— И всё-таки хочу ещё раз убедиться, что ошибки нет. Иллюзий насчёт англичан отродясь не питал, о судьбе прадеда знаю, но всё же… Почти девяносто лет прошло. Неужели ничего не изменилось?
— А что могло измениться, государь? — ответил Победоносцев вопросом на вопрос. — Пальмерстон[4] ещё тридцать лет назад в палате общин сказал на весь мир: «У нас нет ни вечных союзников, ни постоянных врагов. Вечны и постоянны наши интересы, и наш долг — следовать этим интересам».
— Прямо наизусть выучили…
— И не захочешь, а выучишь. Пока интересы пересекаются, — в Средней Азии, на Балканах, на европейских рынках, да где угодно, — не будет у нас врага злее Англии. Франция, Германия, Австрия тоже не сахар, но куда им до англичан! В жадности, коварстве и подлости Британия любого за пояс заткнёт. И что самое печальное, — мощь позволяет диктовать свои условия любому. Вспомните Сан-Стефанский конгресс. Всё, что навоевали в Русско-турецкой, прахом пошло. Все жертвы, все затраты, все усилия… И отец ваш, Царство Небесное, ничего не мог сделать: силы Англии и России были просто несоизмеримы. А как только мы сами начали расти и свои интересы соблюдать, так сразу в крик: не сметь! Взять хотя бы их недавний демарш по поводу взятия Коканда…
— Да если бы только в крик, — подал голос Черевин. — Здесь какая-никакая дипломатия, всё явно и очевидно. Хуже, когда работают секретным образом, без единого звука. Тут уж вообще играют без правил и без оглядки. А играть умеют виртуозно, не отнять. Мы их агентурную сеть в России, дай бог, только наполовину вычислили.
Император угрюмо кивнул.
— Вернёмся к поезду, — напомнил он.
— Как уже говорили, прямых улик нет, государь, — сказал Черевин. — Есть, однако, факты, и факты красноречивые. Факт первый: за три дня до рейса на кухню устроился работать некий Николай Ефременко. Втёрся в доверие к поварам, те рекомендовали его коменданту поезда, а тот и рад, — рабочих не хватает. Тем более, что и документы у парня оказались в полном порядке, и рекомендации хорошие. Факт второй: примерно за час до крушения на станции Тарановка Ефременко отпросился выйти покурить и не вернулся. Факт третий: среди уцелевших работников кухни двое определённо заявили, что перед тем, как поезд сошёл с рельсов, различили звук, напоминающий взрыв. Я сам его слышал, о чём и докладывал раньше. Факт четвёртый: путь этого Ефременко от станции Тарановки удалось проследить. Добрался до города Змиева, оттуда поездом в Киев, затем поездом же в Москву. Похожего по описанию человека видели на Николаевском вокзале, — брал билет третьего класса до Санкт-Петербурга. В столице он, увы, потерялся… Если это не заметание следов, то что?
Император вытянул ноги в начищенных до блеска сапогах, закурил очередную папиросу и жестом разрешил сделать то же самое генералу. Не куривший Победоносцев лишь вздохнул, — про себя, разумеется.
— Ключевой вопрос: кто таков Ефременко? — продолжал Черевин, доставая портсигар. — Очевидно одно: по говору, манерам и повадкам это русский. Тут свидетели единодушны. С другой стороны, — смелость, жестокость, хладнокровие, навык работы со взрывчаткой с головой выдают в нём профессионального боевика. Руководящий следствием полковник Ефимов, естественно, дал команду проверить архивы с досье на членов «Народной воли». Детали опускаю, государь, скажу только, что поиск вывел на некоего Арсения Калюжного. Любимец Желябова, опаснейший террорист, в своё время участвовал в подготовке покушения на вашего батюшку, Царство ему Небесное. Описание совпадает не полностью, но это и понятно: за многие годы человек мог измениться. Однако примерный возраст, основные приметы, рост, — всё совпадает. И вот тут начинается самое интересное…
Черевин сделал паузу, чтобы глотнуть чаю.
— Да не тяни, Пётр Александрович, заинтриговал уже, — нетерпеливо рыкнул император.
— Слушаюсь, государь… Если мы правы и Ефременко с Калюжным — одно лицо, то, спрашивается, чем он занимался все эти годы — между разгромом «Народной воли» и взрывом вашего поезда? В архивах нашли ответ и на это. Одни из террористов, арестованных после гибели вашего родителя, показал, что незадолго до покушения Желябов отправил небольшую группу партийцев в Лондон. Так он якобы создавал резерв партии на случай разгрома «Народной воли» в России. В группе был и Калюжный. Тогда он звался Овчинцевым, но не суть…
Император подался вперёд.
— Ты сказал, — в Лондон?
— Точно так, Ваше Величество. Там он влился в русскую революционную общину. В её составе были и есть люди, которые с нашей контрразведкой… скажем так… сотрудничают. Ничего определённого о Калюжном сообщить не могут. Он всегда держался на особицу, чем занимался, — никто не знает. Однако наши осведомители совершенно точно указывают, что община содержится на деньги британской разведки и что некоторые революционеры были завербованы англичанами для использования в работе против России… Логично предположить, что в их числе оказался и Калюжный. А через несколько лет, — возможно, пройдя определённую подготовку, — был обратно заброшен к нам. Скорее всего, для проведения террористических актов. Ценность его именно в этом, ничем другим, в сущности, он не занимался.
Император прервал его жестом.
— Всё это, разумеется, интересно и складывается в определённую картину, — медленно сказал он, — однако построено на предположениях… А если допустить, что Ефимов ошибается? И Ефременко вовсе не Калюжный, а кто-то иной, с английской разведкой не связанный? Тогда и версия британского следа рассыпается.
Черевин переглянулся с Победоносцевым и тяжело вздохнул.
— Увы, государь, у версии есть косвенное подтверждение, — страшное…
— То есть?
— С Белозёровым в посольстве работал офицер из рязанского жандармского управления — капитан Звягин. Под фамилией Творожков играл при Сергее роль кучера, был связным. Неделю назад найден зверски убитым.
Император машинально перекрестился.
— Жаль офицера, упокой Господи его душу… Но что из этого следует?
— Мы выяснили: именно Звягин брал в Рязани Калюжного десять лет назад. Своими руками.
— Вот как? — переспросил Александр. — И ты думаешь, что?..
— Да, государь. Можно предположить, что боевик случайно столкнулся с капитаном в столице, узнал его и всадил нож в спину, да ещё и надругался над покойником. О том, что кучер на самом деле является жандармским офицером, мгновенно стало известно британскому резиденту Фитчу. Произойти это могло в одном-единственном случае: Калюжный доложился. Стало быть, вернувшись в Россию, по-прежнему поддерживает отношения с посольством, с английской разведкой… А опознав кучера, расшифровали и хозяина.
— Что с Белозёровым? — быстро спросил Александр.
— Не волнуйтесь, государь, Белозёров жив и здоров. Хотя, конечно, досталось ему изрядно… Взяли его прямо в посольстве. Там в подвале оборудовано что-то вроде застенка, туда и упрятали. Фитч собственной персоной допрашивал, — пытался выяснить планы нашей контрразведки, хотел перевербовать…
— Невероятная наглость, — тихо, словно боясь сорваться на крик, произнёс Александр. — Задержать в иностранном посольстве российского подданного, применить насилие…
— Да, Ваше Величество, с нами не церемонятся, — сдержанно сказал Победоносцев, протирая очки. Подслеповато взглянул на императора. — А с какой, собственно, стати церемониться? В их представлении Россия — держава второстепенная, да и мы люди второго сорта. Но как же мешает им эта второстепенная держава! А тут ещё страх за Индию в связи с нашими завоеваниями в Средней Азии… А ещё экономическое, промышленное, военное усиление… Да они там с ума сходят, во все тяжкие пускаются.
— Нет худа без добра, государь, — заметил Черевин. — Во время допроса Сергей обвинил Фитча в организации покушения на вашу персону. Тот в ответ засмеялся и сказал, что насчёт покушения никто, никогда, ничего не докажет. Фактически это признание. А почему бы и не признаться? Он был уверен, что Белозёров из подвала живым не выйдет. А Сергей вырвался, — чудом. Есть Бог на свете!
— Воистину, — с чувством откликнулся император.
С кряхтением поднялся из кресла и в задумчивости прошёлся по кабинету, жестом показав собеседникам, чтобы те сидели. Победоносцев с болью и невольной жалостью подумал, что за последние месяцы Александр заметно сдал. Чудовищное напряжение сил, благодаря которому император спас семью и себя во время катастрофы под Борками, не прошло бесследно. Говоря попросту, он надорвался. Стал сутулиться при ходьбе. Появился непонятный кашель. Под глазами легли синие круги. При всей физической мощи начал уставать быстрее обычного, а ведь и сорока пяти ещё нет… И получается, что англичане своего в какой-то мере добились, — не мытьём так катаньем.
— Убедили, — тяжело сказал наконец Александр, останавливаясь.
— Добавлю, государь: Ефимов через Белозёрова запустил информацию, что факт взрыва наши следственные органы установили и сейчас разбираются, — сказал Черевин. — Фитч за голову схватился. Они-то были уверены, что катастрофу списали на технические причины, и вдруг… Англичанин всеми силами пытался через Сергея выяснить, как идёт расследование, кого подозревают. Под видом чиновника, чей брат-жандарм ведёт следствие по взрыву, подвели к Фитчу нашего офицера. Тот якобы через брата узнал, что главные подозреваемые в этом деле, — недобитые народовольцы, а больше ни про кого и речи нет. Резидент был счастлив… Ах, какая игра могла сложиться! — горестно добавил генерал. — Кто ж знал про Калюжного… Специально Звягина из Рязани выписали, чтобы никто в столице не мог опознать…
— Убедили, убедили, — нетерпеливо повторил Александр. Лицо его потемнело от скрытого гнева. А может, не надо сдерживаться? Как славно было бы сейчас жахнуть кулаком по столу, заорать что-нибудь матерное, — словом, выпустить пар…
Нельзя. Слабость.
Император сел в кресло настолько резко, что тёмно-синий мундир, ладно облегавший мощную фигуру, затрещал по швам. Забрал густую бороду в горсть.