщина, которая будет напоминать мне о матери. Это меня утешит!
Тоёнари выслушал просьбу дочери и, как она того и пожелала, тем же летом привёл в дом жену. Тюдзё ни в чём не противоречила мачехе, будто это была её родная мать, во всём её слушалась.
Вскоре Тюдзё пригласила почтенного монаха, чтобы он преподавал ей «Сутру восхваления Чистой земли»[386]. Каждый день они читали по шесть глав, молясь о просветлении умершей матери. Скорбь Тоёнари и Тюдзё была безграничной.
Однако новая жена Тоёнари ненавидела Тюдзё и часто обижала её. Узнав об этом, он сказал только одно: «Что ж, между падчерицами и мачехами такое случается». Он считал, что это дело обычное.
А новая жена между тем решила избавиться от Тюдзё. Днём и ночью она строила козни.
Тюдзё исполнилось тринадцать лет, она стала такой красавицей, что ей не было равных в Поднебесной; от императора уже сколько раз являлись посланники с предложением Тюдзё занять место императрицы. Тоёнари радовался, и эта радость была беспредельной. Новой жене это не давало покоя. Она подговорила некоего человека, чтобы тот, надев шапку-каммури[387] и придворную одежду сокутай[388] сделал вид, будто он выходит из комнаты Тюдзё. Новая жена сказала Тоёнари:
— Когда с Тюдзё что-то не так, ты считаешь, что я наговариваю на неё оттого, что Тюдзё мне не родная дочь. Узнай сам, что скрывает Тюдзё.
Она по-всякому клеветала на Тюдзё. Однажды вечером Тоёнари вместе с женой заглянул к Тюдзё. Мужчина лет двадцати в хитатарэ и ориэбоси — видно, военный — выскользнул из её комнаты.
Мачеха спросила Тоёнари:
— Ну, разве не правда то, что я твержу тебе? Для женщины обычно связать себя клятвой с одним мужчиной. А её один раз посещал человек, одетый в придворные одежды. А в другой раз это был мужчина в костюме военного. В третий раз это был человек, с головой укутавшийся в тонкую шёлковую одежду. Я присмотрелась: это был монах! Это ужасно, что у неё столько мужчин! — мачеха притворно заплакала.
Выслушав её, Тоёнари сказал: «У этой девочки вообще не должно быть мужчин! Её мать перед смертью очень беспокоилась о ней, всё боялась, как она станет жить в этом мире. Просто ужасно, что поведение Тюдзё столь предосудительно. А что если завтра слухи об этом дойдут до дворца? Надо мной станут смеяться, а о моей дочери станут отзываться с презрением!»
Тоёнари позвал воина:
— Тебе надлежит отрубить Тюдзё голову в горах Хибари уезда Арита провинции Кии.[389] А потом соверши все надлежащие поминальные церемонии.
Воин повиновался. Уже три поколения его семья пользовалась благодеяниями семьи господина, поэтому не выполнить приказа он не мог. Вместе с Тюдзё они отправились в далёкие горы. Когда они пришли на то место, которое обозначил Тоёнари, Тюдзё сказала: «Уж такова моя несчастная судьба! В воздаяние за мои грехи в предыдущей жизни я была оклеветана и отдана в твои руки, и теперь погибну. Ничего с этим не поделать. Но я прошу тебя немного подождать. Понимаешь, я с семи лет читаю „Сутру восхваления Чистой земли“. Это мой ежедневный прощальный подарок душе умершей матери, а сегодня я ещё не успела прочесть сутру. Первый свиток — это моя молитва за отца. Второй свиток я читаю, чтобы душа умершей матери вырвалась из круга жизни и смерти и она смогла бы стать буддой. А третий свиток — чтобы, когда я буду обезглавлена, довелось мне избежать ужасов пути асур, чтобы суждено мне было отправиться в Чистую землю!»
Воин ведь — не скала и не дерево, и он согласился подождать.
Тогда из мешочка-оберега Тюдзё вытащила украшенный драгоценностями свиток сутры и чуть слышно стала читать три её свитка. Она повернулась к западу и молитвенно сложила ладони. «Я стану возглашать сутру. Первый свиток — моя мольба за отца. Второй свиток — чтобы душа моей матери возродилась в раю будды Амиды. А последний, третий свиток я возглашу для того, чтобы божественная сила будды помогла мне встретиться с матерью на одном цветке лотоса».
Возглашая сутру, Тюдзё совершала поминальную службу по себе самой. После этого она обратилась к воину: «Пожалуйста, тщательно собери мои кости и спрячь. А когда будешь показывать мою голову отцу, пусть он увидит, что несмотря ни на что, мои волосы хорошо вымыты. Пока я жива, я буду читать молитву будде, когда десять раз прочту её — тут же руби мне голову!»
Она собрала свои волосы, доходившие ей до пят, в высокую причёску «китайский обруч», повернулась к западу, сложила руки и тысячу раз вознесла молитву будде.
— О будда Амида, повелитель западной Чистой земли, хотя я глубоко виновна и тяготеют надо мной пять преград и три повиновения[390], пусть мне воздастся благом, пусть зачтутся мне молитвы и я попаду в рай. Ещё прошу тебя, о будда Амида! Этот воин не может не выполнить приказ отца, поэтому он отрубит мне голову, но у него нет ненависти ко мне, пусть он тоже возродится на том же цветке лотоса, поскольку ты, Амида, спасаешь всех без изъятия — даже самых страшных злодеев, совершивших самые тяжкие прегрешения.
Десять раз она спокойно произнесла молитву и склонила голову.
У воина из глаз текли слёзы — будто уже началась заупокойная служба. Девушка была так прекрасна, что осенняя луна могла бы и не появляться из-за края гор. Её губы были подобны цветам лотоса; ясно очерченный подбородок — как драгоценность; разрез глаз взывал к любви — будто серп месяца разрезал облака; кожа была белой, как снег. У воина потемнело перед глазами, сердце остановилось, он отбросил меч, и то, что было, и то, что будет, перестало существовать. Тюдзё взглянула на него: «Послушай меня хорошенько! Бывают люди недостойные, но ты ведь следовал приказу отца, поэтому и доставил меня сюда. Пусть тебе и жаль меня, но давай же скорее! Скорее!»
Воин старательно всё обдумал.
— Знаешь, уж слишком мне тяжко на сердце. Я получил приказ убить тебя, это зачлось бы мне и, возможно, я получил бы награду. Но что слава? Тысяча лет пройдёт, а на десять тысяч лет её всё равно не хватит. Давай я лучше спасу тебя — спрячу тебя в какой-нибудь расщелине между скалами.
Приняв решение, он склонился перед Тюдзё. Они всё подробно обсудили, выбрали пещеру, вход завалили хворостом и устроились внутри. Воин вызвал к себе жену и велел так: «В горах собирай хворост, из долины носи ей в ладонях воду, служи ей хорошо!»
Сам же он стал монахом-отшельником, почитаемым среди паломников в Кумано, столько обошёл неизвестных гор и селений, что и не сосчитать, весь высох, как нищенствующий монах. Они с женой хранили жизнь-росинку Тюдзё, но по прошествии года, весной, когда Тюдзё исполнилось четырнадцать лет, воин занемог, и в семь дней его не стало. Тюдзё печалилась, без конца вздыхала, — да только что тут поделаешь! — она старательно исполнила поминальные обряды, положившись на милость будды. И у вдовы воина тоже осталась одна Тюдзё, больше никого, и было ей очень тоскливо. Она проводила время в горячих молитвах.
Как-то раз Тюдзё сказала:
— Раздобудь мне чистой бумаги. Я перепишу тысячу раз сутру «Сёсан дзёдо кё», это будет моя заупокойная молитва по воину. И ещё попрошу о том, чтобы моя мать родилась в раю.
Вдова обрадовалась, отправилась в селение, попросила там бумаги и принесла её Тюдзё. Тюдзё поблагодарила её и тут же начала переписывать сутру. В это время ей уже было пятнадцать лет.
Тем временем отец Тюдзё — Тоёнари — по-прежнему пребывал в своей столичной усадьбе. Как-то раз он сказал: «Сейчас с горных пиков исчезает снег, а в долинах тает лёд. Что если немного попутешествовать и поохотиться? Пусть соберутся деревенские охотники».
Его приказание было выполнено, и он в сопровождении множества охотников отправился в те самые горы Хибари. Они поднимались на отвесные пики, медленно спускались в долины, охотились с утра до вечера.
В одной из долин они увидели поднимавшийся вверх дымок. Тоёнари это показалось странным, он подъехал верхами поближе и обнаружил бедный домик под соломенной крышей. Он открыл Дверь и увидел женщину лет пятидесяти. С ней была красивая девушка лет четырнадцати или пятнадцати. Она сидела у стола, её лицо было закрыто платком[391], она была занята тем, что переписывала сутру. Тоёнари удивился: «Ты человек или нет? Ты ниспослана мне как искушение? Где это видано, чтобы так далеко в горах жила совсем юная высокородная дама. Ты небесная дева? Или ты оборотень? Назови своё имя! Не назовёшь, убью тебя!»
Тюдзё выслушала его и сняла с лица платок. «Я не небесная дева. И не оборотень. Я твоя дочь Тюдзё, вот кто я такая. В тринадцать лет, оклеветанная мачехой, я должна была умереть здесь, в горах, но воин пожалел меня. Он мне помог и вызвал сюда свою жену. Полная сострадания, она служила мне, а воин прошлой весной захворал и умер. Моя судьба такая несчастливая, что и с жизнью я не смогла расстаться, поэтому встретиться с отцом для меня — стыд. Правду говорят: „Кто родителей не знает, тому ни луна, ни солнце не светят“. Вижу, что будды трёх миров ненавидят меня», — она зарыдала.
Тоёнари тут же бросил лук и стрелы, и стоял, не понимая, сон это или явь. Он приблизился к Тюдзё. «Как я страдал и горевал всё это время! В минутном порыве я приказал убить тебя, но после этого раскаяние моё было безмерно. Особенно страдал я, когда мне доводилось увидеть девушку твоего возраста. И во сне, и наяву я горевал о тебе. Когда я молился, читал сутры, я всегда молился о тебе. И это возымело действие! Мы встретились в этой жизни — вот счастье! Прости мне, твоему старику-отцу, твои нескончаемые страдания», — Тоёнари не мог унять слёз.