Это стихотворение было взято темой. Известно, что позже принц Гэндзи, совершая паломничество к пресветлому божеству Касуга, посетил пруд Сарусава и вспомнил эту старинную историю о том, как утопилась Унэмэ. Там он процитировал это стихотворение, а потом, когда молился, прочёл ещё одно, автора которого не знал:
Ветви ивы сплелись
У пруда Сарусава,
И напомнили мне
Как во сне у любимой моей
Были спутаны длинные пряди[526].
Я думал на эту тему, сочинял, поэтому вполне мог сказать и «Гэндзи», и «обезьяна». Знаешь, ты слишком надоедлива, перестань думать об этих глупостях и засыпай.
— Ну нет. Это ещё не всё. Ты сказал: «Покупай сельдь-иваси!» Отчего ты говоришь такое во сне, объясни!
Произнося эти слова, Кэйга не могла удержаться от смеха.
Уцуномия покраснел, «Покупай сельдь-иваси» — это и вправду было слишком. Он постарался успокоиться и стал объяснять.
— Я вполне мог сказать это во сне. Я думал о самом последнем стихе в рэнга:
Молился на горе,
Там, где чиста вода в скале
Родник — Ивасимидзу.
То, что придумывали на эту тему, было вовсе неинтересным.
Я только что рассказывал тебе об Идзуми Сикибу. Так вот, однажды она ела иваси. Вдруг пришёл Хосё. Идзуми Сикибу стало стыдно, и она торопливо спрятала рыбу. Хосё заметил, что она что-то прячет, но, конечно, он не мог представить, что это рыба-иваси, а решил, что это письмо от Домэй-хоси. «Что это ты так стараешься спрятать от меня?» Он допытывался очень настойчиво, и тогда она ответила стихотворением:
Во всей Японии
Не сыщешь человека, кто б не видал
Ивасимидзу —
Праздник бога Хатимана[527],
И кто не ел бы рыбы иваси.
Услышав это, Хосё успокоился и сказал так: «Рыба — настоящее лекарство, согревает кожу, у женщин улучшает цвет лица, нельзя осуждать того, кто ест рыбу». После этого случая они полюбили друг друга ещё крепче.
Вообще-то эта тема правда необычна. Я много думал о ней, поэтому вполне мог сказать во сне «иваси». Знаешь, милая, твоя настырность меня раздражает. Больше ни на какие твои вопросы я отвечать не стану.
Кэйга задумалась. Если этот человек действительно торговец сельдью, откуда он может так разбираться в поэзии! Нет, конечно, он — настоящий Уцуномия, просто он первый раз в столице, впервые во дворце, думает, что всё, что говорится вокруг, — очень важно. А когда что-то такое есть в мыслях, бывает, правда, и во сне их выскажешь. Объяснив себе всё, таким образом, Кэйга поверила ему, и они по-настоящему полюбили друг друга, и дали друг другу клятву: так быть вместе навеки, чтоб нам в небесах птиц четой неразлучной летать, так быть вместе навеки, чтоб нам на земле раздвоенною веткой расти.
Потом они рассказали обо всём Нами. Глубокое понимание поэзии было причиной того, что Гэндзи-обезьяна не только сумел избежать позора, но познал истинный смысл безграничной любви, да ещё приобрёл репутацию мудреца. Кстати, Конфуций говорил: «Те сокровища, что хранятся на складах, могут сгнить, зато те, что в нас, — вечны»[528]. Об этом стоит поразмыслить.
Потом Гэндзи-обезьяна открыл Кэйге своё настоящее имя, и что он — торговец сельдью. Но ведь любви хотят и знатные, и простые люди. Все дают эту лучшую в мире клятву. Гэндзи-обезьяна и Кэйга вместе отправились на берег Акоги, их богатство умножалось, потомки процветали. Причина тому — их взаимная искренняя любовь, и ещё — глубокое знание поэзии.
Ещё и ещё раз, помните: поэзия — вот то, что действительно стоит изучать!
ИСОДЗАКИ
Исодзаки [529]
Жизнь есть сон во сне. Кому доведётся дожить до ста лет? Всё есть ничто. Зачем же желать долгой жизни? Хотя сосна и живёт тысячу лет, но, в конце концов, засыхает, а цветок китайской розы — гибискуса — в цвету всего один день. Недолга красота цветов сакуры и осенних листьев клёна, их жизнь — между двумя порывами ветра. Близкого человека ни о чём не надо спрашивать, следует просто воспринимать его горе, как своё собственное несчастье. Ненависть и ревность постыдны.
Итак, у подножия горы Никко в провинции Симоцукэ[530] жил самурай по имени Исодзаки. Во времена Ёритомо[531] он, вопреки ожиданиям, год или два не мог получить своё владение. Из-за этого он жил в Камакуре[532]. Его оставшаяся дома жена помогала ему, как могла. Однажды она продала зеркало, нашила одежд и послала ему. Возможно, благодаря тому, что она и днём и ночью молила богов их Рода и будд сделать так, чтобы на сей раз он получил владение, вскоре он успешно закончил все дела и вернулся в Симоцукэ. Ох уж это изменчивое мужское сердце! Он вернулся с другой женщиной, за окружавшим его усадьбу рвом построил ей дом, назвал его «новым домом», и поселил её там.
Старая жена днём и ночью злилась и жаловалась: «Это гадко!
Так ему помогала, пока он был в Камакуре, и всё зря! Он ведёт себя жестоко!» Исодзаки же в ответ сказал так: «Не я один такой, такое случается и со знатными людьми, и с простыми. Об этом и в старых повестях рассказывается. Вот, например, господин Гэндзи. Как много говорится о том, как сильно он любил Мурасаки! Но вскоре после того, как умерла Кирицубо, о чём он ведёт ночную беседу в главе „Дерево-метла“? А в главе „Вечерний лик“ не думает ли он о росе на цветке Югао? В „Празднике алых листьев“ так силён аромат глицинии-Фудзицубо! Ему был внятен и стрёкот цикады-Уцусэми. Разве о будущей жизни он думает, держа ветку сакаки в главе „Священное дерево сакаки“? А „Сад, где опадают цветы“? Он ведь отдал своё сердце Ханатирусато. Оказавшись в скитаниях в Сума, не приплывает ли он в бухту Акаси? А как он печалится в главе „У прибрежных буйков“![533] Или вот ещё говорят, что Аривара-но Нарихира любил три тысячи семьсот тридцать четыре женщины[534]. Со временем меняется тело и облик человека, вот и сердце его даёт слабину. Все уже предрешено, прости меня. Эта женщина из Камакуры вызвала у меня глубокое чувство, я не мог её оставить, поэтому взял с собой. Она меня полюбила, когда я был растерян и не знал, что мне делать. Так что оставить её, когда я получил владение, было бы не по-мужски. Знаешь, в каком-то сочинении сказано: „Друга, которого приобрёл в бедности, не позабудешь. Жену, на которой женился в бедности, из дома не прогонишь“. Ещё я слышал такое: „Не бросай женщины и её родителей, если женился в бедности“. Вспомни про охваченную ревностью дочь Ки-но Арицунэ, которая раз за разом кипятила воду в чайничке на своей раскалённой груди[535].
Ты так ко мне жесток,
Что чайник на огонь груди
Я стану ставить.
Чтобы посмотреть:
Вскипит вода или нет?
Пусть она и сложила так, теперь это всего лишь сон. Чтобы там ни было, просто прости меня».
Говоря так, Исодзаки гладил руку старой жены, но в её сердце уже поселилась ревность, и для других чувств места там не осталось. Она постоянно думала: «Вот бы хоть одним глазком взглянуть, какое лицо у этой камакурской женщины, вытянутое или круглое?»
Однажды, когда муж отъехал по делам в Камакуру, в их дом пришёл с приветствием руководитель остановившейся неподалёку труппы саругаку[536] по имени Кураити. Жена встретила его со словами:
— Мой муж уехал в Камакуру. Он должен скоро вернуться. Побудьте здесь немного.
После того как она угостила его вином, он ушёл.
Вскоре она послала человека к Кураити с просьбой. «Хозяйка хочет проучить ребёнка. Пожалуйста, одолжите маску страшного чёрта, костюм и парик», — сказал он.
Кураити подумал: «Не пристало женщине одалживать такие вещи!» Хотя он так и подумал, но сказать «нет» не смог, поэтому одолжил ей всё, о чём она просила.
Вечером того же дня жена переоделась, напялила парик, взяла палку[537] и тайком вышла из дома. Она приблизилась к дому любовницы Исодзаки, потихоньку открыла ворота и оказалась во дворе. Некоторое время она пребывала в нерешительности. Было так тихо — будто никого рядом и нет, но вот настала тёмная ночь, она украдкой заглянула в окно. Там сидела девушка лет семнадцати-восемнадцати. Её чёрные, длинные, как крылья зимородка, волосы чуть спутались; едва видимые сквозь пряди волос подведённые брови были красивы, алое косодэ ниспадало с плеч. При мерцающем свете лампы девушка рассматривала книгу, распространяя аромат восхитительных духов, черты её лица были необыкновенно красивыми. «Она не уступит ветвям ивы, цветам вишни, запаху цветов сливы на заставе Киёми в горах Мубасутэ. Она превосходит жену ханьского императора У-ди, Ян Гуйфэй или госпожу Ли. Увидев её, даже человек бесчувственный потеряет душевный покой, полюбит и будет к ней стремиться. Мне стыдно себя с ней сравнить, я уже старая женщина, полжизни прожила, мои чёрные волосы выцвели, я — мать, рожавшая детей». Но тут её как ударило: «Разве когда он брал меня в жёны, он не говорил, что я красавица? Ненавижу! Бессердечный!» Она не отрываясь смотрела на любовницу. В это время та позвала свою кормилицу Кирицубо: