«Дева-воительница!» – часто повторял себе Любеня, наблюдая за ней. Пробовал представить на ее месте Алексу – здесь, на боевом корабле, среди воинов… Нет, трудно представить… Зара же стала своей словно без усилий. Скоро многие воины братства кивали ей, как равной, заговаривали с ней, стараясь помедленнее произносить слова, чтоб поняла. Что ж, сестра Сьевнара Складного, брата острова, известного скальда и мастера меча, считай – всему братству сестра. И ведь такая же отчаянная, как брат Сьевнар…
Северяне не имели таких предубеждений против женщины на корабле, какие, Любеня знал, есть у южных народов. И то сказать – кто не слышал сказаний о женах и дочерях ярлов и знатных воинов, что сами водили на бой корабли и дружины? А вспомнить жен богов-асов, разве они не владеют оружием наравне с мужьями, разве они не сражались против великанов Утгарда?
Но – молодец девчонка…
Миновав устье реки, дружина двинулась вдоль побережья Крыма, по-ромейски – Тавриды. Берега теплого моря были населены густо – часто мелькали городки, деревни, поселки рыбаков, с натянутыми для просушки сетями. Красивые дома желтого и белого камня, крытые красно-коричневой черепицей из обожженной глины, синее море, голубое небо, зеленые мохнатые горы, тесным стадом стекающие к берегам…
Таврида Ромейская! Богатый край, благодатный, что говорить…
При приближении кораблей с полосатыми, бело-красными парусами и рядами круглых щитов, выставленных вдоль бортов, городки и поселки пустели – как ветром их выдувало. «Люди с топорами» идут к базилевсу Юстиниану, уже знали на берегу.
«Хоронись, православные, от новой погибели на наши головы!»
Базилевс Юстиниан встретил дружину Миствельда радушно. С удовольствием разглядывал черные остроносые корабли, хищные и узкие, как летящие стрелы, пристально смотрел в лица воинов, обветренные, загорелые, но все равно светлее, чем у греков.
Гуннар, который немного говорил по-гречески, приветствовал правителя от лица всей дружины. Воины братства, подтверждая его слова, ударили по щитам мечами и топорами. Базилевс удовлетворенно кивал.
Дружинники тоже разглядывали его без стеснения, переговариваясь в полный голос. Не как греки, что в присутствии правителя привыкли пригибать головы и понижать тон. Безносому, похоже, и это понравилось в северянах.
Все войско греков высыпало на берег смотреть на пришельцев из страны льдов. Ромеи все-таки мелковатый народ, отметил Любеня, по сравнению с ними северяне казались и ростом выше, и плечами шире. Почему-то особое удивление у греков вызывали боевые топоры, которыми многие дружинники сражались вместо мечей.
Здесь же, прямо на берегу, базилевс попросил конунга Гуннара показать, как воины севера сражаются на топорах.
– Покажем, Сьевнар? – оглянулся Косильщик к поличу.
– Можно…
Взяли топоры со щитами, вышли в круг. Как когда-то на острове Миствельд, где Косильщик до седьмого пота гонял юного скальда, беглеца из Ранг-фиорда. Сколько лет прошло? Вдуматься, не так уж и много. А вроде – целая жизнь…
Ромеи удивляются топорам… Что же удивительного? Ну, удар у топора сильнее, тяжелее падает, легче рубит доспехи, руки крепче нужны, двигаешься в схватке чуть по-другому. Но, в общем-то, все то же самое – атака, уход, уклон. «В бою думать и смотреть некогда – чувствовать нужно!» – учил его когда-то Косильщик.
Изобразить яростную, безжалостную схватку, на самом деле безопасную для обоих соперников, – это тоже искусство. Опытный взгляд, пожалуй, мог бы заметить, что воины не сражаются, а играют. Топоры сильно бухали о щиты, но ведь о щиты же, не куда-нибудь еще. Стремительные, неуловимые удары шли вроде бы в цель, но все-таки чуть-чуть мимо. Оба бойца хорошо видели, куда они бьют, и делали так, чтобы противник это тоже видел. Но скорость движений, которой отличались Косильщик и его бывший ученик – Сьевнар Складный, не давала зрителям понять этого.
Сам базилевс и окружающие его ромеи, увлекшись зрелищем, начали подбадривать бойцов криками. Воины дружины, лучше понимая, что происходит, хрипло смеялись и во весь голос славили богов-ассов.
Настоящий бой… Куда красивее, чем настоящий… Тела втянулись как в пляску в особый боевой ритм, а стук и лязг топоров были мелодией.
Потом щиты были отброшены, противники остались с одними секирами в руках. Схватка пошла еще быстрее, теперь защита бойцов – только скорость.
– Слушай, мне уже надоело, жарко все-таки! – быстро шепнул Любеня старшему брату, когда они сошлись почти вплотную, ударившись древками.
– Можешь падать, Сьевнар, – так же неслышно ответил Гуннар, когда снова сошлись.
– А почему я?
– Я же конунг! Политика, брат…
Он отпрянул в сторону, чуть присел и нанес длинный, загребающий удар снизу. Любеня, перепрыгивая его топор, сделал вид, что запнулся, перевернулся через голову, покатился. Гуннар кинулся на него.
– Руби его! Руби до конца! – в азарте выкрикнул Юстиниан.
Топор Гуннара обрушился. Прямо на голову лежащего, на миг показалось всем. Но – почти на голову! Топор воткнулся в прибрежную гальку в пальце от уха полича.
Косильщик подал руку младшему брату, помогая подняться. Обернулся к правителю, прищурил светлые, шальные глаза, виновато развел руками:
– Я промахнулся, базилевс. Извини меня…
Юстиниан молчал. Придворные и командиры тоже замерли за спиной, ожидая.
Автократор помолчал еще, воткнувшись темными, непроницаемыми глазами в главаря варваров. И вдруг хохотнул:
– Хорошо, конунг, ты развеселил меня… А я слышал, что воины севера всегда рады умереть в бою.
– Это так, базилевс, – Косильщик спокойно выдержал его взгляд. – Смерть в бою – удел доблести. Но даже воины севера не делают из смерти забаву.
Свита тоже, как по сигналу, оживилась и заговорила. Наперебой, громко, чтоб долетело до ушей базилевса, восхищались силой и быстротой северян и невиданными приемами боя.
– Хорошо, конунг, – повторил Риномет. – Я доволен! Сегодня в моем походном шатре будет накрыт стол для командиров дружины севера. Остальные воины получат мяса, хлеба и вина вволю. Пусть празднуют!
Он повернулся и пошел прочь. Свита предупредительно расступилась и снова сомкнулась за его спиной.
– Ну и как тебе показался правитель ромеев? – спросил Любеня старшего брата чуть погодя.
– Доволен. Как ребенок, который получил новую куклу.
– Только сдается мне, этот ребенок любит ломать свои куклы.
Косильщик задумчиво усмехнулся, почесывая большим пальцем щеку…
5
– Стратиг Григорс!
– Я здесь, базилевс!
– Слушай меня, стратиг. Ты – мореход, торговец, знаешь многие языки. Понимаешь ли ты язык северных варваров?
– Немного, базилевс.
Григорс запнулся, но все-таки побоялся уточнить, что это его «немного» очень близко примыкает к словам «почти ничего». А вдруг автократор решит, что стратиг флота из него никуда не годный? Без того в его должности нет пока смысла, кроме почета, кораблей-то у автократора почти нет. Вроде бы четыре драмона уже идут к Юстиниану от берегов Опсиниона, еще одна эскадра, из пяти кораблей, колеблется, но почти согласна поднять штандарт Ираклидов. Но поднимут ли… А большинство флота империи вообще в Средиземном море, собраны как кулак, нависший над землями арабов-мусульман. По слухам, флотские не собираются выступать на стороне ни одного из базилевсов, а просто выжидают, кто возьмет верх.
Словом, если стратиг Григорс может быть полезен правителю, значит, он расшибется как лбом о камень, но будет полезен! За спиной и так шепчутся злые языки – стратиг флота без кораблей, флотоводец из грязной портовой лужи…
– Ты – мореход, и северные воины – мореходы, – продолжил Юстиниан. – Я думаю, ты найдешь, о чем говорить с ними, стратиг. Мой тебе приказ – сблизься с ними. Пей с ними вино, это их вонючее пиво… Да хоть бычью мочу с ними пей! И докладывай мне об их мыслях и настроении, ты понял меня?
– Понял, автократор… – подтвердил Григорс. По привычке чуть не добавил: чтоб мне срать морскими ежами, но вовремя спохватился. Так ляпнешь, разгневаешь ненароком, потом придется и чем похуже… срать!
– Разреши спросить тебя, базилевс…
– Разрешаю.
– Я, конечно, все выполню, что ты приказал… Буду пить мочу и спать с ними в грязных лужах, раз это нужно… Но почему бы не подкупить кого-нибудь из северян? Золото способно на многое, трудно представить, на что оно не способно… Есть же среди солдат такие, которые регулярно докладывают о других тайной службе. Почему такое не может быть среди варваров?
– Ты правильно рассуждаешь, стратиг. Я доволен! – Базилевс милостиво, но больно хлопнул его по плечу костистой рукой. – Найди такого человека среди северян. Сделай это!
– Слава великому базилевсу! – отозвался стратиг.
Стратиг Григорс… Звучит торжественно, как гимн Вседержителю!
Евдаксион до сих пор привыкал к собственному возвышению, еще не мог выбрать нужный тон в общении с нижестоящими, балансируя от слишком фамильярного до надменного. Но страх уже появился. Липкий, холодный страх потерять все, от которого вскрикиваешь ночами…
Успокаивало одно: судьба… нет, конечно же, Господь Всемогущий знает, кто достоин взлета и почестей, даже если сам человек еще не знает этого про себя.
А он, Евдаксион Григорс, догадывался, между прочим! Шевелилось в глубине души смутное, подспудное чувство, что остальные люди перед ним, глыбой ума и достоинств, как суетливые муравьи перед гранитным утесом.
Эх, людишки, людишки…
6
Море набегало на берег, монотонно шуршало волнами, без конца облизывало кромку гальки, как собака, что никак не расстанется с дочиста обглоданной костью. Стемнело, но ночь все равно не освежала. Тепло, даже жарко. Любеня, пошатываясь, зашел по колено в воду, долго плескал в лицо, разгоряченное выпитым. Набегавшие волны тут же начали с ним заигрывать, тянули из-под подошв мелкие камешки, насмешливо плевались пеной.