Монгол, выслушав толмача, что-то ответил.
— Мой повелитель, тысяцкий Великого хана Менгу Байдера, сказал, что сожжет и Киев, если ты, князь, не сдашь его добром. А тебя с веревкой на шее…
Он не договорил. Загремело кресло, яростно отброшенное князем. Он подскочил к толмачу и схватил его за грудь:
— Предатель!.. Мне, князю, — грозить?! — И, выхватив из-за пояса кинжал, вонзил ему в сердце. Монголы схватились было за сабли, но князь громовым голосом приказал: — Всех!
Команда была принята и понята. Воины порубали ханских послов на месте. Перешагнув через их тела, князь вышел на крыльцо. Толпившийся во дворе народ, догадавшись, что он сделал с послами, поприветствовал его.
— Коня! — приказал Михаил. И помчался к себе в Вышгородок.
За ним последовал и тысяцкий.
…Прибыв на место, он зашел к князю. Тот уже переоделся, лицо его выглядело спокойным.
— Садись, — сказал он, указав тысяцкому на кресло у стола.
Когда тот сел, Михаил подошел к нему и, облокотившись о стол руками, спросил:
— Что будем делать?
— Одним не справиться, — опустив голову, промолвил тот.
Князь походил какое-то время в раздумье по комнате, потом вернулся к столу:
— Завтра в ночь уходим.
— В Венгрию?
Князь ответил вопросом на вопрос:
— А что, кроме венгерского короля еще кто-то может помочь? — И добавил: — Возьмем с собой только казну и черниговцев.
Боярский сын Иван Сорокумов был давно перезрелым отроком. Как лицом, так и статью походил он на своего тятьку, знаменитого московского кулачного бойца. Рослый, грудь колесом, пудовые кулаки.
Тихо жило семейство. Да вдруг сыночек начал фортели выбрасывать: местных девок одну за другой портить. Женить его надобно бы, чтоб остепенился. И стали ему родители невесту подбирать. Да сынок-то с норовом оказался. Эта на морду страшна, та — доска доской… На беду родительскую, еще один грех за ним водился: ленив был не в меру. Каких скандалов стоило, чтобы его хоть на церковную службу выпроводить!
Но с некоторых пор парня словно подменили. Стоило заговорить о службе, как его будто ветром сдувало. Родители поняли: неспроста это. Решили выяснить, в чем дело. Для этого матушка призвала одну из своих приживалок, сметливую и шуструю, и наказала все хорошенько разузнать.
Не успели колокола пробить заутреню, как Иван уже на всех парусах понесся к церкви. За ним — старуха, ругая то свою старость, то его молодость. Но в храме быстро его отыскала. И наметанным глазом тотчас определила, что тот не сводит глаз с одной молодухи. «Губа не дура у нашего боярыча», — покачала головой бабка. Помимо приятных черт лица, от девицы исходили, казалось, благолепие и необыкновенная нежность — подкупающая, манящая. Зимняя накидка не могла скрыть и статной фигуры молодухи.
Старуха решила выследить, кто такая, и проводила красавицу до двора. Чтобы выведать подробности, дождалась первого, кто вышел, вернее, выехал из ворот. То был дровокол.
Дабы его разговорить, бабка развязала тряпицу, в которой хранила деньги. Золотой она пожалела — сунула дровоколу полустертую медную монету. Тот решил, что его хотят обвести вокруг пальца, и сочинил на ходу, будто бы красавица — безродная девка, прибившаяся не так давно к ихнему двору.
Старуха на крыльях полетела к хозяевам. Сорокумовы, узнав эту новость, успокоились: в случае чего — откупятся. Да и кто за беднячку заступаться будет?
Прознал о том их сынок. Это придало ему уверенности. Он настолько осмелел, что стал ходить следом за девицей уже до самого ее двора. Не заметить столь назойливого внимания красавица не могла и вскоре пожаловалась кому следует.
На следующий день за первым же углом от церкви Иван нос к носу столкнулся с каким-то рослым парнем. Боярыч на миг оторопел, но быстро пришел в себя и изготовился к обороне. Однако незнакомец кулаки в ход пускать не стал. Просто довольно грозно предупредил:
— Если не оставишь эту женщину в покое, я достойно проучу тебя.
Тихо, сквозь зубы произнесенные слова произвели на Ивана должное впечатление, но спустя пару-тройку дней он возобновил преследование молодицы. Однако, памятуя об угрозе, стал ходить не один: родители приставили к оболтусу нескольких дюжих воев.
Поэтому не успел муж красавицы приблизиться к возмутителю спокойствия, как тут же появилась его «свита». Силы были не равны.
Оглядев критически свою охрану, Иван неожиданно предложил заступнику:
— Давай биться на кулаках! Победишь — век к ней не подойду. Слово даю.
Мужа это крайне удивило и позабавило. Во всяком случае, это был уже мужской разговор.
И пошла гулять по Киеву молва: будет биться за женщину боярский сын с каким-то незнакомцем. Родители тоже узнали о решении своего чада. Сам боярин, посмотрев на верзилу-сыночка, не выдержал и хмыкнул:
— Ты смотри, до смерти его не забей.
И вот объявленный день настал. Еще стемна на площадь повалил люд. Случалось, на подобных поединках присутствовал и сам князь.
Весть о том, что Киев остался без правителя, долетела до Смоленска. Услыхав об этом, князь Ростислав Мстиславич, владыка Смоленщины, возмутился:
— Столица — и без хозяина?! Да что ж это творится на Руси?!
Однако, поостыв и покумекав малость, поднял свою дружину и устремился в Киев-град. А что делать горожанам? Без князя-то худо. Кто судить-рядить будет? Вот и начали без хозяйского догляду безобразничать. В том числе — открыли ворота.
Докатился слух о Киеве и до Даниила: Михаил-де оставил град, а его место занял Ростислав Смоленский. Не мог этого допустить старший по родовой лестнице четвероюродный брат его Даниил Галицкий! С мощной дружиной он явился в Киев и выгнал своего родственничка.
…Судьей кулачного поединка был назначен воевода Димитрий, которого привез с собой Даниил. Приближался заветный час. Народу собралось — видимо-невидимо! Тем более сам князь изволил пожаловать.
Даниил занял почетное место. Дружина огородила место боя. Зычным голосом воевода потребовал, чтобы бойцы назвали себя.
— Иван, сын Игнатия, боярина Сорокумова, — вышел враскачку могучий здоровяк.
Пора бы и второму участнику объявить себя, однако вместо этого подошел незнакомец к князю. На западный манер преклонил пред ним колено. Знает этот обычай Даниил, видел, но крайне удивлен: «Кто таков? Неспроста, видать, имя скрывает…»
— Дозволь, князь, — попросил боец, — сохранить мне свое имя в тайне. Заверяю: оно ничем не опорочено. Выйду победителем — скажу сам. Буду повержен — назовет жена.
Еще больше удивился князь, но чем-то подкупил его молодой боец. Взгляд честный, открытый, голос уверенный.
— Быть посему! — молвил князь. — Но где же твоя жена?
— Я здесь! — раздался из толпы мелодичный голосок.
Князь повернулся на голос, народ расступился. «До чего ж хороша!» — пронеслоь в мозгу Даниила. Шокирована небывалой красотой девы и публика.
Князь приказал поставить кресло для жены незнакомца рядом со своим. Все наконец успокоились. Димитрий взглянул на князя. Тот кивнул. Воевода дал сигнал к началу боя.
Пошли бойцы кругами: присматриваются, выискивают удобный момент. Иван бросился на противника первым. Кажется, не устоять перед его ударами, ан нет — тот ловко уходит от них. Более того: похоже, что будто бы играет с боярским сыном. Наконец яростный наскок Ивана достиг цели. Мощным ударом отброшен незнакомец на землю! Но что это? Соперник мгновенно вскочил, да еще с каким разъяренным видом! И вот уже боярское дите валяется у его ног. Незнакомец ждет, когда тот поднимется. Толпа одобрительно гудит.
Опять Иван бросается вперед. А боец он умелый: в кровь разбил губу этому выскочке! Но и у того еще слаженней заработали тело и руки. Лихо уворачиваясь от ударов, сам бьет редко, да метко. Слабеть начал боярин. Какой уж раз на земле оказывается. А тут еще незнакомец нанес такой силы очередной удар, что и подняться нет мочи…
Воевода объявил победителем незнакомца. Даниил ждет признания. Интерес его велик: кто он — этот бесстрашный и искусный боец?
— Говори, как обещал, — приказал он.
— Я Аскольд, сын Андрея.
— Уж не Сеча ли?
— Сеча.
Что тут случилось с людьми! Казалось, то ли небо взорвалось, то ли гора рухнула — таким раскатистым и мощным был приветственный рев толпы. Даниил встал и, обняв Аскольда, повел его в свои хоромы.
Радушно угостив дорогого гостя, поинтересовался, что привело того в Киев и заставило покинуть Чернигов. Аскольд рассказал князю все как на духу. Когда он окончил повествование, Даниил объявил козельцу о давнем своем решении: назначить его воеводой града Холм.
— Я от всего сердца благодарен тебе, князь, за столь высокое доверие, — сказал Аскольд, — но, боюсь, не достоин по молодости лет своих такой чести.
— Судят не по молодости, а по делам достойным, — обронил Даниил.
— И за эти слова тебе, Великий князь, сердечная благодарность, — он поклонился в пол, — но не обессудь! Не могу принять я твою милость, пока не сниму тяжкий груз с души. Пока не освобожусь от незаслуженного обвинения. Надобно мне прежде найти князя Михаила.
Даниил понимающе улыбнулся.
— Хорошо, будь по-твоему! — дружески ударил он Аскольда по плечу. — Но где ж ты его сейчас найдешь? Я и сам хотел бы его видеть. Сколько можно пускать друг другу кровь?! А вражина тем временем землю нашу терзает. Хочу с ним о мире договориться… Порешим так! Ты пока останешься здесь: все равно Михаил сюда, скорее всего, вернется… Мой Димитрий — опытный воевода. Думаю, тебе будет полезно побыть при нем. И сам поучишься, и ему поможешь. Твой козельский опыт тут ой как пригодится! События надвигаются, судя по всему, тяжкие. Татары не простят Киеву казни своих послов, тут Михаил погорячился… Ну а если тебе понадобится исполнить свой долг, никто тебя принуждать не будет. На твоем месте и я бы так поступил. Честь — святое дело. У честного человека на душе должно быть чисто. Только учти: я своего решения менять не намерен. Быть тебе у меня воеводой! Сам же я вскоре оставлю вас: дома много дел незавершенных осталось… О судьбе детей козельских обещаю все выяснить. Лишь бы живы были… Козельский корень надо беречь! — с чувством подытожил князь.