ть. И в той, и в другой сказке мы видим контрастность размера между маленьким героем и его врагами. Иссумбоси побеждает огромных они, Мальчик-с-пальчик борется с великаном-людоедом. В обоих случаях очень маленький побеждает очень большого. В обеих сказках присутствуют магические предметы (семимильные сапоги-скороходы в «Мальчике-с-пальчик» и волшебный молоток счастья в «Иссумбоси»), при помощи которых герои приобретают нормальные человеческие размеры. И даже картина благоденствия, наступающая в конце историй, оказывается схожей: Иссумбоси принят при дворе государя, ему пожалован придворный чин. Выдающиеся способности Мальчика-с-пальчик признаёт король и принимает его на службу. Похоже, государева служба была привлекательна везде и во все времена.
Рассказ «Маленький мужчина» можно рассмотреть как литературную версию сюжета о маленьком человечке. Здесь уже трудно говорить об аналогах, поскольку повествование ведётся в рамках собственно японской литературной традиции. В конце рассказа Маленький мужчина является божеством святилища Годзё Тэндзин.
Святилище Годзё Тэндзин посвящено двум божествам: Оонамути-но микото и Сукунахикона-но микото.[17] Оонамути-но микото — другое имя божества Оокунинуси-но микото. Божества Оонамути-но микото и Сукунахикона-но микото являются парой богов, устроителей страны. Сукунахикона — самое маленькое по размеру божество в пантеоне японских богов. То есть оно — первый маленький герой японской словесности, от которого можно вести происхождение и Иссумбоси, и Маленького мужчины. Это божество даже не карлик, а нечто совсем маленькое, что может проскользнуть между пальцами.
Вот описание появления Сукунахикона в мифологическом своде «Кодзики»: «И вот, когда бог Оо-кунинуси-но ками пребывал на мысе Михо в Идзумо, по гребням волн, сидя в небесной лодочке из стручка каками, в платье, что соорудил [себе] из кожицы трясогузки, перья [из неё] выщипав-выдергав, явился сюда бог».[18]
В другом своде, «Нихон сёки», этот крошечный бог описан так: «Тут с моря послышался голос. Удивился Опо-ана-мути-но ками, стал искать [чей это голос], но никого не было видно. Через некоторое время показался маленький человечек, лодка у него была из скорлупы ядра раздвоенного плода кагами, одежда — из крыльев птички сазаки, подплыл он к берегу на волнах прилива. Опо-ана-мути-но ками тут же посадил его себе на ладонь и стал с ним забавляться, а тот подскочил и укусил Опо-ана-мутн в щёку».[19]
Примечательны слова «Нихон сёки»: «Надлежит его ласкать и лелеять».
Таким образом, оба маленьких героя отоги-дзоси (Иссумбоси и Маленький мужчина) оказываются существами божественного происхождения. Примером отношения к маленькому телом человеку, как к происходящему от божества, и к большому, как к происходящему от каких-то злых сил, находим и в «Нихон рёики».
История 4 из второго свитка под названием «Слово о том, как мерялись силой две богатырши» рассказывает о двух богатыршах, одна из которых — большая, другая — маленькая. Большая жила на рынке и грабила купцов, маленькая её победила. Большая богатырша является потомком лисы-оборотня (рассказ 2 первого свитка «Слово о лисице и её сыне»[20]), а маленькая — монаха Додзё, родившегося при помощи бога Грома (рассказ 3 из первого свитка «Слово о мальчике силы необычайной, рождённом с помощью Грома»).
Эта тенденция считать маленькое — божественным, и большое — чем-то угрожающим и страшным — находит отражение в рассказе «Путешествие Ондзоси на острова», где именно Остров лилипутов оказывается местом, куда спускаются бодхисаттвы.
Бэнкэй подарен родителям божеством, однако его появление на свет — событие скорее пугающее, чем радостное.
«Обычно дитя находится во чреве матери девять или десять месяцев, но это пребывало во чреве десять месяцев, потом двадцать, и появилось оно на свет только через три года. Младенец был несказанно уродлив: роста такого, какого дети обычно достигают к трём годам, волосы опускались на плечи, глаза светились, как у кошки, зубов во рту — полно, на руках и ногах — крепкие мышцы. Он полежал-полежал, потом встал, сурово взглянул на восток и на запад, сказал: „Светло!“ — и расхохотался».
Героями целого ряда произведений являются очень юные герои и дети. Чрезвычайно юн Ёсицунэ. Герой рассказа «Сын Ацумори» — семилетний мальчик. Эпизод единоборства между Кумагаэ и Ацумори — один из тех эпизодов «Повести о доме Тайра», который тиражировался последующей литературой.[21] Этому сюжету посвящена, например, знаменитая пьеса «Ацумори» Дзэами Мотокиё (13647-1443?). В «Рассказе о Караито» двенадцатилетняя дочь Караито Мандзю отправляется служить Ёритомо, чтобы вызволить из темницы свою мать. Мандзю относится к тем героям, которые добиваются своего благодаря своему таланту, она очень искусна в танцах и сочинении имаёута — «песен на современный лад».
Литературные дети-герои эпохи Муромати имеют в «Нихон рёики» раннего литературного предшественника. В «Слове о мальчике силы необычайной, рождённом с помощью Грома» ребёнок рождается после того, как гром, обернувшись мальчиком, упал перед крестьянином. Крестьянин хотел ударить его железной мотыгой, однако Гром поклонился и сказал: «Не бей меня — и я отплачу тебе за твою доброту».[22] Этой «платой» и было появление мальчика необычайной силы.
Первые «подвиги» (демонстрация силы) были совершены мальчиком в десятилетнем возрасте. Он решил помериться силой с могучим принцем. Тот бросил камень в 8 сяку высотой (2,5 м). Мальчик бросил камень дальше принца. Соревнование повторяется несколько раз, и каждый раз мальчик бросает камень дальше принца.
Следующим подвигом является победа над духом-они, убивающим прислужников в звоннице храма Гангодзи. Мальчик хватает духа за волосы и таскает его из угла в угол, пока тот не теряет все свои волосы и не убегает.
Став взрослым, мальчик принимает монашество под именем Учителя Закона Додзё.
Таким образом, японская литература эпохи Муромати в отношении к «большим» и «маленьким» героям следует принципам, выработанным в культуре в раннюю эпоху: маленькие герои, в том числе дети, — герои трогательные и часто божественного происхождения, появление «большого» связано с чем-то странным или даже страшным. Их соперничество приводит к тому, что «маленький» побеждает «большого».
Поэзия в рассказах отоги-дзоси
Соединение в одном тексте прозы и поэзии — важнейшая особенность хэйанской литературы,[23] которую в полной мере наследуют и отоги-дзоси. Ещё раз заметим, что произведения отоги-дзоси значительно отличаются друг от друга, это касается и данного художественного приёма. Среди отоги-дзоси есть рассказы, в которых поэтический текст отсутствует, есть такие, в которых помещено одно или несколько стихотворений, есть и такие, которые в значительной степени состоят из поэзии. Обычным поэтическим текстом, включаемым в отоги-дзоси (тут они полностью следуют за хэйанскими моногатари), являются стихотворения танка (вака), которыми обмениваются герои либо в письмах, либо устно. Несколько стихотворений могут следовать одно за другим.
Примеров такого использования поэтического текста на страницах нашей книги множество.
Помещаемые в отоги-дзоси стихотворения могут быть известными поэтическими текстами, взятыми из антологий, либо могут быть сочинены автором данного рассказа. При этом специально сочинённого поэтического текста больше, чем цитируемого.
Цитируемые стихотворения обычно приводятся без какого-либо указания на источник или настоящего автора стихотворения, цитаты часто бывают неточны: изменено какое-то слово, строка. Можно предположить, что авторы рассказов цитировали стихи по памяти, проверять верность цитаты, вероятно, принято не было, представлений об «авторском праве» не существовало. В тех случаях, когда в рассказе оговаривается, кто является автором данного стихотворения, это обусловлено сюжетом, необходимо автору для каких-то специальных целей, связано с какой-то языковой игрой. Так, в рассказе «Обезьяна из Носэ» приводится знаменитое стихотворение поэта начала Хэйан Сарумару-даю:
В теснинах гор
Сквозь ворох кленовых листьев
Проходит олень.
Я слышу стонущий голос.
До чего тогда осень грустна!
(перевод В.С. Сановича).[24]
Герой рассказа «Обезьяна из Носы» — обезьяна-самец, рассказ представляет собой историю его любви к прекрасной зайчихе. В данном случае обыгрывается имя поэта — Сарумару-даю, где «сару» — «обезьяна». В рассказе говорится: «Может быть, это не имеет большого значения, но ведь и среди обезьяньих предков есть такой известный поэт, как Сарумару-даю».
Обилие поэтического текста в отоги-дзоси часто подчинено развитию сюжета. Поэтический диалог был в ходу в эпоху Хэйан и позже, причём не только в аристократических кругах. Некоторые отоги-дзоси фиксируют интерес крэнга — составлению стихов-цепочек. В «Рассказе о Караито» приводится несколько песен имаё-ута. Имаё-ута известны с X века, особенную популярность они приобретают в XII–XIII вв. Имаё-ута исполняли актрисы сирабёси (буквально — танцовщицы в белом). О происхождении этого искусства рассказывается в «Записках от скуки» («Цурэдзурэгуса») Кэнко-хоси (1283–1350).
«Преподобный Митинори, по свидетельству О-но Хисасукэ, выбрав из танцевальных приёмов самые интересные, обучил им женщину по имени Исо-но-дзэндзи. Танец был назван отокомаи — „мужской танец“, потому что танцовщица поверх белого суйкэна подпоясывалась коротким мечом сомаки, а на голову надевала эбоси. Дочь Дзэндзи — Сидзука переняла её искусство. Отсюда и пошли „танцовщицы в белом“. Во время танца они распевали истории из жизни будды и богов».