Неожиданно тяжёлая штора, закрывавшая окно, с тихим треском отлетела в сторону, и в рубке появился ещё один персонаж, — Белозёров.
— То есть как это вы не знаете Фитча? — укоризненно спросил он, с ходу вливаясь в разговор. — Деньги от него получили, целых три тысячи, а теперь говорите, что не знаете? Нехорошо от благодетеля отрекаться… господин Коровин Серафим Павлович!
Лицо Малеева исказилось от страха и ненависти. С диким криком он сильно оттолкнул Сергея и кинулся к выходу. Белозёров, едва устояв на ногах, ринулся следом, догнал. Схватив за шиворот, рывком повернул к себе. И сильным ударом впечатал левый кулак прямо в бородавку. Добавил правым в челюсть…
— Ну, вот, пытался бежать, фактическое признание вины налицо, — сказал Черевин, отдуваясь, словно именно он отправил предателя в нокаут. — А вы говорили: нет ли ошибки?.. — Брезгливо посмотрел на стонущего, скорчившегося на полу Малеева. — Теперь можно побеседовать… как только в себя придёт. Сергей, дай ему воды, что ли. Найдётся здесь вода? А мне бы, Леонид Иванович, водки…
Глава двадцатая
Сразу решили, что императору докладывать о происшествии пока не будут. Сначала сами разберутся, что к чему. А представлять особу монарха будет его августейший брат.
Сергей задёрнул шторы и от лица великого князя распорядился, чтобы вестовой никого не пускал. Малеев понуро сидел на стуле. Скула налилась синевой, руки были связаны за спиной его же форменным галстуком.
— С Божьей помощью приступим, — сказал Черевин, подходя к офицеру.
Выпив водки, генерал заметно оживился. Переволновавшийся генерал-адмирал охотно составил ему компанию, да и Сергей с Лисовским не отказались, — выпили по рюмке, перевели дух.
— Хочу, Малеев, чтобы ты сразу уяснил диспозицию, — доверительно продолжал Черевин. — На царской яхте задержан английский агент. Ситуация чрезвычайная. И меры к тебе, если вздумаешь запираться, тоже будут применены чрезвычайные. Лично я применю, вот этой самой рукой. — Черевин показал кулак. Крепкий был кулак, убедительный. — И не мечтай, что сможешь обмануть или отмолчаться. У меня на Русско-турецкой и не такие, как ты, соловьём пели. Ясно?
Малеев тоскливо кивнул.
— Коли ясно, то молодец. А для начала расскажешь, как с Фитчем сошёлся. Начинай, да по порядку, с подробностями.
Угрюмо уставившись в покачивающийся пол, запинаясь через слово, Малеев приступил к трудному рассказу.
Собственно, история была вполне банальна.
Заядлый игрок, не мыслящий жизни без колоды карт, зелёного сукна и запойного азарта, Малеев полгода назад в одном из клубных благородных собраний проигрался дотла. Но это ещё полбеды. Хуже, что, оставшись без копейки, он продолжил играть под честное слово. А карта, словно в насмешку, из раза в раз шла не ему, а противнику, — почтенному отставному чиновнику Меняйлову. Игру прекратили только тогда, когда проигрыш офицера составил астрономическую для него сумму, — две тысячи рублей. («Не за то отец сына бил, что играл, а за то, что отыгрывался», — вполголоса прокомментировал ситуацию один из праздных зрителей, которые сами играть не горазды, но с наслаждением созерцают кипение страстей за карточным столом.)
Написав расписку с обязательством вернуть долг чести в течение двух недель и вручив документ Меняйлову, офицер ушёл в другой зал, рухнул на диван и принялся тупо соображать, как быть дальше. Денег не было совсем. И напиться-то не на что… А главное, никакой возможности отдать долг. Сын небогатых родителей, Малеев жил службой, и жалованье даже близко не могло покрыть проигранную сумму. Следовательно, ближайшее будущее сулило долговую тюрьму и бесчестье. Единственным достойным вариантом было застрелиться, но при мысли об этом трусоватый Малеев покрылся холодным потом и замычал от тоски и безысходности.
Рядом кто-то присел на диван. Покосившись, Малеев увидел своего карточного обидчика Меняйлова.
— Не потревожил? — спросил он, глядя на бледного офицера.
— Чему обязан? — огрызнулся тот с неприязнью, которую даже не пытался скрыть.
— Послушайте, господин Малеев… Я не собираюсь перед вами извиняться за свой выигрыш, да и с какой стати? Отказываться от него, разумеется, тоже не буду. Мы с вами игроки заядлые, опытные и знаем, что в игре главное — вовремя остановиться. Вы этого сделать не сумели. Следовательно, моя совесть чиста.
— Мне до вашей совести никакого дела нет…
— И правильно. А вот мне до вас дело есть.
— Это почему?
— А потому, что у вас на лице размышление написано, — не застрелиться ли… Не вздумайте, батенька. На проигрыше, пусть даже крупном, жизнь не заканчивается.
— А если отдавать нечем? — вырвалось у Малеева. — В долговую тюрьму, что ли, идти? Офицеру никак нельзя, — на службе крест, вовек не отмоешься.
— Выход всегда есть, — твёрдо сказал Меняйлов. — Нету денег, так займите.
— В банке, что ли? Там залог нужен, поручительство, какое-то обеспечение. Нет у меня ничего.
— Про банк я и слова не сказал. Там на одних процентах разоришься.
— А тогда куда? К ростовщику? Так хрен редьки не слаще.
— Ну, к ростовщику не к ростовщику… Словом, есть у меня добрый знакомый. Сам англичанин, но у нас живёт давно, дела разные ведёт. Человек благородный, богатый, филантропического склада. Вот он может помочь. Денег займёт, — в долгую, на выгодных условиях.
Малеев буквально вытаращил глаза.
— Да с какой радости ему меня спасать? Он меня и не знает вовсе.
— С такой радости, что человека вытащить из долговой петли, — дело святое, — наставительно произнёс Меняйлов. — С год назад вот тоже один мне крупную сумму проиграл, а отдавать нечем. Всё, как у вас. Я его со своим приятелем-англичанином познакомил, они и поладили. Я свой выигрыш получил, проигравший потихоньку долг благодетелю возвращает, а тому и спешить некуда. Это для нас с вами две тысячи деньжищи, а для англичанина — так, из жилетного кармана достанет и глазом не моргнёт. Масштаб у него другой…
На следующий день Меняйлов устроил встречу Малеева с англичанином. За обедом в ресторане симпатичный улыбчивый человек, неплохо говоривший по-русски, сочувственно выслушал офицера и согласился помочь. Составили документ, заверили у нотариуса. Согласно договору, Фитч Эдвард Огастес одалживал Малееву Дмитрию Семёновичу необходимую сумму сроком на три года под один процент годовых. Условия вполне щадящие, посильные. Правда, в бумаге была сделана оговорка, что в случае необходимости долг должен быть возвращён по первому требованию кредитора. Но выбирать не приходилось, да и Меняйлов, получивший свой выигрыш, успокоил, — дескать, в Англии так принято, перестраховка.
Была и ещё одна оговорка, в документ не вошедшая. Согласившись помочь, англичанин, в свою очередь, сказал, что рассчитывает на консультации Малеева в части российских военных кораблей, — их устройства, вооружения, технических характеристик и так далее. При этом Фитч сослался на давний интерес к морской теме. Далеко не дурак, Малеев сразу почувствовал неладное, и, если бы мог, от продолжения встречи отказался. Но деваться было некуда…
Спустя пару месяцев Малеев понял, что и проигрыш его, и знакомство с Фитчем были вовсе не случайны. Прожжённый картёжник с повадками шулера, Меняйлов время от времени крупно обыгрывал некоторых членов клуба, а затем ненавязчиво рекомендовал им искать помощи у иностранца-филантропа. Вывод из этого был простой: отставной чиновник состоял у Фитча в агентах, а обыгранные люди представляли для того интерес, — служебным положением, доступом к тем или иным сведениям…
И эта, в общем, несложная схема вполне работала. Во всяком случае, когда англичанин вскоре обратился к Малееву с предложением поболтать на военно-морские темы, офицер отказать не посмел. Призрак долговой тюрьмы и бесчестья сломил его, — как, вероятно, и других, бравших у Фитча деньги. Хотя специфический интерес англичанина за версту разил шпионажем.
— С этим ясно, — подытожил Черевин рассказ Малеева. — А теперь скажи, мил человек: какие такие сведения Фитч у тебя выпытывал? Чем интересовался?
— Ну, как какие… Технические и ходовые качества «Державы»… Типы вооружения других кораблей… Толщина защиты броненосцев… Мощность паровых машин… Всего и не упомнишь.
Малеев перечислял упавшим голосом, с запинкой. Похоже, стыдился собственного предательства, — так по крайней мере подумал Сергей. Но тут подал голос Лисовский.
— Значит, говоришь, «Державой» интересовался? — спросил он.
— Ну да, интересовался…
— Водоизмещением, скоростью хода, особенностями конструкции?
— Расспрашивал, да…
— Ещё, наверное, количеством пушек, грузоподъёмностью?
— Было такое. Всё до деталей…
— Врёшь ты, как сивый мерин! — неожиданно каркнул Лисовский. Разозлился старый моряк, аж бакенбарды вздыбились. — Ваше императорское высочество, господа, вы только на него посмотрите! Зачем англичанину расспрашивать про «Державу»? Они её и так знают как облупленную. Она же на лондонской верфи строилась, по образу и подобию яхты «Виктория и Альберт» Её Величества британской королевы… — Лисовский ткнул пальцем в Малеева. — И насчёт остального тоже врёт. Ну, какие сведения он может дать Фитчу о других наших кораблях? Он же нигде, кроме «Державы», не служил, других судов не знает, с экипажами не общается. Из «Военно-морского вестника» больше узнаешь, чем от него… Ты ещё скажи, что Фитчу о броненосцах докладывал, — саркастически добавил, глядя на потерявшего дар речи Малеева. — Да ты там вход в машинное отделение — и тот не найдёшь… консультант.
Ай да Лисовский! Прав, прав старик по всем статьям. Источник ценных сведений из Малеева действительно был не ахти. Оставалось предположить, что Фитч завербовал офицера, можно сказать, по ошибке, переоценив степень его информированности и полезности. Или же так, на всякий случай, по принципу «пусть оно будет». Или дело вообще не в информации, а нужен агент… Для чего? Сергей лихорадочно пытался схватить ускользающую мысль, а та никак не давалась.