— Путь для славы открыт. Пусть войско поведет доброславный Менгу.
Хан посмотрел на своего любимца. Тот оторвал голову от колен, широкое лицо осветилось улыбкой. Кое-кто из тайджи остался недоволен. Например, Гуюк. Это он первым прибыл к стенам города и любовался его красотой! Это его послов убил Михаил, и именно он должен сломать позвоночник вероломному князю! Но… Дерзко смотрят ханские нукеры. Достаточно одного жеста повелителя, и они исполнят любой его приказ.
Хан величественно кивнул головой и вскинул руку:
— Я хочу, Менгу, чтобы ты привел ко мне дерзкого сына козельского воеводы живым! Я видел его на стенах града.
Менгу понял требование хана. Не знал пока только, как его исполнить. Мозг лихорадочно заработал. Известно, что урус — отличный воин. Простому монголу его не одолеть. Но нет, к сожалению, в монгольском войске такого богатыря, как ханский Толдон. И тогда Менгу воскликнул:
— Велика доброта твоя, ан-Насир! Я положу к твоим ногам этот непокорный град! Но хочу разделить эту славу с тобой. Пусть твой богатырь Толдон идет со мной и упрячет этого уруса в грязный мешок!
Батый задумался, но лишь на мгновение: «Если случится беда, жаль будет, конечно, Толдона. Сколько уже таких, как он, полегло под стенами того злого города! Но уж слишком велик соблазн взглянуть в глаза уцелевшему воеводскому сыну. И тем самым… окончательно избавиться от призрака его отца». И веки хана опустились в знак согласия.
На том курултай был закончен, и Батый устроил для присутствующих дастархан.
Глава 40
Эта ночь для киевлян прошла относительно спокойно. Похоже, вражина выдохся, напор атак спал.
Впервые за долгие дни осады Аскольду удалось выспаться. Когда он вернулся на стену, его удивила непривычная тишина, нарушаемая только ритмичными ударами пороков. Дружинники, воспользовавшись выпавшей передышкой, либо спали, завернувшись с головой в шубейки, либо грызли оставшиеся от ужина мослы, либо, собравшись в кружок, слушали какого-нибудь бойкого на язык рассказчика. Аскольд, поглядывая то и дело в сторону противника, невольно прислушался к одному из них, но вдруг над ухом прозвенела стрела. Не задев его, она воткнулась в лежащее поблизости бревно.
Аскольд вздрогнул: стрела подтвердила его догадку, что враг что-то затевает. Он перешел в боковую башню, откуда окрестности просматривались лучше. Сквозь стволы деревьев разглядел вскоре, что в стане врага царит подозрительное оживление: одни бойцы уходили, а на смену им приходили другие, с более знакомым обликом. Да это же монголы! Похоже, вражина готовится к решительному штурму. Вот, значит, почему они добавили пороки, усилили их охрану и усердно долбили стены. Монголов Аскольд знал. Особенно их ударную силу.
— Понятно, — пробормотал он, — близится время главного штурма.
По дороге к Димитрию, желая предупредить воеводу, Аскольд начал обдумывать одну идейку. Отдающую, правда, ребячеством, но другого выхода, увы, не было. Ни Михаил, ни Даниил вестей о себе не подавали, и, значит, помощи ждать бессмысленно. Своих же сил осталось лишь на несколько дней.
Воевода трапезничал. Усадив Аскольда за стол, внимательно его выслушал.
— Что ж, этого надо было ожидать, — сказал он по окончании рассказа. — Их наемники нас изрядно измотали, теперь настал черед самих завоевателей. И в отношении подмоги ты прав: ждать ее напрасно. Если б у Михаила что-нибудь сладилось, он бы давно уж был здесь. Видать, король отказал. Значит, и Даниилу ехать теперь на Запад смысла нет. Татарская сила им, европейцам заносчивым, пока неведома, поэтому проливать кровь за русского человека не будут. Так что, Аскольд, надежда только на себя. — Он разломил кусок хлеба, понюхал: — Ух, как пахнет! — И тяжко вздохнул: — Что ждет нас завтра?.. Ну а насчет твоего последнего предложения… Выкинь из головы. Не дадут и шагу ступить! Охрана у них солидная. А ты хочешь добраться до ханского шатра! Только голову напрасно сложишь. Поэтому — не пущу. И не проси!
По дороге к городской стене Аскольд, сославшись на необходимость кое с кем повидаться, предупредил воеводу, что поднимется на стену позже. Сам же направился к темнице, в коей томился теперь в одиночестве Таврул. Стража, узнав «правую руку» воеводы, беспрепятственно пропустила Аскольда к пленнику. Мысленно поблагодарив Топорка, обучившего его в свое время монгольскому, козелец приступил к беседе с Таврулом. Наконец тот скрепя сердце согласился на его условия.
Когда Аскольд поведал о том Димитрию, воевода горько усмехнулся:
— Убедил, стало быть? Упрям, козелец!..
Аскольд в ответ рассмеялся:
— Надо ведь спасать город!
В это время к ним подошла группа дружинников. Догадавшись, что они хотят о чем-то спросить, Димитрий осведомился:
— Чего, други мои, надобно?
Заговорил мужик с яркой рыжей бородой, приземистый, но с такими широкими плечами, что казался квадратным. Выпуклая грудь дополняла его облик, свидетельствуя о недюжинной силе.
— Воевода, — обратился он к Димитрию, — татары добавили громыхал.
— Кого? — не понял воевода.
— Да энто мы так ихние пороки называем…
— И ты хочешь, чтобы я приказал Батыю их убрать? — отсмеявшись, спросил воевода.
— Да нет. Дозволь нам управиться с ними, — угрюмо ответил рыжий.
— Мужи доблестные, нельзя этого делать! — вмешался в разговор Аскольд. — Вы видели, как татары их охраняют?! Они только и ждут, чтобы нас выманить!
Дружинник почесал рыжий затылок:
— Что верно, то верно, но и смотреть, как они крошат наши стены, невмоготу ужо. И пробьют ведь, не ровен час!
Воевода тяжело вздохнул:
— Ох, пробьют… Может… сдадимся? — Димитрий обвел всех глазами.
— Ты в своем уме, воевода? Да ни в жисть! Помрем, но не сдадимся! — загалдели наперебой дружинники.
— Как тебя кличут? — обратился воевода к рыжему.
— Митяй.
— Умирать, значит, будем, Митяй? А не страшно?
— Страшно, воевода, но… позор страшней, — неожиданно серьезно ответил мужик.
— Ну, тогда держи, Митяй, — воевода протянул ему руку.
— Прощевай, воевода. Пойдем мы…
— Постойте! — раздался голос Аскольда.
Дружинники остановились.
— А пошли бы вы со мной вязать Батыя?
Те застыли в недоумении.
— Как вязать? — Митяй посмотрел на Аскольда с неподдельным интересом.
Козелец усмехнулся. Расстегнул зипун и подставил грудь ветру. Тот подхватил его и стремительно понес прочь от собеседников. С трудом удержавшись на ногах, Аскольд быстро запахнулся и возвратился к стене.
— Смастерим сани, натянем холсты… — начал пояснять он, но дружинники перебили его общим одобрительным гулом: они уже поняли суть замысла.
— Ох и варит у тебя башка, козелец, — восхитился Митяй. — Я согласен, — и он сделал вперед шаг.
Дружинники молча, но решительно подтянулись к Митяю.
— Но прежде, мужи отважные, я сам опробую, — Аскольд зыркнул на воеводу.
Когда они остались вдвоем, Димитрий не удержался от вопроса:
— И как тебе это в голову пришло?
— Детство вспомнил. Жиздру нашу. Любили мы зимой по ней поноситься! Шкуру, бывало, дома стянешь, подморозишь ее как следует… А потом на реку выйдешь, зипун распахнешь, и ветер тебя подхватывает и так прет, что только берега мелькают!..
— А монгола о чем пытал?
— Чтоб к ханскому шатру указал дорогу.
— Как же убедил? Чем?..
— Рассказал про Топорка. Как он помог мне когда-то с освобождением. Согласился. Просил только жизни не лишать. А дома, говорит, ему позвоночник сломают за то, что к ворогу попал.
— Суровые у них порядки… Хорошо, Аскольд, а как ты намерен опробовать это дело? Что, если ветер вдруг стихнет, и ты попадешь прямо к ним в лапы? Это же… смерть.
— Все в руках Божьих.
— В Божьих-то в Божьих, но Он тебе еще и голову дал, не забывай… Не жаль Всеславну оставлять? У тебя такая жена!..
Аскольд подавил вздох. Голос его стал глухим:
— Очень жаль. Она мне дороже жизни. Но мне и мою землю жаль, всех безвинных детей, которые погибнут от рук поганых. Не хочу, чтобы татары осквернили моего Бога. Вот потому и буду с ними драться, пока жив, — последние слова прозвучали так, будто Аскольд давал клятву.
Димитрию стало ясно: помощника уже не отговорить.
— Смотри, как буря разыгралась! — задумчиво проговорил он.
Ветер сносил с ног. Снег слепил глаза. Даже в нескольких шагах от себя ничего уже не было видно.
— Это ты, конечно, неплохо придумал, — продолжил воевода. — Захватить в такую погоду Батыя — это ж всей войне конец! Как сказал бы наш батюшка Кирилл… благословляю! А я на стене буду за двоих стоять, обещаю. Готовьсь, дружище…
— Пришли ко мне Ульяна, — попросил Аскольд.
— Зачем звал? — осведомился явившийся по вызову Ульян. Узнав же о затее Аскольда, он взглянул на козельца так, будто перед ним стоял не человек, а какое-то божество: — Ты и впрямь собрался в эту адскую пасть?
— Собрался, собрался, Ульян. Давай к делу. Думаю, черемушник сгодится…
— Все найду, козелец. И шкуру легкую да крепкую дам, и холста не пожалею. Божье дело задумал, поэтому возьми и меня с собой. Ветер бы токмо не подвел…
Ульян и тут оказался незаменим, много чего нашел у себя. Потом не поленился, спустился зачем-то в овраг. Вскоре весь нужный материал был подобран. Рабочее место Ульяна оказалось в полуподземном помещении. Там стоял такой запах, что не каждому дано выдержать. Когда они спустились туда, Аскольд с непривычки даже зажал пальцами нос. Ульян рассмеялся:
— Впервой, видать? Ничего, быстро пообвыкнешь.
И точно: занявшись делом, Аскольд вскоре забыл обо всем. Работа спорилась. Мастер есть мастер. Ульян многое знал, а многое додумывал на ходу. Время летело на ласточкиных крыльях.
Всеславна начала тревожиться: «Уж не случилось ли чего? Давненько что-то Аскольдушка домой не приходил». Она сидела дома, и ей хотелось хоть раз за несколько последних дней накормить мужа по-человечески. И мясо на углях зажарила, и пшенную кашу в печи натомила, и тыкву запекла, и кисель с медком приготовила… Пир, да и только. А его все нет и нет. Тогда Всеславна решила пойти на стену и силой привести муженька домой. Не забыла подпоясаться ремнем и всунуть за него меч: мало ли? И в городе завсегда можно на какого-нибудь ката наткнуться.