Погоня продолжалась, а победой пока и не пахло. Вдобавок возникла опасность наткнуться ненароком на татарский разъезд. Надо было срочно что-то предпринимать. И Аскольд решился. Нещадно загнав лошадь, он взобрался на холм, благодаря чему резко сократил расстояние. Поняв это, беглец мгновенно изменил направление, устремившись к видневшимся невдалеке зарослям кустарника и низкорослых деревьев.
«Решил скрыться там», — догадался Аскольд и принялся еще сильнее нахлестывать бедное животное.
Он ворвался в мелколесье следом за монголом. И сразу увидел, что тот вместе с конем судорожно бьется в трясине. Козелец едва успел поднять на дыбы своего скакуна, чтобы не составить им компанию. Когда он осторожно подъехал к краю болота, Субудай уже погрузился по плечи. Его коня, издавшего предсмертное ржание, трясина поглотила полностью…
Аскольд выхватил меч и начал истово рубить ближайшую осинку. Обрубив сучья, он на животе подполз к монголу и протянул ему один конец.
— Держись! — крикнул козелец и потянул лесину на себя.
Но то ли ослабел монгол, то ли мокрое дерево оказалось скользким, только вырвался спасительный конец из рук Субудая. Старик посмотрел на Аскольда долгим благодарным взглядом, и болото приняло в свои недра очередную жертву. Аскольд в сердцах отбросил лесину и, выбравшись из осинника, тяжело опустился на траву. Жалко ему стало отчего-то человека, столь нелепо погибшего…
Пока козелец занимался подготовкой к будущему сражению с татарами, кое-кто в тевтонском замке вынашивал совсем иные планы. Рудольф после встречи с супругой своего товарища и спасителя буквально не находил себе места. Куда бы он ни шел, о чем бы и с кем бы ни говорил, перед глазами стояла Всеславна. Поначалу он еще старался избавиться от этого наваждения, но настырное чувство, исчезнув ненадолго, возвращалось с новой силой. А возобновившиеся после выздоровления Маргариты совместные конные прогулки еще более тому способствовали.
Рудольф долго думал, как ему поступить, и решил все же признаться гостье в любви. Не объяснив причины, он попросил сестру задержаться на некоторое время дома и присоединиться к ним со Всеславной чуть позже.
Княжна и племянник магистра выехали из замка вдвоем. Занятый мыслями, какие слова лучше подобрать, он не заметил, как изменилось вдруг настроение спутницы. Всеславне не хотелось оставаться наедине с юношей. Ее женское сердце отлично чувствовало его намерения.
Молодым людям встретилась поляна, сплошь покрытая цветами. Рудольф предложил подождать Маргариту здесь и подал Всеславне руку. Женщина охотно согласилась, поскольку обожала цветы. Они напоминали ей те далекие и счастливые дни, когда она жила в Козельске.
Рудольф, зная, что Всеславне нравится плести венки, нарвал ей целую охапку цветов. И она, забыв обо всем, всецело отдалась любимому занятию. Когда первый венок был готов, она, примерив его, шутливо спросила:
— Ну как, похож мой венок на корону?
Рудольф упал перед ней на колени.
— Ты — богиня! — воскликнул он. — Прости меня! Я не знаю, что с собой делать, но я люблю тебя! Я не могу жить без тебя! Я предлагаю тебе руку и сердце. Будь моей! Мы уедем в Рим. Я богат. Мы купим там поместье. А что тебя ждет с Аскольдом?.. Да, конечно, он мой друг, и по отношению к нему я, наверное, поступаю плохо. Но я люблю тебя. Я бы никогда не уехал от тебя, как он! Где его любовь? Да у него ее просто нет!..
Всеславна резко вырвала свою руку из его ладоней и, торопливо поднявшись, быстрой походкой направилась к лошади. Словно какая-то сила подняла ее над землей и бросила в седло. Натянув поводья пляшущего коня, она гневно взглянула сверху на Рудольфа:
— Я запрещаю тебе говорить на эту тему! Я люблю Аскольда. Он честный, порядочный человек. Он любит меня, любит свою землю. Поэтому он — там, лицом к лицу с врагом! И ничто, слышишь, ничто не сможет нас разъединить! Прощай!.. — она стегнула коня.
Возмущению Всеславны не было предела. Увидев скачущую навстречу Маргариту, она гордо проехала мимо. Та заметила, каким гневом пылало лицо гостьи, и догадалась, что случилось. Но девушка не знала, как ей утешить брата. Боль неразделенной любви была знакома и ей.
Слух о неудачном объяснении племянника дошел до магистра. Выбор Рудольфа его не устраивал: что может дать бедная княжна? Но вот как женщина… Здесь фон Зальц вполне понимал юношу. Потому и решил… помочь.
Какой уж день ждет Батый Субудая, а того все нет. Посланные во все концы на поиски полководца воины возвращаются ни с чем. Наступление приостановилось. А ведь до Чешского королевства — рукой подать! Затянувшееся топтание на месте многих начало раздражать. Победа над венграми вселила уверенность в своих силах, а тут…
И однажды под вечер у шатра джихангира собралась целая толпа. Тут были и братья Бату Шейбани, и Урду, и его сын Сартак, и ханы Гуюк, Хайдар, Буржек… Даже любимец хана Менгу — и тот был среди них. Присутствовали и тысяцкие: Кавгаден, Байдера, воин Ахмыл… Считай, весь курултай в сборе.
Услышав громкий разговор, хан отбросил полог. Его появление заставило собравшихся умолкнуть, но не погасило их злобных взглядов. Хан понял все.
— Завтра выступаем! — сказал как отрезал и задернул полог.
С утра завыли трубы, забили барабаны, взметнулись вверх хоругви. Все пришло в движение. Первым, не советуясь ни с кем, повел на запад свои тумены Гуюк. Хорошо стало без напыщенного толстого старика! Субудай заставил бы сейчас каждого занять место, указанное им, полководцем. Послал бы вперед разъезды… А чего ждать? Чего разведывать? Чехия — не Венгрия, и то павшая под их ударами.
Разведка Ярослава вовремя заметила движение врага и успела предупредить воеводу. В ту же ночь половина войска под предводительством Аскольда тайно покинула Ольмюц. Козелец уверенно вел дружину, давно выбрав место, где они будут ожидать своего часа. По бокам его воинство сопровождали разъезды, в обязанности которых входило не пропустить ни одной живой души. Никто не должен был знать об их маршруте.
Первые шаги Гуюка оказались весьма успешными. Он легко взял Пршеров, разграбил Градец. Другие ханы захватили Усов. Совместно завладели столицей Ярослава Штернбергом. На востоке Чехии последним не взятым городом остался только Ольмюц. С трех сторон подошли к нему татары. С болью в сердце взирал на их силищу с высоты стен воевода. А правильно ли он поступил, оголив город?..
Беспечны стали завоеватели. Череда побед вскружила им головы. Не стоит больше над душой нудный старик, требовавший всегда укрепления стойбищ. Высокие, добротные стены города сулили богатую добычу. Предвкушение новых трофеев вселяло нетерпение, подстегивало желание поскорее овладеть очередной территорией.
И пошла ненасытная татарва на приступ, забыв строгое правило старика: прежде — разведать! Казалось бы, давно известно, что любой защитник строит первым делом ловушки для неприятельских порогов. Умный старик посылал вначале на штурм туркменов или других инородцев, чтобы те измотали врага. А потом уж отборные монгольские части заканчивали дело победой.
В этот же раз решили овладеть Ольмюцем с ходу. Потому и бросили на штурм отборные тумены. И… были отбиты. Кровь лилась с обеих сторон рекой, но чехи, похоже, сдаваться не собирались. Это бесило, выбивало из колеи, и монголы совершали ошибку за ошибкой. На седьмой день беспрерывных атак они были вынуждены признать, что выдохлись.
…В эту ночь обессиленный враг безмятежно спал. Не разбудил его и первый петушиный крик. Однако разбудил он осажденных. Разом и повсеместно вспыхнули на стенах Ольмюца костры. Запылали они в то же мгновение и в тылу монгольского лагеря. И вдруг двинулась на захватчиков, словно с небес сошла, неведомая огромная сила. Земля задрожала от конских копыт, а воздух сотрясло мощное и грозное: «А-а-а!»
Как вихрь, ворвались славяне в незащищенное монгольское стойбище. Одна за другой вспыхивают юрты, все дальше катится огонь. Горами рубят всадники растерянно мечущихся чужеземцев. А тут и трубы запели. Открылись по их сигналу крепостные ворота, и вырвались из них отряды конников, и обрушились на врага. Великая завязалась сеча! Впервые за долгие годы побед дрогнуло, побежало «непобедимое» воинство. До вечера преследовали татар чешские отряды. Впервые ощутил страх смерти Батый. Только быстроногий конь спас его от острого меча неугомонного преследователя.
…Хан был вне себя. Ему на глаза боялись показаться все, даже любимый сын. Вывод был один: во что бы то ни стало нужна победа! Не всех порубили чехи. Собраны снова тумены. Заработали шаманы. Осталась еще сила, и немалая! Не хватало одного — военного ума. Не вовремя исчез старик. Ох, не вовремя…
…Несколько дней жители Ольмюца пировали, празднуя победу. Отдали должное и Аскольду. Это ведь он придумал, измотав врага, атаковать его с двух сторон. Да внезапно. Да чтобы сбить с толку, одномоментно зажечь костры… Но горожане не знали еще об одной, может, самой главной услуге Аскольда: его победе над Субудаем. Может быть, врожденная скромность не позволила ему возвеличивать свои заслуги. А может, чехи и не осознали бы значения этого полководца… Как бы ни было Аскольду здесь хорошо, только звал его домой образ любимой жены. Покуда он был занят всеми этими ратными делами, уходили куда-то вглубь его тоска и желание поскорей вернуться к ней. Но стоило сбросить с себя этот груз, как заныло сердце, и неведомая нить потянула его на север.
С большим сожалением расставался с другом Ярослав. Надежную охрану предложил ему. Но Аскольд отказался.
Весь город, от мала до велика, вышел провожать русичей. И подал Ярослав при расставании еще одну идею:
— Надобно бы известить магистра об одержанной победе и твоих, Аскольд, в ней заслугах. Пусть устроит достойную встречу победителю. — И вызвался даже послать к фон Зальцу своего человека.
Но снова отказал ему Аскольд.
— Ярослав, — сказал он, — татары пошли на юг. Будут воевать Австрию. Там сейчас находится твой король. Он нуждается в помощи. Вот для этой цели мы своего и найдем.